Она садится на корточки, ее штаны плотно облегают колени, и она смотрит вверх, на древесные кроны с прожилками неба, и облегчается. Она следит за темными линиями силуэтов сучьев, втыкающихся в покрытые листвой полотнища. Одна рваная завеса на другой, одна ярче другой. Мимара не видит человеческую фигуру… не сразу видит.
Но потом ей становится ясно, что это точно человеческий силуэт. Его руки и ноги прижаты к дереву, обвиваются вокруг него. В отличие от других лесов, где деревья ветвятся и утолщаются в зависимости от воздействия на них солнца, деревья Великих Косм разветвляются в низких впадинах, как будто завидуя всему открытому пространству. Существо свисает с самой нижней группы запутанных веток, неестественно неподвижное, пристально изучающее и злобное.
То, что зовется Сомой.
Ее страх не поддается объяснению. Если бы он хотел убить ее, она была бы уже мертва. Если бы он хотел украсть ее, она бы уже пропала.
Нет. Он хочет чего-то другого.
Она знает, что должна закричать, послать его прочь в могильные глубины, преследуемого треском и громом магических огней. Но она этого не делает. Ему что-то нужно, и она должна знать, что именно. Медленно, неторопливо она встает и подтягивает штаны, морщась от собственного влажного запаха.
Его лицо свисает вниз ровно настолько, чтобы его можно было различить в темноте. Сома как будто бы промелькнул сквозь завесу черного газа. Светящиеся высоко над ним кроны окрашивают его края зелеными узорами.
– Он убивает тебя, – воркует он. – Нелюдь.
Мимара смотрит вверх, затаив дыхание, неподвижно. Она знает это, напоминает себе девушка, знает так же хорошо, как скальперы знают шранков. Убийцы. Обманщики. Сеятели обиды и недоверия. Раздор возбуждает их. Насилие переполняет их чашу. Они, как однажды сказала ей мать, представляют собой совершенный союз порочности и изящества.
– Тогда я убью его первой, – говорит Мимара, потрясенная решительным тоном своего голоса. Всю жизнь она удивлялась своей способности казаться сильной.
Это не тот ответ, которого девушка ожидала. Она не помнит, откуда ей это известно: может быть, из-за нерешительности или из-за судороги, которая, как дым, пробегает по его фальшивому лицу. Несмотря на это, Мимара знает, что не хочет смерти нелюдя… по крайней мере, пока.
– Нет… – шепчет оно. – Такие вещи не в твоей власти.
– Мой оте…
– Он тоже наверняка погибнет.
Она смотрит вверх, вглядываясь, пытаясь разглядеть складчатые знаки, составляющие его лицо. Но не может.
– Есть только один способ спастись, – хрипит оно.
– И как же это сделать?
– Убей капитана.
Она возвращается в артель, как будто ничего не случилось. Она должна сказать Акхеймиону. Она знает это, даже не желая знать. Ее рефлекс – прятаться и копить все в себе, – несомненно, продукт борделя. Слишком много было украдено.
«Сома подошел ко мне…»
Она кружит вокруг этой мысли, преследует ее, возвращается к ней так же, как постоянно тянется к своей хоре, к тому месту, где та висит у нее на шее. Как бы она ни была встревожена, как бы ни была напугана, какая-то часть ее души ликует – конечно, из-за этой тайны, но также и потому, что оно выбрало ее раньше всех остальных.
Почему оно спасло ее во время нападения Каменной Ведьмы? Ценой раскрытия себя, не меньше!
Почему оно вообще преследовало их?
И почему оно тянется к ней?
После кошмара с Маймором Акхеймион на протяжении долгих миль устно размышлял о шпионе-оборотне и о его присутствии среди Шкуродеров. С самого начала маг делал предположения, вполне простительные, о том, что шпион внедрился к ним сразу же после того, как он, Акхеймион, заключил с ними контракт. О том, что он, изгнанный наследник их древнего и непримиримого врага Сесватхи, был мотивом для внедрения. Что его обвиняют в убийстве, чтобы он не обнаружил чего-то слишком важного… И так далее.
Больше всего на свете Мимаре мешает рассказать старому волшебнику страх, что тот ошибается – совершенно и катастрофически. Подозрения, что Консульт послал шпиона не для того, чтобы убить Акхеймиона или саботировать экспедицию, безосновательны. Мимара боится, что Консульт послал его Шкуродерам на помощь… дабы убедиться, что они добрались до Сауглиша и сокровищницы.
И почему бы и нет, если Друз Акхеймион – враг их врага? По словам ее матери, Консульт ждал несколько месяцев, прежде чем напасть на Келлхуса во время Первой Священной войны. «Единственное, что они считали более ужасным, чем твой отчим, – сказала она, – это возможность того, что таких, как он, может быть больше».
Возможность Ишуаля.
Происхождение аспект-императора. Как бы сильно Акхеймион ни желал получить это знание, чтобы судить Анасуримбора Келлхуса, разве не жаждет нечестивый Консульт еще больше, чтобы уничтожить его?
Мимара видела осуждающий взгляд волшебника – видела его проклятие. В то время она просто считала, что причиной всему была магия, что, вопреки утверждениям ее отчима, волшебство оставалось непростительным грехом. И это, казалось, придавало уверенности Акхеймиону и его отчаянному делу против человека, укравшего его жену. Но что, если это не было случайностью? Что, если именно этот поиск был причиной его проклятия? В этом понятии есть поэзия, как бы извращенно оно ни было, и это больше, чем что-либо другое, доводит ее страх до крайности. Нанести удар во имя любви, только чтобы ненароком развязать величайший ужас, который когда-либо видел мир. Когда Мимара обдумывает такую возможность, ей кажется, что она насквозь пропахла шлюхой… по крайней мере, судя по тому, что она видела.
Это то, что делает рассказ волшебнику о Соме почти невозможным. Что она должна была сказать? Что его жизнь и жизни всех тех, кого погубили его обманы, были напрасны? Что он – орудие того самого Апокалипсиса, который надеется предотвратить?
Нет. Она не будет говорить того, что не может быть услышано. Сома останется ее тайной, по крайней мере на ближайшее время. Ей нужно было узнать больше, прежде чем идти к волшебнику…
Убей капитана…
Она знает это существо. Она может сосчитать кости на его лице. Она даже знает вопросы, которые смутят его, намекнут на отсутствие того, что является его душой. Он стоит на другом поле битвы, огромном, призрачном и коварном, с тысячелетним терпеливым расчетом. И по какой-то причине лорд Косотер должен стать жертвой этой загадочной битвы.
Убей капитана. Надо понять эту команду, осознает Мимара, и она поймет замысел Сомы.
Она наблюдала медленную трансформацию верности и соперничества внутри артели. Она видела, как в глазах Галиана вспыхнул мятеж. Заметила, как Акхеймион стал принимать и даже ценить капитана и его безжалостные методы. Лорд Косотер доставит их в библиотеку Сауглиша – несмотря на все опасности и неопределенности. Он просто один из тех людей, которые обладают такой жестокой, такой властной волей, что мир не может не уступить им.
Он был капитаном. Суровой тенью, кровожадной и безжалостной, всегда стоящей где-то рядом.
Она всегда наблюдала за ним, и ее взгляд нельзя было назвать никаким другим, если не критичным, но она никогда не исследовала, никогда не испытывала его. По словам Сомы, что-то происходило, что-то, что в конечном счете подвергнет опасности их жизни. По словам Сомы, происходили вещи, которые ни она, ни старый волшебник не могли видеть.
Поэтому она будет щуриться от яркого света очевидности и вглядываться во мрак подтекста. Она будет притворяться, что спит, обдумывая возможности и собирая вопросы. Она разгадает эту загадку…
Она станет шпионкой.
До сих пор Космы подминали под себя и покоряли каждую местность, на которой оказывались путники, возводя леса по склонам холмов, оплетая высоты над реками, возвышаясь над широкими равнинами. Мимара так долго всматривалась в зеленую мглу и ступала по вздыбленной корнями земле, что иногда забывала о сухом запахе открытых пространств, о вспышке солнечного света и о поцелуе беспрепятственного ветра. Все вокруг было влажным и закрытым. Она чувствует себя кротом, вечно бегающим под соломенной крышей, всегда остерегающимся летучих теней. Когда она думает о Каменных Ведьмах, которые готовы были упасть от истощения, они уже были похоронены в ее душе.
Наконец, они подошли к каменной глыбе, торчащей из земли, как огромная сломанная кость. Кустарник цепляется за ее скошенные уступы, но и только, и вглядываясь вверх, люди действительно ловят рваные проблески неба там, где его громада пробивает навес. Стоя в стороне от их любопытных взглядов, капитан приказывает им найти путь к вершине. Хотя до рассвета еще несколько часов, они разобьют лагерь.
Солнце ярко светит. Воздух дрожит. По Космам пробегают волны, они похожи на бесконечный океан колышущихся крон. Любое облегчение, которое путешественники надеются найти в ветре и солнечном свете, исчезает, когда они смотрят друг на друга. Прищуриваются. Глаза сверкают на их почерневших лицах. Оборванные, как нищие. В темноте внизу они казались такими же верными своему окружению, как мох или перегной. Здесь, на высотах, не видно ни их тяжелого положения, ни отчаяния.
Они выглядят как проклятые. Акхеймиону, в частности, дана Метка.
Они разбивают лагерь на вершине возвышенности, где накопилось достаточно почвы, чтобы удержать тонкий парик листвы. Они сидят разрозненными группками, наблюдая, как заходящее солнце багрово падает на далекие древесные кроны. Космы, кажется, то насмехаются над ними, то манят их к себе, издавая шум, не похожий ни на один из тех, что слышала Мимара, шум орды из миллиона миллионов листьев, шелестящих на умирающем ветру.
Напротив их лагеря возвышенность переходит в мыс с каменными рогами, похожими на согнутый назад большой палец. Капитан стоит в гаснущем свете и жестом приглашает Клирика следовать за ним. Мимара делает вид, что не замечает, как они исчезают за предательскими уступами. Девушка отсчитывает пятьдесят уд