Он вглядывался в соседний сумрак леса, моргая и ища любые признаки присутствия царственных брата и сестры. Острая боль пронзила его грудь, когда он понял, что их снаряжение тоже пропало.
Неужели они бросили его?
Он встал, стряхивая пух с одежды и сонливость с рук и ног. Затем он побрел в лесистые области, следуя по неясной линии вершины, надеясь найти своих хранителей…
Закаленные в первой битве с Ордой, люди Юга взимали со шранков ужасную дань. Когда они оглядывали поле боя, то видели бесчисленное множество лиц, белых и кричащих по-кошачьи, – шранки, все больше шранков, размахивающих хриплыми руками, вздымающихся над водоемами внизу. А посмотрев назад, они видели ряды людей, выстроившихся вдоль нагроможденных насыпей и возвышенностей, огороженных ярко раскрашенными щитами и ощетинившихся копьями, штандарты, изорванные дротиками и нагруженные зацепившимися на них стрелами. И они вспомнили слова своего святого пророка – о том, что увидят потрясающие и ужасные зрелища, что перенесут невообразимые испытания – и спасут мир.
И они поверили в это.
Шранки были пронзены копьями и забиты молотами. Их сбрасывали со склонов или тащили вниз их воющие сородичи. Вскоре земля вокруг мертвого города была усеяна трупами до такой степени, что многие шранки были просто растоптаны, потому что не удержались на ногах, – они спотыкались о трупы, падали, не найдя опоры, и по ним молотили копьями, дубинками и мечами.
Их визг эхом отдавался от самого свода небес.
Высоко под каменными пальцами король Умрапатура воспрянул духом, видя, что его войско слишком удачно расположено, чтобы потерпеть поражение, что его можно было только размолоть до основания. Скоро, рассуждал он, Саккаре и Кариндусу вернутся, и когда столько шранков набросится на Ирсулор, задушив его своим количеством, бойня будет грандиозной.
Учитывая его более удобную для обзора позицию, он был одним из первых, кто увидел огромное пятно на бурлящей коже Орды, черный миндаль, марширующий под серо-бурыми небесами, медленно двигавшийся через омерзительные поля шранков и придвигающийся все ближе к осажденным сыновьям Гиргаша. Высота этой массы была первой деталью, которую он смог различить: существа, составлявшие ее, возвышались над шранками. Затем он понял, что черный цвет этой массы был вызван волосами составлявших ее существ, большими косматыми коронами на их головах, похожих на котлы. Информация о существовании этих созданий пришла к королю внезапно, хотя его душа долго не могла понять их значения.
Башраги.
Многие заметили их отвратительное приближение, но, как и Умрапатура, все были бессильны выразить свой ужас и тревогу. Гиргаши на насыпи видели их в промежутках между бешеными атаками – сотни отвратительных остовов поднимались над шранками, метавшимися внизу, они двигались строем в железных доспехах, бросая и топча орды перед собой.
Башраги. Три руки, сросшиеся в одну. Три вросших одна в другую грудных клетки. Три кисти вместо пальцев. Они были оскорблением для глаз, зрелищем, которое вызывало благоговейный трепет и отвращение – так ужасно было их уродство. Безумные лица свешивались с каждой гротескной щеки. Родинки в виде конского хвоста, торчащие где попало из кожи.
Умрапатура мгновенно понял природу ловушки Консульта. Зная, что Орда развернется и нападет на Ирши, им оставалось только ждать в засаде и надеяться, что их противник окажется настолько глуп, что пошлет своих магов…
Король-верующий всматривался в даль на севере, всматривался в затянутое пеленой небо в поисках признаков Саккаре или Кариндусу.
Мерзкие твари придвинулись еще ближе. Уцелевшие лучники-гиргаши нашли свою цель. Они забросали павший легион стрелами. И на мгновение Умрапатура осмелился надеяться…
Но башраги продвигались вперед невредимые, с иглами, как у дикобраза. Они взбирались по склонам, пока не оказались перед гиргашами.
Король Урмкатхи был убит одним из первых, поскольку стоял впереди своих сородичей, высоко подняв знамя, как маяк, чтобы утешить своих людей. Башраги пробрались в их гущу, размахивая огромными топорами и молотами. Щиты были разбиты вдребезги. Руки были разбиты вдребезги. Головы были раздроблены. Целые тела вкатились в ряды стоящих позади них. Несмотря на всю храбрость правителя и его вассалов, они не могли сравниться с теми существами, которые рубили и ревели над ними. Они смялись, как фольга, и рассыпались в разные стороны.
В течение ста ударов сердца башраги захватили вершину насыпи. Сердце Умрапатуры сжалось. Только морские пехотинцы Сиронжа и их полированные щиты стояли между чудовищами и гибелью его армии.
Позолоченный сверкающим золотом, король Эзелос Мурсидид возглавил атаку, вонзив свое копье в глотку переднего зверя, но был повержен на дрожащую землю огромным молотом другого. Но прославленные морские пехотинцы не дрогнули. Они бросились на чудовищ, и началась битва, не похожая ни на одну из тех, что происходили со времен Древнего Севера. Бесстрашные, умелые, вооруженные лучшим оружием из селевкарской стали, сиронжийцы сдерживали неуклюжий натиск врага. Но всего один удар сердца. За каждого убитого ими башрага погибали десятки их братьев. Они были разбиты вдребезги, почти как мешки с человеческой кожей.
Люди, мобилизованные повсюду в тесноте лагеря: священники, судьи и водоносы, больные и раненые – все это не имело значения. Все бросились врассыпную…
Но башраги прихлопнули их насмерть. Люди исчезали под нечеловеческими ударами. Это было все равно что стать свидетелем резни детей.
То, что последовало за этим, произошло так быстро, что те, кто был под развалинами-пальцами, едва могли в это поверить.
Неисчислимые шранки прорвались через брешь, образованную башрагами, и их вопящие массы хлынули в узкие проходы позади фаланг айнритийцев. Что касается людей, то заудуньяни были обучены сражаться в окружении, создавать вокруг себя защитные стены – и выживать. И некоторые действительно делали именно это, но многих других охватила паника, и люди были убиты тысячами. Умрапатура стоял неподвижно, его взгляд дрожал, видя одно зверство за другим. Люди падали вниз с искаженными гримасами лицами и бились в конвульсиях под колышущимися тенями. Павильоны и багажные повозки исчезли. В течение нескольких ударов сердца вся нижняя часть города была захвачена, и те формирования, которые не разлетелись и не перемешались с другими людьми, теперь были поглощены шранками – уменьшающиеся островки людей в перемалывающем все море чудовищ.
Смерть вихрем неслась вниз.
Нильнамешский король-верующий разинул рот и споткнулся. Шальная стрела попала ему в руку и пронзила перчатку.
Он недоверчиво поднял свою пронзенную ладонь и увидел первых магов, шагающих по полотнищам убийственного света. Некоторые двигались по одному, другие – рваными импровизированными строями. Они казались блестящими пылинками, протыкающими облака стрел и волочащими по Орде разрушительные огненные полотнища. Сначала десятки, а потом сотни магов, чудом висящих в низком небе, движущихся под горными уступами и впадинами пыли.
Весь север, казалось, пылал от магического разрушения.
Но было уже слишком поздно.
Люди стонали в пыли. Мир завопил от торжества нечеловеческих созданий.
Сорвил шел сквозь какой-то странный туман, который завывал у него в ушах, и прерывисто дышал. Лесная подстилка хрипела под его сапогами. Дубы и клены поднимались высоко и насмехались над ним, заслоняя солнечный свет.
Он услышал их прежде, чем увидел. Рядом с собой.
Он стоял, затаив дыхание, прислушиваясь сквозь скрип и щелканье окружающего леса.
– Да-а-а-а-а…
Им овладела какая-то иная чувствительность, и он пополз вперед, вглядываясь сквозь заросли кустарника. Теперь его уши улавливали не только звуки, издаваемые его движением, но и другие – звуки страсти, которая задыхалась среди листьев.
Он крался, как вор…
Увидев опустошение, вернувшиеся маги Завета и Вокалати удалились в небо над пальцами, образовав кольцо парящих, обезумевших от битвы собратьев. Их лица почернели от пыли и слез, и они выплескивали в своем колдовском пении ненависть и злобу. Маги школы Завета держали в руках абстрактные конструкции света, Вокалати сияли фантомами. И они сжигали тех, кто карабкался и карабкался по склонам. И они сожгли тех, кто надругался над трупами павших. И они сожгли тех, кто толкался в толпе.
Склоны превратились в поля мечущихся силуэтов.
Саккаре повернулся к Кариндусу и испугался пустоты, мелькнувшей в его глазах. Он приказал своему бывшему сопернику зависнуть рядом с ним, говоря одними губами: «Позволь мне показать тебе, что ты должен победить!» Потому что не что иное, как Гнозис, было той наградой, которую аспект-император предлагал анагогическим школам.
Но чудовищный гнев одолел великого магистра Вокалати, безумие того, кто не может жить отдельно от своей гордыни. Его имя было потом увековечено как имя бесчестного. Имя, которое его род вычеркнет из списков своих предков. Он выкрикивал заклинания с диким упорством, хлестал землю жестоким огнем, убивая не только шранков, но и людей. Выжившие внизу закричали, ошеломленные и потрясенные.
Саккаре закрылся от схватки вместе с этим безумцем. К ужасу тех, кто наблюдал за ними, два великих магистра сражались над нечеловеческими толпами, обмениваясь злобными огнями, двумя видами волшебства. Побежденный Кариндусу был сброшен с небес и уничтожен.
Не зная, что произошло, несколько Вокалати атаковали Саккаре – а затем еще несколько, и так пока почти половина Вокалати не обнаружила, что они нападают без всякой причины, кроме того, что их братья пришли в такую ярость. Так школы Завета и Вокалати поглотили друг друга в последнем акте безумия.
Оставшиеся в живых люди оторвали взгляд от нависавших над ними пальцев. Сначала они не могли поверить своим глазам. Они смотрели испуганно и недоверчиво, а вокруг них по дымящимся склонам поднимались шранки. Обезумевшие твари брос