Айнрилатас смотрел на младшего принца Империи так, словно тот был щенком в мешке, который вот-вот бросят в реку…
Бедный мальчик.
– Тысячи слов и намеков бьют их изо дня в день, – сказал юноша. – Но поскольку у них не хватает памяти, чтобы перечислить их, они забывают и оказываются в плену надежд и подозрений, не связанных с их созданием. Мама всегда любила тебя, дядя, всегда видела в тебе более человечную версию отца – иллюзию, которую ты долго и упорно культивировал. И вот теперь, когда она отчаянно нуждается в твоем совете, она боится и ненавидит тебя.
– И это работа Кельмомаса?
– Он не тот, за кого себя выдает, дядя.
Майтанет взглянул на мальчика, стоявшего рядом с ним неподвижно, как щит, и снова повернулся к Айнрилатасу. Кельмомас не знал, что пугало его больше: непроницаемая поверхность дядиного лица или внезапное предательство брата.
– Я подозревал об этом, – сказал шрайя.
«Скажи что-нибудь…» – настаивал голос.
Айнрилатас кивнул, словно сожалея о каком-то трагическом факте.
– Как бы мы все ни были безумны, как бы много горя ни обрушили на нашу мать, он, я думаю, худший из нас.
– Конечно же, ты…
– Ты же знаешь, что это он убил Самармаса.
Еще одна трещина в некогда непроницаемом поведении дяди.
Все, что мог теперь сделать молодой принц Империи, – это просто стоять и дышать. Все свои преступления он совершил, находясь вне подозрений. Если бы дядя заподозрил его в том, что он способен убить Самармаса и Шарасинту, он быстро понял бы его вину, таковы были его дары. Но несмотря на все свои дары, дуниане оставались столь же слепы к невежеству, как и рожденные в мире, – и столь же уязвимы.
А теперь… Никогда в своей короткой жизни Кельмомас не испытывал такого ужаса, как сейчас. Его охватило ощущение слабости, как будто он был столбом воды, который вот-вот рухнет и растечется в тысяче жидких направлений. Чувство сковывающего напряжения, как будто внутренняя лебедка наматывала каждую нить его существа, тянула каждую его жилку.
И он находил это любопытным – как и само это неожиданное любопытство.
– Сармармас погиб, разыгрывая глупую шутку, – спокойно сказал Майтанет. – Я был там.
– И мой младший брат. Он тоже был там?
– Да.
– А Кельмомас, разве он не разделяет наш дар вести за собой глупцов?
– Он мог бы… иногда.
– А если бы он был похож на меня, дядя? Что, если он родился, зная, как использовать наши дары?
Кельмомас слышал, как бьются сердца всех троих: его – с кроличьей быстротой, дядино – медленно, как у быка, а у брата – танцуя между ними.
– Ты хочешь сказать, что он убил собственного брата?
Айнрилатас кивнул, как кивала мать, когда утверждала печальные истины.
– И других тоже…
– Других?
Кельмомас стоял, оцепенев от изумления. Как? Каким образом? Как все могло так быстро перевернуться?
– Повернись к нему, дядя. Используй свой дар. Посмотри ему в лицо и спроси, не братоубийца ли он.
Что же делает этот сумасшедший дурак? Это был его дядя! Именно его нужно было унизить – уничтожить!
Шрайя Тысячи Храмов повернулся к мальчику, но не как человек, хмуро и вопросительно, а с блеском пустоты в глазах. Как дунианин.
– Сумма грехов, – продолжал бормотать Айнрилатас. – Нет ничего более благочестивого, чем убийство. Ничего более абсолютного.
И в первый раз Кельмомас почувствовал себя пойманным в ловушку страшной цепи пристального взгляда своего дяди.
«Прячься! – воскликнул тайный голос. – Он смотрит мельком… Мельком!»
– Ну же, Кельмомас, – хихикнул его безумный брат. – Покажи святому дяде, почему ты должен быть прикован вместо меня.
– Лжец! – мальчик, наконец, пронзительно завопил, всхлипывая и отрицая услышанное. – Это ложь!
– Кельмомас! – закричал шрайя, и его голос дергал за каждую нить власти, от родительской до религиозной. – Повернись ко мне! Посмотри на меня и скажи: ты уби…
Два щелчка, почти одновременно. Два вскрика – таких же тихих, как шорох мышей под полом. Жужжание летящего железа. Щелкание звеньев цепей. Ослабленных звеньев. Одна цепь просвистела над головой мальчика, другая зацепилась за спину дяди…
Они пересеклись, захлестнувшись друг другу навстречу вокруг шеи святого дяди. От них остались алые полосы, как от хлыстов.
Кельмомас едва успел оторвать взгляд от дяди, как его брат тяжело вздохнул, раскинув руки в стороны, словно крылья, а спина его выгнулась дугой, словно лук. Майтанет стремительно вскочил на ноги.
И тогда Айнрилатас схватил его и прижал к груди, несмотря на весь его рост, как ребенка. Он ревел в зверином ликовании, снова и снова дергая цепи…
А Кельмомас смотрел, как задыхается шрайя Тысячи Храмов.
Майтанет стоял на коленях, его лицо потемнело, а руки судорожно цеплялись за цепи. Его шелковые рукава задрались, открывая изящную красоту его наручей.
Айнрилатас кричал и извивался, его руки, грудь и плечи вздувались от напряжения. Его противник перестал дышать и теперь боролся только за то, чтобы защитить свою сонную артерию. Узник дернулся раз, другой – достаточно сильно, чтобы поднять дядю с колен. Но в следующее мгновение левая рука Майтанета затрепетала над наручом на правом предплечье. Появился клинок, торчащий чуть выше его локтя. Он блестел, словно мокрый.
Первый удар выбил искру из глаз Айнрилатаса. Второй, пришедшийся ему под ребра, вызвал лишь легкое содрогание. Цепь выскользнула из рук юноши, и Майтанет упал вперед, на его руки. Он задыхался, как и любой смертный, но пришел в себя гораздо быстрее обычного человека. Казалось, всего за несколько мгновений он сбросил с себя цепи и повернулся лицом к умирающему племяннику.
Айнрилатас отшатнулся на два шага назад, разинув рот и зажимая рукой хлынувшую из бока кровь. Никаких слов произносить не требовалось. За дверью уже слышались приглушенные крики и стук молотка. Шрайя Тысячи Храмов не мог доверять предсмертным словам безумца. Он поднял кулак, и его удар застал юношу совершенно врасплох. Левая бровь и глазница племянника рассыпались, как хлебная крошка.
Принц Империи отступил назад. Звон железа слился со шлепком его упавшего на пол обнаженного тела. Он дернулся, словно одержимый огнем. Кровь бежала по щелям между камнями пола.
– Мягкий… – сказал Майтанет как будто бы с научным любопытством. Его правый рукав был алым от крови. Он повернулся к ошарашенному мальчику.
– А как же ты? – спросил он без тени страсти в голосе. – Есть в тебе кости твоей матери?
Бронзовая дверь распахнулась. Дядя и племянник повернулись к людям, столпившимся за порогом. Злые и изумленные глаза ощупывали мрак, отделяя живых от мертвых.
– Мамочка, мамочка, мама! – крикнул Кельмомас одинокой фарфоровой маске в центре толпы. – Дядя против тебя! Он убил Айнри, чтобы ты ничего не узнала!
Но его мать уже заметила своего распростертого на земле сына и пробилась вперед.
– Эсми… – начал Майтанет. – Ты должна поня…
– Мне все равно, как это случилось, – перебила она его, скорее неосознанно, чем намеренно направляясь к распростертому на полу телу своего сына, чья окрасившаяся алым нагота становилась все более серой. Она зашаталась над ним, словно он тянул ее вниз роковым грузом.
– Это ты сделала, Эсми? – настаивал шрайя, и голос его звучал все более властно. – Ты планировала это?..
– Что я сделала? – сказала она таким спокойным голосом, что это могло быть только безумие. – Запланировала, чтобы ты убил моего сына?
– Эсми… – начал он.
Но некоторые зрелища требовали тишины – даже от дунианина. В течение нескольких головокружительных, ужасных мгновений Кельмомас видел, как его мать – не столько мать, сколько императрица Трех Морей – упала на колени. Мальчик сказал себе, что все дело в ее маске, но пока он смотрел на Эсменет вместе с другими, она сняла ее с лица, и ее профиль, щеки и брови не показались ему знакомыми.
Держа маску в рыжих от крови пальцах, она положила ее на обезображенное лицо Айнрилатаса.
– Раньше, – сказала она, все еще не поднимая головы. – Раньше я знала, что смогу победить тебя…
Святой шрайя Тысячи Храмов стоял с величественным и хмурым видом.
– Каким образом?
Правительница пожала плечами, как человек, утомленный сверх всякой меры.
– Однажды Келлхус рассказал мне историю о пари между богом и героем… испытание на храбрость. Они оба поднимут свои клинки, и честь достанется тому, кто нанесет удар, а стыд – тому, кто парирует. – Она подняла на своего деверя покрасневшие и заплаканные глаза. – Видишь ли, герой знал, что честь удара будет принадлежать ему, а позор парирования – богу, просто потому, что он знал, что бог заглянет в его сердце и увидит, что смерть не страшит его.
Майтанет наблюдал за ней с абсолютным безразличием.
– Это тебе мой брат сказал?
Ее брови удивленно изогнулись.
– Да, он. Иногда мне кажется, что он предупреждал меня… Знаешь о чем? Насчет самого себя. Насчет моих детей… Насчет всех вас.
Она снова повернулась к своему мертвому сыну.
– Он сам мне сказал… – продолжила она, но лишь затем, чтобы перевести дух. – Он рассказал мне, что эта история показала большую уязвимость дуниан. – Императрица убрала прядь волос с маски на лице сына. Кровь продолжала стекать с него, собираясь в лужицы, растекаясь по швам, пропитывая нижнюю часть ее платья. – Тебе нужно только быть готовым пожертвовать собой, чтобы принудить их. Я так хотела этого, Майта. И я знала, что ты увидишь… увидишь это во мне. Поймешь, что я позволю всей империи сгореть в огне войны против тебя, и тогда ты капитулируешь так же, как все остальные капитулировали перед моей суверенной волей.
– Эсменет… Сестра, пожалуйста… Откажись от этого безу…
– Но что?.. Что ты сделал… здесь… – Она опустила голову, как кукла, и ее голос понизился до шепота. – Майта… Ты убил моего мальчика… моего… моего сына.
Она нахмурилась, как будто только сейчас осознав последствия, а затем гневно посмотрела на своего экзальт-капитана.