– Он был отвергнут женой, – тяжело вздохнув, ответил Пройас. – Ни один рогоносец не обладает мудрой и нежной душой.
Он вспомнил, как Акхеймион приходил к нему – когда должен был умереть. В Карасканде тогда началась Первая Священная война. Он вспомнил свою собственную трусость, вспомнил, как он избежал разочарования, отказавшись смотреть, как колдун впитывает в себя новости о невозможном…
О том, что Эсменет, его жена, оставила надежду и обратилась к постели Воина-Пророка.
– И все же это беспокоит тебя.
Экзальт-генерал пристально посмотрел на своего Лорда-Бога, поджав губы, чтобы не выдать себя.
– Да.
– Настолько, что ты прочел его «Компандиум».
Пройас улыбнулся. Много лет он гадал, когда же Келлхус раскроет эту его маленькую тайну.
– Я читал палимпсест, краткое изложение обвинений, выдвинутых против вас, – признал он.
– Ты поверил этим обвинениям?
– Конечно, нет!
Святой аспект-император нахмурился, словно обеспокоенный горячностью своего отрицания. Он опустил взгляд на огонь, кружащийся в загадочном восьмиугольнике его очага.
– Но с чего бы это, если они правдивы?
Маленькое видящее пламя с хрипом ворвалось в тишину.
Экзальт-генерал в полном недоумении уставился на своего Лорда-Бога. Простота его одежды. Священный профиль его лица, длинные черты, глубокие из-за архаичной стрижки его бороды и волос, мудрые из-за ясности взгляда. Медленное свечение вокруг его рук, как будто невидимые облака вечно разрывались над ними.
– Что… О чем вы говорите?
– То, что люди для меня – дети, именно так, как он говорит.
– Как вы для нас отец!
Анасуримбор Келлхус смотрел на Пройаса совершенно бесстрастно.
– Какой отец убивает так много своих сыновей?
Что это за меланхолия? Что это за сомнения? После такой долгой кампании, пережив столько бедствий, как мог человек, который придавал всему этому смысл, задавать такие едкие вопросы?
– Божественный, – провозгласил экзальт-генерал, повысив голос вместо своего господина.
Шранки становились все смелее по мере того, как рос их голод. Вскоре уже не проходило и дня, чтобы не было слышно о какой-нибудь жестокой стычке. Когда кидрухили, уязвленные потерей целых двух отрядов, одним из которых командовал младший сын короля Коифуса Нарнола, Агабон, осмеливались вести разведку или вообще патрулировать окрестности, они делали это, усилив свои ряды. Армия Среднего Севера выступила и расположилась лагерем, готовая к борьбе. В течение дня они собрались в огромный, длиной в милю шеврон, с тяжеловооруженными туньерами в авангарде, галеотами на левом фланге, тидоннцами на правом и всем багажом, разбросанным позади и между ними. Ночью они выстроили свои лагеря плотными концентрическими кругами, причем четверть их числа была назначена для защиты периметра поочередно. Учения проводились через неравные промежутки времени, чтобы каждый человек знал свое место. Постоянно отстающих публично пороли плетьми. Последние отряды на линии были назначены убирать отхожие места.
Несмотря на растущее изнеможение, участники Ордалии во время марша пели – по большей части заудуньянские песни, но также и народные напевы из своих далеких селений. Одни были непристойны и веселы, другие меланхоличны, но особенно популярна была одна песня, «Плач нищего». В некоторых случаях группы численностью больше тысячи человек начинали кричать, оплакивая все, начиная от фурункулов на заднице и кончая оспой на руках и ногах, но в ответ на это тысячи других жаловались на еще более ужасные недуги. Один человек, в частности галеотский агмундрмен по имени Шосс, особенно прославился веселостью своей лирики.
Так армия Среднего Севера, смеясь, двинулась в тень собирающейся Орды.
Юмора на вечерних советах Кайютаса не было. Принц Империи всегда начинал с того, что настаивал, что у него нет никаких известий о доме, опережая таким образом неизбежный поток вопросов. Он объяснил, что его встречи со священным отцом были слишком редкими и слишком краткими, чтобы позволить себе задавать подобные вопросы, особенно когда они сталкивались с такими серьезными проблемами.
Ситуация со снабжением стала по-настоящему опасной – настолько, что нормирование рациона уменьшило количество рабов, которые шли с Ордалией, до половины того, что им требовалось, чтобы окупить свои ежедневные расходы. В самом деле, болезни, возникающие из-за недоедания, начинали захватывать их все в большем количестве, так что десятки людей погибали каждый день.
Присутствие рабов, напомнил Кайютас своим командирам, было лишь одной из многих уступок, на которые пошел его священный отец, чтобы умиротворить кастовую знать. Скоро он потребует от них взамен жертвы. Принц Империи приказал им вспомнить Первую Священную войну и позорную резню последователей Лагеря.
– Когда придет время, каждый убьет своего раба, – сказал он. – Каждый. Те, кто этого не сделает, будут казнены вместо своих рабов. Помните: жестокость – это только несправедливость при отсутствии необходимости. Сострадание. Щедрость. Все это скоро станет грехом из-за своей чрезмерности.
Ему не нужно было говорить очевидное: что если добытчики не начнут приносить дичь в гораздо больших количествах, то такая необходимость придет к ним в течение нескольких дней. У них не было даже пастбищ, достаточных для пони и вьючных животных, из-за засухи и растрескавшейся земли.
Как всегда, разговор вернулся к причине их положения – к Орде. Кайютас опрашивал своих кавалерийских командиров, одного за другим, извлекая военную мудрость из их наблюдений: тактику, чтобы выманить их для легкой резни, то, как относительный голод этих существ предсказывал их агрессию, и тому подобное.
Принц Империи, несомненно, сообщил своим подопечным, что шранки становятся все более отчаянными и, следовательно, более смелыми. Он объяснил, что они подобны снегу, который скапливается в высоких горах, неделя за неделей, сезон за сезоном, пока снежные слои внизу не перестают удерживать слои наверху.
– Они обрушатся на нас, – сказал он. – И когда они это сделают, их будет не так легко запугать, как сейчас. Они будут прибывать и прибывать, пока вы не воззовете к богам об отсрочке.
– А сколько их всего? – спросил король Хогрим.
В армии не было недостатка в имперских математиках, бледных, как маги под зонтиками, делавших ежедневные вылазки с Анасуримбором Моэнгхусом.
– Больше, чем нас, мой друг. Гораздо больше, – ответил Кайютас.
Король Нарнол, который все еще горевал о потере своего любимого сына, выбрал этот момент, чтобы высказать мнение, распространенное среди его сверстников: что разделение Великой Ордалии было неблагоразумным.
– Мы должны стоять плечом к плечу с нашими братьями! – запротестовал он. – Разделившись, шранки могут поглотить и сокрушить нас одного за другим. Но если Великая Ордалия встанет перед этой ордой целиком…
Но это, ответил принц Империи, лишь усугубит дилемму снабжения войска.
– Мы умираем с голоду, и как бы ничтожно это ни звучало, мы добываем в четыре раза больше пищи, чем если бы собрались все вместе.
И хотя его доводы были здравыми, Кайютас видел, что Нарнол, выстраивая свои аргументы, вызвал настоящий страх в сердцах своих командиров.
– Доверьтесь моему отцу, – настойчиво произнес он тоном, от которого в их груди зародилась надежда, – который предвидел и спланировал все эти дилеммы. Подумайте, как пятьдесят ваших рыцарей могут разгромить многотысячную толпу! Шранки сражаются обезумевшими массами, лишенными всякого замысла и координации. Вам не нужно бояться за свои фланги, нужно только стоять на своем! Рубить и резать!
Он повернулся к своей сестре Анасуримбор Серве, Великой хозяйке Свайали, чья красота всегда была камнем преткновения для праздных глаз.
– Самое главное, вспомните о школах и о разрушениях, которые они могут обрушить на наших врагов! Не бойтесь, братья мои. Мы вымостим горизонт их тушами!
И они ушли с Совета, ударяя себя в грудь и выкрикивая новое решение. Так легко было разжечь жажду крови в сердцах людей. Даже тех, кто был заброшен за тысячу миль от своего дома.
Смотреть в ясное безводное небо и ощущать невидимую тьму.
Люди Ордалии маршировали, оставаясь лишь тенями в покрытой листьями пыли. Зная, что происходит вдали, они все время смотрели вперед, обдумывая то, чего не могли увидеть. Больше всего их выматывали нависшие над ними угрозы, потребность в противостоянии, которая утомляет душу так же, как переполненные тюки истощают руки и ноги. Они смотрели на изрезанные земли Истиульской равнины и удивлялись слухам о своем загадочном враге. Об Орде. Они спорили о числе шранков, обменивались мнениями, обсуждали сражения, которые вели давно умершие люди. Для некоторых стало игрой считать сотни пыльных плюмажей, отмечавших кидрухилей и различные отряды рыцарей, которые двигались впереди. Воины заключали пари на пайки, угадывая, кому какой плюмаж принадлежал, и эта практика становилась настолько распространенной, что над некоторыми отрядами вновь звучали крики тысяч голосов.
Что же касается самих копейщиков, то они, казалось, пришли на край света. Почва к этому времени почти превратилась в прах, так что Орда всегда появлялась, как своеобразная пыльная буря, которая охватывала горизонт, привязанная к неровностям земли. Охряные облака громоздились на вздымающихся бурых основаниях – огромный подвижный занавес, который превращался в бесформенную дымку, окрасившую северное небо и скрадывающую по ночам созвездия над горизонтом. Перед ним тянулись длинные пыльные полосы, похожие на кисейные ленты, которые цеплялись, как на гвозди, отмечая те кланы шранков, что дольше всех бежали и дольше всех голодали. Этот занавес все расширялся и расширялся, пыль поднималась в извилистые горы, прекрасные в своем медленном, сложном расцвете, удивительные своими безумными масштабами. Многие всадники все больше проникались чувством безнаказанности, одним из тех легкомысленных убеждений, которые возникают, когда что-то ожидаемое все никак не приходит. Они ехали по своим разбитым дорогам, и невидимая Орда отступала перед ними, всегда отступала. Это был просто путь.