– Потому что он обвиняет тебя во всем, что идет не так! Я ненавижу его!
После этих слов правительница стала игнорировать его, явно рассерженная.
«Обжора, – упрекнул его тайный голос. – Ты должен быть осторожен».
– Святейшая императрица, – произнес лорд Санкас в наступившей тишине. – Боюсь, что ситуация с вашим деверем становится невыносимой…
Кельмомас оглянулся на этого мужчину. Его можно было бы посчитать дедушкой Телли, таким он был высоким и стройным. Облаченный во все военные регалии – кидрухильскую церемониальную кирасу и пурпурный плащ отставного генерала – и чисто выбритый по старинке, он напоминал пожилого нансурца, которого Кельмомас так часто видел выгравированным или нарисованным в старых, оригинальных частях дворца.
– Фанайял в Шайгеке, – раздраженно ответила Эсменет. – Если ты не заметил, Санкас, у меня есть более неотложные дела.
Но патриция не так легко было заставить замолчать.
– Возможно, если бы вы поговорили с…
– Нет! – воскликнула императрица, поворачиваясь, чтобы посмотреть на своего спутника. Стена слева уступила место открытой колоннаде, которая выходила на восток и, в частности, на императорские владения. Менеанор темнел под солнцем на горизонте.
– Он не должен видеть моего лица, – сказала правительница более спокойно. Тень арки скрывала ее от талии до плеч, а нижняя часть ее платья мерцала светом, так что она казалась разделенной пополам. Кельмомас прижался лицом к теплой надушенной ткани. Она стала теребить его волосы, подчиняясь материнскому инстинкту. – Ты понимаешь, Санкас? Никогда.
– Простите меня, святейшая! – кастовый аристократ чуть не заплакал. – Это… это не было моим намерением – оскорбить вас…
Он неуклюже поплелся следом и словно наткнулся на какое-то зловещее подозрение.
– Святейшая императрица… – натянуто сказал он. – Могу я спросить, почему шрайя не должен видеть вашего лица?
Кельмомас едва не расхохотался вслух, спасая себя тем, что отвел взгляд в сторону, изображая скуку маленького мальчика. Поверх беспорядочного нагромождения крыш и строений он увидел вдалеке строй гвардейцев, проводивших учения в одном из прибрежных лагерей. С каждым днем прибывало все больше солдат, так много, что для него стало невозможно искать приключений старым способом.
– Телли, – послышался сверху голос матери. – Пожалуйста, не могла бы ты заверить лорда Санкаса, что я не шпион-оборотень.
Патриарх побледнел.
– Нет… Нет! – выпалил он. – Это уж точно нет…
– Мать не-не шпионка, – перебила его Телиопа.
Руки матери, да и вся она целиком, ускользнула от мальчика. Всегда помня о своем низком росте, императрица использовала вид за стеной как предлог, чтобы отойти подальше от надвигающегося на нее патриция. И теперь она посмотрела на Менеанор.
– Наша династия, Санкас, – это… сложный вопрос. Я говорю то, что говорю, по уважительной причине. Мне нужно знать, что у тебя достаточно веры, чтобы доверять этому.
– Да, конечно! Но…
– Но что, Санкас?
– Майтанет – это святой шрайя…
Кельмомас смотрел, как мать улыбается своей спокойной, обаятельной улыбкой, которая говорила всем присутствующим, что она чувствует то же, что и они. Ее способность выражать сочувствие, как он уже давно понял, была самым сильным ее качеством – а также тем, что больше всего заставляло его ревновать.
– Действительно, Санкас… Он – наш шрайя. Но факт остается фактом: мой божественный муж, его брат, решил доверить мне судьбу Империи. Почему так может быть, ты не задумывался?
Болезненно прищуренное лицо мужчины смягчилось от внезапного понимания.
– Конечно, святейшая! Ну конечно же!
Люди бросают жребий, понял принц Империи. Они рисковали временем, богатством, даже любимыми людьми ради тех великих личностей, которые, по их мнению, должны были принести победу. После того как жертва принята, нужно только дать им повод поздравить самих себя.
Вскоре после этого мать отпустила и Санкаса, и Телиопу. Сердце Кельмомаса заколотилось от радости. Снова, и снова, и снова она приводила его в свои покои.
Он был единственным! Снова и снова. Единственным!
Как всегда, они прошли мимо тяжелой бронзовой двери, ведущей в комнату Айнрилатаса, навострив уши. Старший брат Кельмомаса в последнее время перестал кричать – как в те времена, когда у него были свои бури и свои идиллии, оставив молодого принца Империи с тревожным ощущением, что его брат стоит в комнате, прижавшись щекой к дальней стороне двери и прислушиваясь к их приходам и уходам. Тот факт, что он никогда не слышал, чтобы Айнрилатас делал это, беспокоил его еще больше, потому что сам он очень любил слушать. Однажды Телиопа сказала ему, что из всех его братьев и сестер Айнрилатас в наибольшей степени обладал дарами своего отца, настолько сильно, что они постоянно подавляли его смертную оболочку. Хотя Кельмомас не завидовал Айнрилатасу из-за его безумия – он даже радовался этому, – он негодовал из-за такого расточительного расхода отцовской крови.
И поэтому Айнрилатаса он тоже ненавидел.
Рабы – телохранители матери выбежали из своих прихожих и выстроились в ряд по обе стороны зала, опустившись на колени лицом к полу. Императрица с отвращением прошла мимо них и сама распахнула бронзовые двери своих покоев. Кельмомас никогда не понимал, почему она не любит использовать людей – отец в таких случаях, конечно, никогда не колебался, – но ему страшно нравилось, что это давало им больше времени побыть наедине. Снова и снова он обнимал ее, целовал и обнимал, обнимал…
С тех самых пор, как он убил Самармаса.
Солнечный свет пробивался сквозь воздушный интерьер, заставляя ярко пылать белые паутинные занавеси. За балконами рос платан, темный на фоне яркого света, рос достаточно близко, чтобы в тени за переплетающимися листьями можно было разглядеть расходящиеся в разные стороны ветки. Сандаловое дерево наполняло воздух ароматом.
Подпрыгивая по роскошным коврам, принц Империи глубоко вздохнул и улыбнулся. Он обвел взглядом фрески Инвиши, Каритусаля и Ненсифона, а за рифленым краем угла увидел большое посеребренное зеркало в гардеробной матери и сундук с игрушками, с которыми он притворялся, что играет, когда она была занята. Сквозь подпертые двери в спальню мальчик увидел ее огромную кровать, мерцающую в темноте.
Вот так, подумал он, как думал всегда. Здесь он будет жить вечно!
Он предпологал, что Эсменет схватит его в объятия и закружит в пируэте. Мать, которая находит силу в потребности быть сильной для прекрасного сына. Мать, которая находит передышку в любви к прекрасному сыну. Она всегда обнимала его, когда была напугана и от нее буквально разило страхом. Но сейчас вместо этого она взяла его за руку, развернула к себе и сильно ударила по щеке.
– Не смей никогда так говорить!
Волна убийственной боли и ярости захлестнула его. Мама! Мама ударила его! И за что? За правду? Перед его мысленным взором мелькали сцены, как он душит мать ее собственными простынями, хватает Золотого Мастодонта, сидевшего на каминной полке, и…
– Но я действительно! – завопил он. – Я действительно ненавижу его!
Майтанет. Святой дядя.
Мать уже сжимала сына в отчаянных объятиях, успокаивала и целовала, прижимаясь к его щеке, залитой слезами.
Мамулечка!
– Тебе не следует, – сказала она, наклонившись к самому его уху. – Он же твой дядя. Более того, он – шрайя. Это грех – выступать против шрайи, разве ты не знаешь?
Кельмомас боролся с ней, пока она не прижала его к себе.
– Но он против тебя! Против отца! Разве это не гре..?
– Хватит. Хватит. Главное, Кел, чтобы ты никогда не говорил таких вещей. Ты – принц Империи. Анасуримбор. Твоя кровь – это та же самая кровь, что течет в жилах твоего дяди…
«Дунианская кровь… – прошептал тайный голос. – То, что возвышает нас над животными».
Как мать.
– Ты понимаешь, что я тебе говорю? – продолжала благословенная императрица. – Понимаешь, что думают другие, когда слышат, как ты выступаешь против своей собственной крови?
– Нет.
– Они слышат распри… раздор и слабость! Ты подбадриваешь наших врагов своими разговорами – понимаешь меня, Кел?
– Да.
– Мы пережили ужасные времена, Кел. Опасные времена. Ты всегда должен использовать свой ум. Всегда должен быть осторожен…
– Из-за Фанайяла, мама?
Эсменет крепко прижала ребенка к груди, а потом оттолкнула его.
– Из-за многих вещей… – Ее взгляд внезапно стал отсутствующим. – Смотри, – продолжила она. – Мне нужно тебе кое-что показать.
С этими словами правительница встала и, шелестя шелковым одеянием, пересекла спальню, остановившись перед фризом на дальней стене, где одно над другим громоздились изображения мифологических сюжетов.
– Твой отец возвел два дворца, когда перестраивал Андиаминские Высоты, – сказала Эсменет, указывая на солнце, косо светившее сквозь незастекленный балкон. – Дворец света… – Она повернулась, встала на цыпочки и наклонилась вперед, чтобы посмотреть на верхнюю панель мраморного фриза, а потом нажала на самую нижнюю звезду созвездия, которого Кельмомас никогда раньше не видел. Где-то в комнате что-то щелкнуло. Принц Империи буквально зашатался от головокружения, настолько поражены были его чувства. Мраморно-позолоченная стена просто отвалилась и устремилась вниз, вращаясь на идеальной центральной петле.
Свет просачивался в открывшийся черный проход лишь на несколько футов.
– И дворец теней, – закончила фразу Эсменет.
– Твой дядя, – сказала мать. – Я ему не доверяю.
Они сидели там, где всегда сидели, когда императрица принимала свое «утреннее солнце», как она это называла: на диванах, установленных в самом центре Священных Угодий между двумя высокими платанами. Высоко в голубом небе плыла тонкая вереница облаков. Императорские покои окружали их со всех сторон. Галереи с колоннами вдоль земли и веранды на верхних этажах, некоторые с развернутыми балдахинами, – все они образовывали широкий мраморный восьмиугольник, придававший Угодьям их знаменитую форму.