– Да… Пожалуйста, Пройас. Раздели со мной мой огонь.
И вот он сидит, скрестив ноги, перед восьмиугольным очагом. Анасуримбор Келлхус. Святой аспект-император.
Он сидел с расслабленным видом человека, который уже давно не двигался. Внешние края его заплетенной в косички бороды и длинных, до плеч, волос мерцали, отражая свет очага. На нем был простой халат из серого шелка, вышитый только по краям. Если не считать слабой дымки света вокруг его рук, только глаза его казались необычными.
– Неужели все..? – начал было Пройас, но тут же смутился.
– Наши узы всегда были сложными, – улыбнулся Келлхус. – В одно мгновение они облачались в ритуальные доспехи, в следующее – обнажались. Пришло время нам сидеть рядом, как простым друзьям.
Он жестом пригласил Нерсея сесть поближе – справа от него, на почетное место.
– По правде говоря, – сказал Келлхус в своей старой шутливой манере, – я предпочитаю тебя одетым.
– Значит, все в порядке? – спросил Пройас, занимая предложенное место. Смесь запахов орехов и мирры заполнила его ноздри – аромат, который почти заставил его задохнуться, таким он был приятным.
– Я помню, как ты смеялся над моими шутками, – сказал аспект-император.
– Тогда вы были еще веселее.
– Когда?
– Прежде, чем вы победили весь мир, до последнего смешка.
Аспект-император ухмыльнулся и тут же нахмурился.
– Это еще предстоит выяснить, мой друг.
Пройас часто удивлялся тому, как Келлхус мог, полностью и бесповоротно, быть именно тем, в ком нуждались другие, чтобы соответствовать требованиям обстоятельств. В этот момент он был просто старым и любимым другом, не более и не менее. Обычно Нерсею было трудно – учитывая все чудеса силы и интеллекта, которые он видел, – думать о Келлхусе, как о существе из плоти и крови, как о человеке. Но не сейчас.
– Значит, не все хорошо? – уточнил он.
– Достаточно хорошо, – сказал император, почесывая лоб. – Бог дал мне проблески будущего, истинного будущего, и до сих пор все развивается в соответствии с этими проблесками. Но есть много темных решений, которые я должен принять, Пройас. Решения, которые я предпочел бы не принимать в одиночку.
– Не уверен, что понимаю.
Этот ответ вызвал у Нерсея укол стыда, но не из-за его невежества, а из-за того, как он уклонялся от признания. Пройас определенно ничего не понимал. Даже после двадцати лет преданности он все еще поддавался упрямому инстинкту возвышать свою гордыню над мелкой ложью и таким образом управлять впечатлениями других.
Как же трудно быть абсолютно верной душой!
Келлхус перестал исправлять эти мелкие промахи, в этом больше не было нужды. Стоять перед ним значило стоять перед самим собой, знать недостатки и саму ткань своей собственной души, видеть все подводные камни и слезы, которые истощали.
– Ты король и полководец, – сказал аспект-император. – Я думаю, ты хорошо знаешь, как опасны догадки.
Пройас кивнул и улыбнулся.
– Понимаю. Никто не любит играть в палочки в одиночку.
Его господин и бог поднял брови.
– Только не с такими безумными кольями, как эти.
По какой-то случайности золотое пламя перед ними закружилось, и Нерсею снова показалось, что он видит огненную гибель, трепещущую на обшитых кожей стенах.
– Я ваш, как всегда, мой госпо… Келлхус. Что от меня требуется?
Львиное лицо кивнуло в сторону костра.
– Встань на колени перед моим очагом, – приказал император, и кремень, звучавший в его голосе, стал еще тверже. – Склонись лицом к пламени.
Экзальт-генерал сам удивился отсутствию колебаний. Он опустился на колени перед ближайшим краем маленького железного очага. Жар костра уколол его. Он знал знаменитую историю из Бивня, где бог Хусьельт попросил Ангешраэля склонить лицо к огню для приготовления пищи. Он знал дословно проповедь зиккурата, где Келлхус использовал эту историю, чтобы открыть свою божественность в Первой Священной войне двадцать лет назад. Он знал, что «поклон в огонь» с тех пор стал метафорой откровения заудуньян.
И он знал также, что бесчисленные безумцы бродят по трем морям, ослепленные и покрытые шрамами за то, что приняли эту метафору буквально.
И все же он стоял на коленях и склонялся к огню, делая все в точности так, как повелел его пророк и император. Ему даже удавалось держать глаза открытыми. И какая-то часть его наблюдала и удивлялась, что преданность, любая преданность, может проникнуть так глубоко, чтобы заставить человека сунуть лицо в печь.
Выйдя за безумные пределы противоречий. В плещущийся блеск. В жгучую агонию.
На свет.
Его борода и волосы со свистом превратились в трут. Он ожидал боли. Ожидал, что сейчас закричит. Но что-то выдернулось из него, осыпалось, словно плоть, сходящая с переваренной кости… Что-то… сущностное…
И теперь он выглядывал из огня на тысячи лиц – и еще на тысячи других. Достаточно много, чтобы глаза разбежались, чтобы душа ослепла и смутилась. И все же каким-то образом он сфокусировался, отвернулся от этой болезненной сложности и нашел убежище в одной группке людей, в четырех длиннобородых мужчинах, прошедших через многое, один из которых смотрел прямо на него с детской бездумной неподвижностью, а другие препирались на туньерском языке… Что-то насчет пайков. Насчет голода.
А потом он вырвался из всего этого и оказался сидящим на пятой точке в мрачном шатре Келлхуса, моргающим и отплевывающимся.
И его господин и бог поддерживал его и гладил его лицо влажной тканью.
– Преодоление пространства, – сказал он с печальной улыбкой. – Большинству душ это дается с трудом.
Пройас провел дрожащими пальцами по щекам и по лбу, ожидая ощутить обожженную кожу, но обнаружил, что не пострадал. Смутившись, он резко выпрямился, щурясь от последних вспышек пламени. Он огляделся и почему-то удивился, что железный очаг горит точно так же, как и раньше.
– Тебя беспокоит, что я могу наблюдать за людьми из их костров? – спросил Келлхус.
– Во всяком случае, это меня ободряет… – ответил Нерсей. – Я участвовал с вами в Первой Священной войне, помните? Я прекрасно знаю капризное настроение хозяев, оказавшихся далеко от дома.
Позже он понял, что его аспект-император уже знал об этом, что Анасуримбор Келлхус знал его сердце лучше, чем он сам мог надеяться. После этого он подверг сомнению весь смысл этой интимной встречи.
– Ты действительно знаешь, – сказал Келлхус.
– Но зачем вы мне это показываете? Они уже говорят о мятеже?
– Нет. Они говорят о том, что занимает всех людей, оказавшихся на мели…
Аспект-император снова занял свое место перед очагом, жестом приказав Пройасу сделать то же самое. В наступившей тишине Келлхус налил ему вина из деревянной тыквы, стоявшей рядом. Благодарность хлынула из груди экзальт-генерала. Он отпил из чаши, вопросительно глядя на Келлхуса.
– Вы имеете в виду – о доме.
– О доме, – повторил император в знак согласия.
– И это проблема?
– Именно. Даже сейчас наши старые враги Трех Морей собираются вместе, и с течением времени они будут становиться все более смелыми. Я всегда был тем стержнем, который держал Новую Империю вместе. Боюсь, она не переживет моего отсутствия.
Пройас нахмурился.
– И вы думаете, что это приведет к дезертирству и мятежу?
– Я знаю, что так и будет.
– Но эти люди – заудуньяни… Они умрут за вас! За правду!
Аспект-император наклонил голову в манере «Да, но», которую его гость видел бесчисленное множество раз, хотя и не в последние несколько лет. Они были гораздо ближе, понял он, во время войн за объединение…
Когда они убивали людей.
– Власть абстракций над людьми в лучшем случае невелика, – сказал Келлхус, поворачиваясь, чтобы охватить его своим потусторонним вниманием. – Только редкая, пылкая душа – такая, как твоя, Пройас, может броситься на алтарь мысли. Эти люди идут не столько потому, что верят в меня, сколько потому, что верят тому, что я им сказал.
– Но они верят! Мог-Фарау возвращается, чтобы убить мир. Они в это верят! Достаточно, чтобы последовать за вами на край света!
– Даже если так, разве они предпочтут меня своим сыновьям? А как насчет тебя, Пройас? Как бы глубоко ты ни верил, не согласишься же ты поставить на карту жизни сына и дочери за то, что я брошу игральные палочки?
Странный, покалывающий ужас сопровождал эти слова. Согласно Писанию, только цифранги, демоны, требовали таких жертвоприношений. Нерсей мог только смотреть на собеседника, моргая.
Аспект-император нахмурился.
– Оставь свои страхи, старый друг. Я задаю этот вопрос не из тщеславия. Я не жду, что какой-нибудь мужчина предпочтет меня или мои ветреные заявления своей собственной крови и костям.
– Тогда я не понимаю вопроса.
– Люди Ордалии не идут спасать мир, Пройас, – по крайней мере, не в первую очередь. Они идут, чтобы спасти своих жен и детей. Свои племена и народы. Если они узнают, что мир, их мир, рушится позади них, что их жены и дочери могут погибнуть из-за отсутствия их щитов и мечей, то сонм воинств расплавится по краям, а затем рухнет.
И Нерсей мысленно увидел, как они, люди Ордалии, сидят у своих бесчисленных костров и обмениваются слухами о несчастье, случившемся у них дома. Он видел, как они пробуждают и подогревают страхи друг друга – страхи за собственность, за близких, за титул и престиж. Он слышал споры, долгий скрежет метаний от веры к недоверию и непрестанное беспокойство. И как бы это ни пугало его, он знал, что его господин и бог говорит правду, что многие люди действительно так слабы. Даже те, кто покорил известный мир. Даже заудуньяни.
– Так что вы предлагаете? – спросил Нерсей, кисло кивая в знак согласия.
– Эмбарго, – сдерживая дыхание, ответил аспект-император. – Я запрещу под страхом смерти все заклинания Дальнего призыва. Отныне люди Ордалии будут идти вперед, согреваясь только воспоминаниями.
Дом. Это слово, во всяком случае, было абстракцией для экзальт-генерала. Место, где жить, у него, конечно, было. Даже для нищих находилось место. Но Пройас провел так много лет в походах, что дом для него стал слабым и мимолетным образом, смысл этого слова был подтвержден другими. Для него домом была его жена Мирамис, которая все еще плакала, когда он покидал ее постель ради большо