Граф Хиренгар Канутский отверг судей. Он был одной из тех воинственных душ, которые не могли спокойно смотреть, как сражаются его подчиненные, не говоря уже о том, чтобы думать о последствиях своих действий. Когда судьи попытались схватить его, он убил двоих и тяжело ранил третьего. Затем, поскольку из-за шума не было слышно никакого сигнала, он беспрепятственно въехал в фалангу своих соотечественников, притащив за собой своих танов. Его отряд сумел прорубить себе путь примерно в тридцати ярдах за общей линией – рты длиннобородых тидоннцев издавали неслышные боевые кличи, а их мечи и топоры выписывали дикие дуги. Но шранки поглотили их: они вскарабкались на спины своих собратьев и бросились на несчастных рыцарей. Самого Хиренгара стащили с седла за бороду. Смерть вихрем неслась вниз.
Встревоженные и дезорганизованные, его сородичи дрогнули. Но даже когда паника вспыхнула среди них подобно дикому огню, четыре «монахини» парили над ними – волны их одеяний вспыхивали золотом, а магическое бормотание пробивалось сквозь звенящую глухоту. Повиснув высоко, как верхушки деревьев, они опустошали ряды шранков косами потрескивающего света и таким образом давали канутцам минутную передышку.
Где бы люди ни спотыкались, ведьмы-свайали были там, над ними, сияющие, как медузы в глубине, и их шелковые волны разливали повсюду свет, избавляя воинов от уготованных им ужасов. Их рты сверкали, как фонари. Их руки работали ткацкими станками и ткали убийственный жар. После первоначального потрясения люди Среднего Севера с некоторым удивлением поняли, что это было то, к чему они все это время готовились, и приняли это. Как отступить на десять шагов, когда горы мертвецов громоздятся слишком высоко. Как пронести своих раненых и убитых через линию фронта. Даже как сражаться с небом, потому что в своем безумии шранки царапали когтями спины и плечи своих братьев и перепрыгивали через передние ряды.
Битва превратилась в своего рода страшную жатву. Один шранк погиб в огне, другой умер, пронзенный и растоптанный, третий упал, царапая щиты. И все же они шли и шли, вздымаясь под ведьмами и их гребнем сверкающего разрушения, хором оглашая все вокруг визгом, от которого кровь заливала уши. Люди, спотыкавшиеся от усталости, перемешались с людьми из задних рядов. Вскоре можно было увидеть окровавленные фигуры, спотыкающиеся за общими рядами, кричащие о воде и о бинтах или просто падающие в пыль. Судьи расхаживали вдоль строя, высоко подняв позолоченные Кругораспятия и произнося увещевания, которых никто не мог услышать. Сам ад, казалось, вращался на поле боя. И невозможно было не удивляться, как простые люди могут сдерживать такое зло.
А потом медленно, неумолимо, в оглушительный шум ворвался другой звук, с более человеческой интонацией, сначала неуверенной, но постоянной в своем медленном нарастании… Пение.
Сияющие люди кричали, шеренга за шеренгой, народ за народом, пока каждая душа не взревела в чудесном унисоне – крик, который они подняли высоко на задворках безумного рева Орды…
Жалоба нищего.
Весь покрыт нарывами
Ноги в мясо стер.
И люди Среднего Севера начали смеяться, продолжая рубить и кромсать врагов, плача от радости разрушения.
Милостыню вашу
схватил какой-то вор!
Одни и те же стихи, выкрикиваемые снова и снова, приобрели молитвенную интонацию. Они стали знаменем, лоскутком чистоты, вознесенным высоко над загрязненным миром, и никто не хотел отказаться от него. Призыв и обещание. Проклятие и молитва. И сияющие люди догнали шранков в сверхъестественной ярости, они ревели и пели, раскалывая черепа и распарывая внутренности. Одним безумным голосом они нащупали свою веру и высоко подняли ее щит…
И стали непобедимы.
Наследники скакали через черноту, и земля казалась лишь тенью, проносящейся под ними. Сорвил постоянно чувствовал, что оседает вправо, так сильно было его изнеможение. Его глаза закатывались, стоило ему моргнуть, а голова болталась, как опрокинутая гиря. Темный мир накренился, и на мгновение юноша оказался на грани бессознательного состояния… прежде чем его привел в себя какой-то панический толчок. По крайней мере, его пони, Упрямец, остался верен своему прозвищу и не выказывал никаких признаков нерешительности.
Время от времени Сорвил издевательски подбадривал Цоронгу, который всегда отвечал ему колкостями. Никто из них не обращал внимания на то, что было сказано: единственным, что имело значение, было напоминание о том, что другие души пережили то же самое застывшее страдание и каким-то образом выстояли.
В конце концов, после нескольких дней лавирования по пустошам, они обошли с флангов и обогнали рабский легион – хотя при этом их число сократилось до пятнадцати душ. Теперь, собрав последние силы, они мчались к пятну мерцающих огней на горизонте, которое они приняли бы за грозу, если бы не отдаленный жестяной шум…
Они слышали его сквозь дробный стук копыт, стучащих по пыли, сквозь сдавленные жалобные стоны своих пони. Звук, высокий и глухой, звенящий, как будто мир был цистерной. Звук, который рос и рос – до невозможной громкости, как они поняли, угадав расстояние до его источника. Словно тысячи волков завывали. Силу этого звука невозможно было измерить, или, по крайней мере, он находится за пределами слуха смертных.
Орда.
Звук был настолько титаническим, что Харнилас, несмотря на всю свою безжалостную решимость добраться до генерала Кайютаса, приказал потрепанному отряду остановиться. Наследники неподвижно замерли в седлах, щурясь на своих призрачных спутников, ожидая, когда пыль обгонит их. Сорвил всмотрелся, пытаясь понять смысл мерцания вспышек, которое теперь простиралось почти вдоль всего горизонта…
Он посмотрел на Цоронгу, но тот опустил голову, поморщился и закрыл глаза большим пальцем.
По приказу капитана Эскелес создал еще одну магическую линзу. Свет его заклинания показался драгоценным камнем, таким темным стал мир. Сорвил мельком взглянул на остальных – их лица были изможденными и осунувшимися, а в глазах застыли печаль и ярость, свойственные мужчинам. А затем беззвучные образы заполнили воздух перед магом…
Наследники закричали, задыхаясь, – даже те, кто слишком устал, чтобы дышать.
Визжащий мир, вздымающиеся воющие массы, трепещущие проблески, бледные и серебристые, как стайки рыб в темных водах. Шранки, беснующиеся и толпящиеся, – их было так много, что их движение напоминало медленно развевающуюся ленту над горизонтом. Люди Среднего Севера были едва видны, они выстроились в ощетинившиеся оружием отдельные группы за баррикадами из сложенных трупов. Ясно были видны только ведьмы-сваяли, висящие, как полоски золотой фольги, рисующие в воздухе полотнища сверкающего разрушения Гнозиса… Но этого было совсем не достаточно.
Скрючив пальцы, Эскелес повернул линзу по пологой дуге, открывая все больше и больше безумия, которое их ожидало. При всей своей мощи и славе армия Среднего Севера была всего лишь мелким островком в темных вздымающихся морях.
Это было очевидно. Северяне были обречены.
Это реально – Сорвил снова поймал себя на том, что думает в немом изумлении. Его война реальна…
Он отвернулся от ужасного зрелища к магу и увидел ребра его больного пони, резко вычерченные светом и тенью.
– Это зрелище из моих снов… – пробормотал Эскелес. И Сорвил встревожился из-за легкого блеска его глаз, обещающего панику.
Не раздумывая, он протянул руку, чтобы ободряюще сжать круглое плечо мужчины – так, как это мог бы сделать король Харвил.
– Помни, – сказал он, произнося слова, в которые ему вдруг и самому захотелось поверить. – На этот раз бог идет с нами.
– Да… – прохрипел квадратнобородый маг. – Конечно… конечно…
И тогда они услышали их – плывущие сквозь завывание ветра, как эхо, человеческие голоса, выкрикивающие человеческие звуки: ярость, надежду, презрение… И вызов. Больше всего в них было вызова.
– Плач нищего! – крикнул кто-то сзади. – Вот же сумасшедшие ублюдки!
И все действительно услышали это – одно хриплое слово за другим, пьяную песню, ревущую к небесам. Внезапно ощущение щекочущей горло хрупкости тех далеких людей исчезло, и то, что казалось видением гибели, стало легендарным и славным. Пусть и не превосходящим шранков числом, но неукротимым. Бьющиеся ряды северян опустошались, но не прерывались.
Резня множества безумных горсткой святых.
И тут Наследники услышали еще один звук, еще один царапающий уши рев… идущий, сотрясая воздух, сквозь тьму, пыль и траву.
Еще шранки.
Позади них.
Это была поражающая воображение резня, ее масштабы были слишком безумными, чтобы праздновать победу в ней.
Кайютас и его короли-верующие знали, что их фланги будут быстро окружены, но они знали также благодаря древним, что их окружение будет результатом случайности, следствием беспорядочных действий шранков и отчаяния их толпы. Подгоняемые безумным голодом, они просто бежали навстречу людям и их свиному запаху, постоянно отклоняясь от курса из-за толпы собратьев перед ними. Таким образом, Орда все время выплескивалась наружу, как вода из переполненных канав. Но процесс был таков, что те, кто достигал краев галеотских флангов, были лишь струйками по сравнению с потоками выше.
– Орда ударит так, как айнонские куртизанки укладывают волосы, – объяснил Кайютас своим смеющимся командирам. – Пряди будут стекать по нашим щекам, не сомневайтесь. Но только несколько завитков будут щекотать наш подбородок.
Так на лордов Великой Ордалии была возложена позорная задача защиты лагеря и тыла. Так называемые «карнизные фаланги» занимали концы общего ряда, формирования мужественных душ, обученных сражаться во всех направлениях. Разбившиеся по трое, свайали висели над ними, бичуя бесконечные потоки шранков, которые текли вокруг них. А таны и рыцари вместе с кидрухилями охраняли темные равнины между ними.