Некоторые стали выкрикивать противоречащие друг другу возражения, и какофония воинственных заявлений эхом прокатилась по руинам храма. Аспект-император заставил всех замолчать сияющей ладонью.
– Они – опилки, а мы – магнит. Если бы мы сосредоточились и сомкнули свои ряды вдоль берегов Нелеоста, они бы пришли. Если бы мы рассеялись по пустынному сердцу Истиульской возвышенности, они бы пришли. Не имеет значения, какой путь мы изберем. Не имеет значения, что мы делаем. Шранки будут приходить и приходить, и мы будем вынуждены уничтожать их.
Подобно неземным пальцам, интонации его голоса то расширялись, то концентрировались, чтобы лучше уловить страсти своей паствы и удержать их…
– Ирсулор… – сказал он, с ужасом вдыхая это имя. – Ирсулор – это само доказательство нашей большей опасности. Дюжина Ордалий могла бы пройти так же, как мы прошли, и устроить бойню так же, как мы устроили, и все же Орда шранков не была бы истощена. Если бы Не-Бог пробудился, они были бы захвачены одной темной и злой волей, и при всей нашей мощи и славе человечество было бы обречено. Сам мир, – сказал он, дирижируя себе протянутой рукой, – будет отдан на растерзание этим убогим созданиям гниющей тьмы…
Горестные крики слились в неровный хор.
– Но что нам теперь делать? – крикнул король Саубон. – Мы жаждем, и нас тошнит от нехватки воды. Мы голодаем и будем голодать до тех пор, пока наши плечи не превратятся в крюки, а наши топоры и дубины не станут тяжелыми от нашей слабости. Мы споткнулись в Ирсулоре. Теперь мы шатаемся.
Эти слова вызвали ужас у многих королей-верующих, так как они считали подобные сомнения оскорблением для высокого положения Саубона.
– Оставь свою дерзость! – с упреком воскликнул воинственный король Хогрим.
– Нет, – сказал святой аспект-император длиннобородому королю. – Мы должны говорить откровенно. Мы должны быть честны со своими страхами, чтобы обладать ясностью, необходимой для их преодоления.
Он шагнул к ним и положил свою благословенную руку сначала на плечо Хогрима, а затем на предплечье Саубона.
– Как многие из вас уже догадались, – сказал он, – я обманул вас, говоря о наших запасах, сказав, что у нас их меньше, когда их было больше. Я морил вас голодом, чтобы наш паек доставил нас как можно дальше.
– Так что же нам теперь делать? – снова крикнул король Саубон.
Из толпы послышались новые крики, на этот раз вразнобой, потому что среди собравшихся было примерно одинаковое число криков в знак согласия и возражений против самонадеянности экзальт-генерала.
Шум утих в свете печальной улыбки святого пророка.
– Соберите все силы, какие пожелаете, – сказал он, выходя из гущи своих подданных и возвращаясь на свое ритуальное возвышение. – Подумайте о своих женах, детях – о своей душе. Не бойтесь призрака жажды, ибо скоро Нелеост, туманное море, разгонит тьму перед нами. И не бойтесь голода…
Он повернулся, сделав две колонны своей рамкой, а чудовищность Великой Ордалии, сотни тысяч струящихся и мельтешащих повсюду, насколько хватало глаз, воинов – своим запредельным фоном. Он горел перед ними, как маяк. Легкий ветерок трепал заплетенные в косички льняные волосы его бороды. Полы его мантии покачивались.
– Страдать – значит нести зло, – сказал он, – и мы должны страдать, чтобы спасти наш мир. Не важно, куда это нас приведет, к какому безумию, к какому злу, – мы должны идти кратчайшим путем…
Святой аспект-император Трех Морей обернулся, сияя среди сомневающихся и испуганных. Он приветствовал каждого из них простым, любящим и глубоким взглядом. Он укрепил их сердца, хотя и ужаснул их. Ибо они поняли то, что он собирался сказать – правду, которую они не осмеливались шептать даже в одиночестве.
– Отныне сам наш враг будет поддерживать нас…
Наконец-то была дана эта страшная команда.
– Отныне мы едим шранков.
Глава 12Момемн
Любой глупец может видеть пределы поля зрения, но даже самый мудрый не знает пределов познания. Так невежество становится невидимым, и все люди становятся глупцами.
Конец лета,
20-й год Новой Империи (4132 год Бивня),
Момемн
Некоторые путешествия требовали неподвижности.
Он снял комнату и проскучал там несколько недель, которые уже вытерпел много раз прежде. Он не столько готовился, сколько медлил, пока мир созревал для его появления. Он был Воином Доброй Удачи…
Его урожай созреет так же, как уже созревал.
Каждое утро он видел, как встает и в последний раз выходит из комнаты. Он гнался сам за собой, видя собственную спину на каждом углу, среди перемешивающихся толп. Яблоко находило его. Монета. Жрец Джюкана, который дал ему хлеб, испачканный синей плесенью. Он слышал, как люди разговаривают на улицах, слышал их перебивающие друг друга голоса, и ему было трудно отделить причины от следствий. Он слушал людей и слушал свое слушание. Большинство людей ничего не замечали, но некоторые смотрели на него другими глазами. Маленькая девочка все визжала и визжала. Слепой нищий, всхлипывая, обнял его за колени.
– Ты должен дать! Дай!
Иногда он глядел в одинокое окно, из которого был виден храмовый комплекс Кмираль, группа черных зданий, в утренней дымке казавшихся серыми. Иногда каменные просторы были пусты, иногда их заполняли бунтующие толпы.
Иногда он просто наблюдал за собой, глядя в окно.
Он видел Андиаминские Высоты, сверкающие крыши, вздымающиеся в беспорядке, стены, иногда белые на солнце, иногда вымазанные черным от пожаров. Он слышал зов рогов и понимал то, что и так всегда знал.
Женщина, которую он убил, была свергнута.
Он увидел паука, бегущего по половицам, и понял, что весь мир – это его паутина. Он чуть не наступил на нее десять тысяч раз. Почти наступил, снова и снова…
Он проснулся и увидел, что одевается возле своей вешалки. Он смотрел, как встает и в последний раз выходит из комнаты. Он не столько готовился, сколько медлил, пока мир созревал.
К нему подошла проститутка, и полоска ее обнаженной кожи от подмышки до бедра привлекла внимание рыцаря шрайи, который собирался допросить его. Она уловила что-то в его взгляде и мгновенно утратила интерес к нему – вместо этого она позвала компанию из четырех молодых людей. Он незаметно прошел в Кмираль. Оглядевшись, он увидел самого себя, поднимающегося по монументальным ступеням под храмом Ксотеи. Он видел случайно собравшихся людей, слышал вопли ужаса и недоверия. Он вытер кровь, уже стертую с клинка, а затем встал, глядя на императрицу, которая была одновременно мертвой и живой, торжествующей и осужденной.
Он слышал барабаны врага, грохочущие из-за огромных отвесных стен.
Он видел, как мир ревел и сотрясался.
К нему подошла проститутка…
Если бы юный Анасуримбор Кельмомас остановился и подумал об этом, он бы понял, что его познания о дворце настолько глубоки, насколько это вообще возможно. Только те места, которые озадачивают, могут быть по-настоящему решены – то есть по-настоящему поняты. Другие места были просто известны, после того как он ознакомился с ними обычным способом.
На Андиаминских Высотах было много путей… тайных, коварных путей.
Таких как зеркала, спрятанные по всему залу для аудиенций, или мест, где нужно было только повернуть голову на расстояние вытянутой руки, чтобы подслушать разговоры в разных комнатах Аппаратории – так искусно были созданы проходы над ними и между ними. Как только Кел научился мастерски вскрывать замки, которые запирали основную часть ходов лабиринта, он по-настоящему оценил хитрость, с которой тот был построен, – хитрость его отца. Многие проходы соединялись с другими, позволяя быстро передвигаться, так что казалось, что человек находится в двух местах одновременно. Некоторые зарешеченные щели, желоба и туннели позволяли наблюдать за отдельными частями лабиринта, так что можно было обмануть человека, чтобы тот доверительно говорил не с тем, с кем собирался, а с кем-то другим. А некоторые щели позволяли наблюдать за той же самой комнатой со второстепенных позиций, неизвестных первому наблюдателю, так что можно было притвориться, что не знаешь о разговоре, и таким образом проверить правдивость этого первого наблюдателя. Мириады способов слежки объединялись разным образом, создавая неисчислимые комбинации. Если бы рыцари шрайи обнаружили Кельмомаса и затопили туннели, им потребовалась бы сотня отрядов, чтобы смыть его в нужном им направлении. А сам он смог бы охотиться на них, как паук на жуков.
Он стал созданием тьмы.
Даже во времена нансуров Андиаминские Высоты были нагромождением восходящих сил, местом, где кровь и мощь становились все более концентрированными по мере приближения к вершине. От храмов и лагерей до Аппаратория, до мириадов помещений, предназначенных для собраний и споров, до Императорского Зала аудиенций и прилегающих к нему апартаментов, где он жил со своей семьей. С тех пор как он себя помнил, Кельмомас всегда гордился тем, как высоко он стоит, как он всегда смотрит вниз на кишащий людьми город. Но теперь он понял, что это был всего лишь тщетный фарс. Сила больше проявлялась в проникновении из видимых мест в невидимые. Главное, внутри ты или снаружи, а не высоко или низко.
Перестройка дворца, по словам матери, потребовала тысячу рабов, трудившихся больше пяти лет. Она никогда не объясняла, что случилось с теми строителями, и это говорило ему, что она знает это, но не хочет рассказывать. Кельмомас иногда потчевал себя рассказами об их смерти, о том, как их загоняли на корабли, которые затем топили далеко в Менеанорском море, или как их тащили на аукцион и продавали союзникам отца, которые затем душили их на каких-нибудь своих плантациях. Иногда недостаточно просто прятаться в тени. Иногда приходится избавиться от лишних глаз, чтобы остаться скрытым.