Шрайские и имперские чиновники стояли ошеломленные, одни от изумления, другие от испуга – толпа мудрецов и франтов, скованных безумными обстоятельствами. За ними продолжала грохотать толпа людей инчаусти – оттуда доносились крики, стоны и шипящие разговоры.
Один из их капитанов воинственно выступил вперед.
– Кто это гово… – начал он.
– Анасуримбор Келлхус! – воскликнула императрица с язвительным пренебрежением. – Наш святой аспект-император! – Она видела, что пример этого человека распространяется, как зараза, подбадривая других собравшихся. – Как вы думаете, кому он посылает свои святые сны? – И хотя она не могла чувствовать хоры, ей было известно, что инчаусти владеют ими…
Она должна была выбить из них волю к борьбе. Это была ее единственная надежда.
– Подумайте! – теперь она почти визжала. – Кто еще мог бы с такой легкостью сокрушить шрайю Тысячи Храмов? С такой! Легкостью!
Это, как она знала, должно было вбить клин в их уверенность…
– На колени! – воскликнула она, словно не просто говорила о своем божественном муже, но и призывала его в храм. – На колени!
Потому что быть и действовать для людей означает одно и то же.
У нее не было выбора. Она должна была стать хозяйкой этого события. Какие шансы у убийцы шрайи на спасение, даже если он нариндар? Если его схватят, он назовет ее имя. Она должна была признать это событие и признать его справедливостью, быстрой и жестокой справедливостью, которую они ожидали от Анасуримбора Келлхуса. Убийцу пощадят, его прославят, как героя.
Как и следовало бы, ведь он всего лишь исполнил волю своей императрицы.
Вот почему он так и остался стоять над своей жертвой. Вот почему он выбрал именно этот момент для удара.
Многие мгновенно упали на колени, в том числе и Финерса, и на его подвижном лице мелькнула тень улыбки. Некоторые начали пристыженно и унизительно пресмыкаться, бормоча молитвы стоящей под золотыми идолами правительнице. Но большинство инчаусти остались стоять, удерживаемые своим гневом и примером своих нерешительных братьев.
– На колени! Ибо те, кто стоит сейчас, стоят вместе с грязным Голготтератом! – крикнула Эсменет.
Она говорила с жаром, с душераздирающим жаром. Если понадобится, она погонит тысячи людей под меч палача. Она сожжет Момемн дотла – менестрели обвинили ее в сожжении Каритусаля, и она сделает это в реальности…
Все, что угодно, лишь бы ее дети были в безопасности!
– Ибо сама вечность висит на волоске вокруг вас!
Последние из инчаусти смягчились, опустились на колени, а затем уткнулись лицом в пол. Она смотрела, как чувство распространяется среди них, словно болезнь, словно чудесное превращение, делающее из веры безумие, а из катастрофы – божественное откровение. И они могли чувствовать его, она знала это. Все они чувствовали, как сила исходит от ее хрупкой окровавленной фигуры. А потом, через месяцы или годы они умрут, думая, что это самый важный, самый славный момент в их жизни…
Момент, когда они пресмыкались перед святой императрицей.
Чувство триумфа, не похожее ни на одно из тех, что она когда-либо испытывала, пронзило ее до самой последней жилки – восторг, превзошедший все ее тело, буйное постоянство ее самой и подчиненного ей мира. Казалось, стоит ей только высоко поднять руки, и сама земля будет хлопать, как одеяло, которое трясут. И она посмотрела вниз с властным удовлетворением, упиваясь этим мгновением силы…
Ибо пока она смотрела, собравшиеся кающиеся начали озираться в изумлении и тревожном замешательстве.
Рев, который был ее благочестивым хором, ее доказательством несогласия с Майтанетом, стал тише, а затем и вовсе прекратился. Толпа чудесным образом замолчала…
И на какое-то мгновение им показалось, что вся империя встала перед ними на колени.
Но что-то… что-то вроде ритмичного пульса… он заполнил тишину, поднявшись из глубоких храмовых подземелий. Она сразу же узнала его, хотя ее душа отказывалась верить этому знанию. Ибо этот звук все еще звучал в самых темных ее снах.
Снах о воюющем Шайгеке… о безлюдных пустошах и о жалких страданиях, которыми был Карасканд.
Снах о святом Шайме, вырванном из рук язычников.
Бой военных барабанов. Фанимских барабанов.
Императрица Трех Морей повернулась к идолу Анагки, который каким-то извращенным образом сверкал золотом над неподвижной фигурой мертвого шрайи. Рядом с ней бесстрастно стоял почти обнаженный убийца.
Она начала смеяться – теребить свои волосы и смеяться…
Такой коварной шлюхой была судьба.
Глава 13Библиотека Сауглиша
Истина всей государственности лежит в руинах прежних эпох, ибо там мы видим предельную сумму алчности и честолюбия.
Стремитесь править только один день, ибо немногим больше будет дано вам.
Как любят говорить сику, Ку’Джара Синмой мертв.
И все же душа не спешит покидать этот мир – Как запах навязчивый в воздухе будет витать, Цепляться за жизнь, как моряк, чей корабль утонул, От адских глубин до последнего будет бежать.
Позднее лето,
20-й год Новой Империи (4132 год Бивня),
развалины Сауглиша
Удушье. Слепота и растерянность.
Сначала Акхеймиону показалось, что его душит кляп, но потом он понял, что его рот свободен. Неужели они надели ему на голову мешок? Он бил себя по рукам и ногам, понимая, что не связан, но не мог сдвинуться с места дальше чем на расстояние вытянутой руки.
Саркофаг. Гроб. Он был в чем-то вроде…
Сон.
Паника старого волшебника уменьшилась, даже когда паника древней души, в которую он превратился, вспыхнула яростью. Это был Анасуримбор Нау-Кайюти, бич Консульта, принц Верховного Норсира – истребитель драконов! Он бил в стены своей каменной тюрьмы с праведной яростью и выл. Он проклинал имя своей негодной жены.
Но закрытый короб, в котором он лежал, стал горячим от его усилий, и воздух начал покидать его. Вскоре он уже задыхался, его бочкообразная грудь вздымалась, как кузнечные мехи. Еще немного времени – и он уже не мог делать ничего, кроме как царапать свою тюрьму, и его мысли путались от стыда и потери ориентации…
Подумать только, такой человек, как он, умрет, царапаясь.
Затем он начал переворачиваться и падать, как будто его тюрьму бросили в водопад. Камень треснул – от этого удара у него клацнули зубы. Воздух струился вокруг него, такой прохладный, что казался влажным. Он втянул в себя этот холодный воздух и задышал на тяжелый обломок, придавивший его. Он моргнул в ночной темноте, увидел низко висящую луну, бледно светившую сквозь рваные облака и переплетающиеся ветви деревьев, а потом мельком заметил разбросанные изломанные фигуры, слепые глаза, сверкающие в мерцании упавших факелов. Мертвые рыцари Трайсе. Он увидел свой меч, поблескивающий среди выгравированных на обломках камня рун, и потянулся к нему безжизненными пальцами. Но какая-то тень остановила его. Обезумев от недостатка воздуха, растерянности и ужаса, он уставился на своего чудовищного противника…
Лоснящийся висячий фаллос. Крылья, шершавые и испещренные прожилками, были сложены в два рога, поднимающиеся высоко над плечами существа. Кожа с прорехами, обнажающими оболочки влажных мышц и двойную голову: один череп большой овальной формы, второй человеческий, сросшийся с челюстями первого.
«Ауранг», – понял старый волшебник, почувствовав ужас Нау-Кайюти. Генерал Орды. Ангел обмана.
Инхорой отшвырнул свой клинок, изогнувшись над ним, как испражняющаяся собака. Это он вытащил Нау-Кайюти из саркофага – как цыпленка, слишком рано отделившегося от скорлупы. Монстр обвил его горло холодными, как рыба, пальцами, и он услышал, как когти Ауранга щелкнули и заскрежетали позади его шеи. Монстр поднимал своего пленника, пока тот беспомощно не повис перед его зловещими глазами. От недостатка воздуха в руки и ноги Нау-Кайюти, казалось, впивались тысячи игл.
Существо ухмыльнулось – сгустки слизи свисали с его меньшего черепа.
Смех, похожий на боль, звучал, как игра на сломанных флейтах.
– Нет, – выдохнул инхорой своими прокаженными глотками. – Никто не спасется от Голготтера…
Крики. Кто-то орал.
Волшебник вскочил с лесной подстилки, моргая и вглядываясь в темноту так же ошеломленно, как те, кто только что проснулся. Он закашлялся и судорожно сглотнул, тщетно пытаясь избавиться от кляпа. Мир был предрассветно-серым, восточное небо золотилось сланцем, просвечивающим сквозь путаницу черных ветвей.
Капитан громким голосом приказал им проснуться.
– В сокровищницу, парни! – воскликнул он в жуткой пародии на знаменитое восклицание Сарла.
Безумный сержант захихикал от восторга:
– Ну и Тропа троп! – воскликнул он в ответ, судорожно вздохнув, после чего стал наблюдать за остальными с настороженностью давно побитой собаки.
– Сегодня тот день, когда мы повернем назад!
Акхеймион мельком увидел, как из углубления в земле поднялась Мимара, легкая и стройная. Приоткрыв рот, она стряхивала с руки и плеча прилипшие к ним обрывки листьев. Внезапно над ним навис лорд Косотер – две хоры, скрытые под его кольчугой, как всегда, укололи старика своей пустотой. Он схватил волшебника за плечи и рывком поднял его на ноги, словно ребенка.
– Галиан! – крикнул он бывшему солдату. – Готовься.
Потом капитан схватил веревку, обвивавшую запястья колдуна, и в сопровождении Клирика повел его, как предназначенного для заклания ягненка, прочь от остальных. У него была тренированная рука, он то толкал пленника вперед, то снова хватал его, так что казалось, будто волшебник постоянно спотыкается. В конце концов он позволил ему упасть лицом вниз.
Маг извивался, как рыба, отталкивался от земли, чтобы перевернуться на спину, но только ушиб и исцарапал пальцы о ветку. Лорд Косотер возвышался над ним, больше похожий на тень, чем на человека, а позади него, на востоке, светлело небо. Две его хоры светились пустотой, как пустые глазницы черепа, висящего перед его сердцем. Волшебник наблюдал, как он сунул руку под кольчугу и вытащил одну из них.