– КАК И МЫ ПОМНИМ ТВОЙ ЗАПАХ…
– Ты… Ты – первый из этих мерзостей! Ты убил его… Убил моего брата!
Старый волшебник продолжал что-то бормотать.
– ТЫ НЕСЕШЬ НА СЕБЕ ЕГО ВОНЬ, КУНИЮРИ.
– Вуттеат! – взвыл король-нелюдь.
Холодные иглы пронзили кожу волшебника. Вуттеат – это имя было взято из самых древних времен войны, когда люди были всего лишь рабами или паразитами. Вуттеат ужасный. Черно-Золотой…
Отец драконов.
Существо встало на дыбы с грацией насекомого, его шея изогнулась, как у лебедя, а гигантская голова низко опустилась. Из его крокодильей ухмылки начало вырываться что-то ослепительное.
Огонь. Его рвало огнем.
Камни начали взрываться. Золото плавилось. Это не было похоже ни на один из снов Акхеймиона, которые он когда-либо видел. Мир исчез, и все вокруг превратилось в ревущий белый свет. Его охранные заклинания просто сдулись. Его внутренности закрутились вокруг трещин, как раскаленные добела вены.
– Клирик! – крикнул он, чувствуя, как язык пламени коснулся его руки и щеки.
Но времени у него не было. Моргая, он шагнул в воздух, в абсолютную черноту – Суриллическая точка нелюдя канула в небытие.
Теперь все были слепы.
Раскаленные мехи драконьих легких хрипели, как гигантский очаг. Затем вспыхнул второй гейзер огненно-золотого цвета, на этот раз бурлящий под ногами у Друза. Гром и треск камня. Свет от драконьего пламени окрасил потолок и высокие колонны в пульсирующий желто-коричневый цвет. Выкрикивая новые заклинания, Акхеймион вскарабкался в щель рухнувшей перемычки и шагнул сквозь фальшивый потолок высоко в темноту.
– ТЫ ВСЕГО ЛИШЬ УЛИТКА! – взревел зверь. – УЛИТКА, ВЫРВАННАЯ ИЗ СВОЕЙ РАКОВИНЫ!
– Я – не мой брат, старая ящерица! – закричал король-нелюдь из какого-то укрытия. – Я – Квуйя! Я – ишрой. Я – Клирик! И ты услышишь мою проповедь!
Даже прячась под потолком, Акхеймион слышал, что, произнося эти слова, Нил’гикас бежал по стенам.
– ДУРАК. МЫ – ПЕРВЫЕ. НАША ШКУРА – БРОНЗА. НАШИ КОСТИ – ЖЕЛЕЗО.
Отбрасывая свою собственную светящуюся точку, волшебник воспарил над вторым, более пустым миром под крышей, висящей над пропастью и над каменными стеллажами, древними и огромными.
– Ты слеп! – крикнул Клирик, и отзвук его голоса стал тоньше из-за последовавшего за ним грома. – Ты нищий, падальщик, охотник за стадами! Камень твоей силы давным-давно треснул!
– КАК И ТЫ, КУНИЮРИ, ВЕКАМИ ГНИЛ! МЫ ЧУЕМ ТВОЙ СТАРЧЕСКИЙ МАРАЗМ!
Зверь выплюнул еще один водопад ревущего огня, осветив все щели и проломы в потолке. Акхеймион шел через пустоту к центральной яме, которая, учитывая темноту похожего на пещеру чердака, светилась, как загробная жизнь огня. Лишенные опорных колонн, гранитные перемычки сломались в соответствии с капризом нагрузки и разрушения. Он приземлился на самое длинное из этих ребер и зашагал вниз по его запыленной спине. Внизу на колоннах горели маленькие и большие костры. Он увидел, как Клирик – самый краткий из проблесков – промелькнул между дальними колоннами и исчез в далеких тенях. Он бегал кругами…
– Если я погибну дураком, – кричал нелюдь, – я все равно останусь самим собой! Не таким рабом, как ты, Враку’джарой!
Акхеймион остановился на краю обломка и посмотрел вниз на вздымающееся чудовище. Свернувшись клубком, как раздувшаяся змея, отец драконов все вертел и вертел головой, поворачиваясь на звук голоса Клирика, словно привязанная к столбу собака, только изрыгающая пламя вместо лая – целые огненные водовороты, охватившие выжженные проходы.
– МЫ ДАВНО СБРОСИЛИ НАШИ ОКОВЫ! – прогремел сияющий зверь. – НИЧТО НАМ НЕ ПРИКАЗЫВАЕТ! ДАЖЕ ЧЕРНЫЕ НЕБЕСА!
Старый волшебник покачивался на своем насесте, щурясь от дыма и искр, которые били по его заклинаниям. Он знал, что Клирик отвлекает это существо. Используя насмешки, чтобы подразнить его гордость, король-нелюдь спровоцировал его именно для того, чтобы Акхеймион мог сделать то, что он делал…
Теперь ему просто нужно было догадаться, что именно он делал.
– Вертишься кругами, – смеясь, воскликнул Клирик, – трешься шкурой о шкуру! Так было всегда, Враку’джарой! Подумай! Подумай о безлюдных веках!
Слепой зверь топтался туда-сюда прямо под Друзом. Он размахивал своей увенчанной рогом головой, пытаясь понять, куда именно бежит нелюдь, и извергая потоки оплетающего все вокруг огня. Акхеймион мельком увидел серебряную стрелу, сверкавшую в глазнице зверя.
Думай, старик! Думай!
Драконы! Чудовища в буквальном смысле расплодились, чтобы сразиться и уничтожить древнюю Квуйю. Но у гностиков было так много оружия, предназначенного для магических дуэлей или массовых убийств обычных людей…
Что использовал Сесватха?
– Какой ты жалкий! – воскликнул Клирик. – Червь во всех отно…
– ЗАМОЛЧИ!
Смех нелюдя был ясен, как солнечный свет, отраженный гулким эхом.
– Слепой! Спрятавшийся в грязи! Свернувшийся калачиком вокруг дерьма мертвых веков!
Акхеймион прокричал свое заклинание, тут же потонувшее во всеохватывающем реве дракона – тощий старик кричал тощим старческим голосом. Новиратический шип, гностическое военное заклинание, когда-то умудрившееся проломить огромные городские ворота.
Свет клубился в вытянутых ладонях Акхеймиона. Могучий враку в панике мотал головой из стороны в сторону, и его дымящаяся морда поднялась в момент завершения заклинания. Линии света вспыхивали и гасли, отклоняясь и пересекаясь, образуя летящую стаю треугольников, повторяющихся оснований и вершин, которые неслись вниз так же быстро, как любой болт или стрела…
Звук, от которого кровь отхлынула от кожи.
Шип взорвался у левого плеча существа, с визгом ударив в бок его горба. Отбиваясь, Вуттеат с воем плюнул огнем в воздух. В образовавшуюся щель хлынул сверкающий гейзер, похожий на петушиный хвост сияния, омывший крышу пещеры. Каскады необработанного камня обрушились вниз.
Акхеймион присел на перекладине, низко пригнувшись и бормоча одно слово за другим.
Снизу донесся раскат грома.
И он услышал это сквозь мяукающий крик дракона: голос нелюдя, мага Квуйи, поющего свою разрушающую мир песню. Голос знаменитого ишроя, героя мертвых веков, приближающегося к своему древнему врагу.
Старый волшебник твердо стоял на своем насесте, выкрикивая очередное новиратическое заклинание. Под ним отец драконов, свернувшись в защитном кольце, изрыгал огонь на раскаленную тень мага Квуйи. Свет вспыхнул на ладонях волшебника, превратив его руки в пылающее алое стекло…
Но дракон свернулся кольцом, чтобы прыгнуть, а не защищаться. Шип волшебника пробил гору драгоценностей и мусора. Багровый от ярости, дракон прыгнул под потолок подземелья и расправил крылья. В некий момент Акхеймион обнаружил, что стоит, хрупкий и изумленный, под позолоченным чудовищем. Свет от пожара внизу освещал нижнюю часть зверя, мерцал на его рогах и чешуйчатых боках. Крылья зачерпнули темный воздух…
Он знал, понял Акхеймион. Зверь откинул назад свою разбитую голову и с кошачьим шипением распахнул пасть.
Он точно знал, где находится.
Огонь.
Охранные заклинания растворяются, как яичные белки в потоке воды. Сотрясение. Волдыри на коже. Начало зарождающихся заклинаний…
Каменный насест рухнул у него под ногами.
– БЕСЧИСЛЕННЫЕ ГОДЫ! – гремел дракон с чердака пещеры. – ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ СЕЗОНОВ МЫ ПРОЖИЛИ ВСЛЕПУЮ, ТОЛЬКО НА СЛУХ!
Старый волшебник упал и покатился вниз по собранной чудовищем груде сокровищ и обломков. Моргающий. Кашляющий. Он попытался встать на ноги, слишком ошеломленный, чтобы сосредоточиться на голосах, внутренних и внешних, необходимых для колдовства. Он сбивал пламя со своих горящих волос и бороды. Он почувствовал, как чья-то рука потянула его вверх, и увидел, что Клирик смотрит на него сверху вниз – фарфоровые линии беспокойства и облегчения. Он услышал свист пламени, треск и гром обрушивающихся огромных обломков. Древние колонны рухнули. Листы каменной кладки упали. Казалось, сам мир пожал плечами, а затем обвалился на них.
Каменные глыбы обрушились на заклинания нелюдя дождем божественных кулаков.
Последние клочки света сжались в точку, исчезнув в полной черноте.
Звон в ушах. Вкус пыли.
– Он похоронил нас, – сказал король-нелюдь после того, как раздался треск. – Запер нас здесь.
Она сбрасывает обувь.
Она развязывает шнурки жакета, стягивает его с обнаженных плеч и дает ему соскользнуть вниз по рукам под собственным весом. Она стряхивает его с запястий. Он падает на землю.
Она расстегивает рубашку, морщась от ее вони, и стягивает ее через голову. Полоски волос в ее подмышках покалывают кожу. Открытый воздух находит ее грудь. Ее соски вздымаются от поцелуев легкого ветерка.
Она расстегивает кожаные штаны. Извиваясь, она стаскивает их ниже колен и отступает от них на шаг. Открытый воздух находит ее бедра… ее женскую суть.
Она хватает проволочное Кругораспятие – то самое, что она нашла на поле боя, – висящее у нее между грудей. Но она отпускает его, не желая отказываться от защиты символов – даже ложных.
Скальперы неподвижно смотрят на него. Сарл ощупывает свою промежность свободной рукой. Голова капитана по-прежнему сверкает на сгибе другой его руки. Даже Колл, опустошенный до самой грани смерти, наблюдает за происходящим с распутным голодом. Их всего пятеро, но бесчисленное множество других, кажется, толпится вокруг них, как будто среди лесных развалин появились скамьи, и все они смотрят на них глазами без век, одни с гневом, другие с жалостью и надеждой, а еще больше с похотью и грубым желанием.
Она думала, что квирри облегчит ей путь, что он, возможно, доставит ее туда, где она всегда пряталась – ведь в этом не было ничего нового. Но она ошибалась. Надо быть чем-то большим, чем твои движения, чтобы спрятаться за ними, а она не является чем-то большим.
Квирри изрезал ее до костей тем, что случилось.
Она содрогается от чего-то более глубокого, чем стыд, как будто с нее сбросили одежду более глубокую, чем кожа и ткань. Ткань надежды и лести, возможно – все то, что она называла собой в погоне за своим отупляющим тщеславием. Колдунья. Принцесса. Воин. Всю ту ложь, которую она наколдовала, чтобы скрыть факт своего рабства.