– Пора искать компанию трусов, – слабо предложил сакарпский король.
– Самая длинная тень, помнишь? – сказал Цоронга с видом человека, униженного за свое признание в унижении. – Единственный способ… единственный способ искупить свою вину – это встать рядом с тобой.
Сорвил кивнул, изо всех сил стараясь не обращать внимания на ропот юношеского смущения и вести себя как мужчина – как король гордого народа. Зоронга ут Нганка’Кулл, будущий сатахан Высокого Священного Зеума, сразу же извинился – что само по себе было замечательно – и попросил о самой глубокой милости: о способе вернуть его честь и таким образом обеспечить судьбу его бессмертной души.
Выпутавшись из простыни, молодой король Сакарпа протянул руку ладонью вверх, вытянув указательный палец. Как протягивает ее один благодарный друг другому.
Цоронга нахмурился и улыбнулся.
– Что это?.. Ты хочешь, чтобы я его понюхал?
– Нет!.. – воскликнул Сорвил. – Нет! Мы называем его вирнорл… «пальцевый замок», – сказали бы вы. Это залог единства… можно сказать, что отныне все твои битвы будут моими битвами.
– Вы сосиски, – сказал наследный принц, сжимая его руку в теплой чаше своей собственной. – Пойдем… Наш могущественный генерал желает видеть тебя.
Сорвил присел рядом со своим рабом, прежде чем последовать за Цоронгой наружу.
– Я могу поговорить с тобой прямо сейчас, – сказал он по-шейски, надеясь, что это вызовет хоть какой-то всплеск чувств.
Но старый шайгекец просто смотрел на него с тем же печальным непониманием, как будто он забыл шейский язык так же быстро, как и Сорвил выучил его.
– И что еще важнее, – добавил юноша, прежде чем шагнуть в окружающий палатку ясный жар, – я умею слушать.
Сухой солнечный свет, казалось, заливал весь мир. Он был таким ярким, что Сорвил споткнулся, прищурившись. Молодой король постоял на пороге палатки, моргая слезящимися от яркого света глазами, пока сияющий огнем мир наконец не превратился в выжженное до горизонта пространство. Лагерь, переполненные палатки и величественные шатры были выкрашены солнцем в яркие цвета…
И вокруг был ужас.
Болота из чернеющих мертвецов вспучивались повсюду, растянувшись на огромные расстояния. Шранки, все больше шранков – зубы торчат из лишенных слюны разинутых пастей, глаза затуманены – громоздились в бесконечном множестве жутких мертвых тел. В некоторых местах валялись в основном конечности, сложенные в кучу, как палки, которые сагландцы приносили на рынок, чтобы продать на растопку. В других преобладали головы и туловища, сложенные в холмики, напоминающие груды гниющей рыбы. Огромные черные пятна покрывали расстеленные вдалеке подстилки, где ведьмы жгли бесчисленные тысячи таких трупов. Они напоминали Сорвилу угольные угодья к югу от Сакарпа, только вместо деревьев здесь были тела, обуглившиеся до полного неузнавания. Это были самые большие скопления мертвых.
Вонь ударила в нос слишком сильно, чтобы ее можно было учуять. Ею можно было только дышать.
Это зрелище выбило Сорвила из колеи, но не из-за своих ужасных подробностей, а из-за нелепого масштаба. Ему хотелось радоваться, потому что именно так и должен был поступить истинный сын Сакарпа, увидев на горизонте своего исконного врага. Но он не мог этого сделать. Вдыхая запах падали, оглядывая горы трупов, он поймал себя на том, что оплакивает не шранков, чья непристойность блокировала всякую возможность сострадания, а невинность мира, который никогда не видел таких зрелищ.
Мальчика, каким он сам был до пробуждения.
– Даже если я выживу, – послышался рядом с ним голос Цоронги, – никто не поверит мне, когда я вернусь.
– Тогда мы должны быть уверены, что ты умрешь, – ответил Сорвил.
Наследный принц ухмыльнулся в ответ на его обеспокоенный взгляд. Они пошли дальше в неловком молчании, проходя сквозь толпы трудолюбивых айнритийцев и спускаясь по ведущим к шатрам аллеям. Почти каждый человек, которого Сорвил мельком видел, нес на себе следы вчерашней битвы, будь то повязки, запекшиеся вокруг ужасных ран, или расфокусированные взгляды тех, кто пытался выбросить из головы ясные воспоминания о насилии и ярости. Многие, казалось, узнали его, а некоторые даже опустили лица – в соответствии с каким-то предписанием джнана, как он полагал, тайным этикетом Трех Морей.
Неуклюжая трансформация его отношений с Цоронгой, с немалой тревогой осознал Сорвил, была лишь началом перемен, вызванных его бездумным мужеством… Мужество… это казалось таким глупым словом, всего лишь детскими каракулями по сравнению с безумием прошлой ночи. Когда он осмеливался заглянуть в свои воспоминания, то страдал только от тесноты страха и ужаса. Он чувствовал себя трусом, оглядываясь назад, так смехотворно далек он был от героя, которого делал из него Цоронга.
Множество кастовых аристократов и кидрухилтских офицеров толпились у входа в командный шатер Кайютаса, и Сорвил просто предположил, что им с Цоронгой придется прождать целую вахту в безрадостной беседе. Но по мере того как они продвигались вперед, сначала через внешнее оцепление воинов, а потом дальше, к ним поворачивались все новые и новые лица, и весть об их прибытии передавалась из уст в уста. Гул разговоров испарился. Сорвил и Цоронга остановились, ошеломленные перед пристальными взглядами.
– Хуорстра кум де Фаул бьюарен Мирса! – воскликнул высокий длиннобородый человек из самой гущи толпы. Он протиснулся сквозь нее, и друзья увидели, что его глаза горят какой-то злобной радостью. – Сорвил Варальтшау! – взревел он, схватив юношу в огромные объятия и прижав к своим черным доспехам. – Фамфорлик кус тэсса!
Внезапно все зааплодировали, и молодой король оказался в толпе поздравляющих, пожимающих ему руки, обнимающих его, кивающих и благодарящих незнакомцев с каким-то бессмысленным, задыхающимся смятением. Он узнавал одно лицо за другим и даже обнял человека с завязанными бинтами глазами. В мгновение ока его доставили в командный шатер, где он едва не споткнулся о колонны стражников и оказался в омытом светом помещении – настолько взволнованный, что ему показалось незначительным чудом, что он не забыл упасть на колени…
«Она указывает твое место».
Анасуримбор Кайютас наблюдал за ним из своего кресла, явно забавляясь зрелищем его прибытия. Даже в своей кидрухильской кирасе и в кольчужных юбках он сидел с кошачьим спокойствием, вытянув ноги в сандалиях на циновках перед собой, наблюдая за происходящим с отстраненной, ленивой манерой любителя опиума. Сорвил мгновенно понял, что этот человек не спал и что он не чувствует себя от этого хуже.
Воздух был душным, как от солнечных лучей, от которых матово светился тканевый потолок, так и от всех выдыхающих ртов. Пятеро писцов столпились за заваленным бумагами столом справа от юноши, а множество других собрались на том небольшом пространстве, что еще оставалось: офицеры и представители кастовой знати по большей части. Сорвил увидел среди них Эскелеса, облаченного в малиновую мантию школы Завета – его левый глаз распух и превратился в жирную пурпурную складку. Увидел он мельком и Анасуримбор Серву, стоявшую так же высоко, как и многие другие мужчины, похожую на лебедя в расшитых белых одеждах. Воспоминание о ее тайных объятиях заставило его вздрогнуть.
Кайютас позволил шуму утихнуть, прежде чем жестом приказал ему встать. Долго ждать Сорвилу не пришлось: что-то безупречное в манерах генерала, казалось, резало все непокорное.
– Тантей Эскелес рассказал нам все. Ты спас нас, Сорвил. Ты…
Из толпы, собравшейся в палатке, донесся прерывистый хор одобрительных возгласов и криков.
– Я… Я ничего не сделал, – ответил король Сакарпа, стараясь не встречаться взглядом с великим магистром свайали.
– Совсем ничего? – отозвался кидрухильский генерал, почесывая льняные косы своей бороды. – Ты читаешь знаки, как истинный сын равнин. Ты видел, какую гибель приготовил нам наш враг. Ты посоветовал своему командиру предпринять единственные действия, которые могли бы спасти нас. А потом, в самый критический момент, ты подставил свое плечо Эскелесу, подверг свою жизнь самому большому риску, чтобы он мог предупредить нас… – Он оглянулся на сестру, а потом снова повернулся к Сорвилу, ухмыляясь, как дядя, пытающийся научить своего племянника играть в азартные игры. – Ничто еще не производило такого впечатления.
– Я сделал только то, что сделал… то, что я считал разумным.
– Разумным? – переспросил Кайютас с хмурым добродушием. – Разумов столько же, сколько и страстей, Сорвил. Ужас имеет свой собственный разум: бежать, уклоняться, бросать – все, что угодно, лишь бы спасти свою шкуру. Но ты, ты ответил разуму, который превосходит низменное желание. И мы стоим перед тобой и победоносно дышим – вот результат этого.
Король Сакарпа дико озирался по сторонам, убежденный, что он стал объектом какой-то жестокой шутки. Но все собравшиеся смотрели на него со снисходительным ожиданием, как будто понимая, что он все еще мальчик, непривычный к бремени общественных почестей. Только одинокое черное лицо Цоронги выдавало беспокойство.
– Я… Я… я не знаю, что сказать… Вы оказываете мне честь, – пробормотал Сорвил.
Принц Империи кивнул с мудростью, которая противоречила юношеской нежности его бороды.
– Мое намерение таково, – сказал он. – Я уже отправил отряд искалеченных всадников обратно в Сакарп, чтобы сообщить твоим родичам о твоей героической роли в нашей победе…
– Вы – что..? – Сорвил сильно закашлялся.
– Признаю, это политический жест. Но эта слава не менее реальна.
Сорвил мысленно увидел измученную вереницу кидрухилей, проходящих через развалины пастушьих ворот, завоевателей чужих земель, угнетателей, кричащих о предательстве единственного сына Харвила, о том, как он спас то самое войско, которое погубило Сакарп…
К горлу у него подступила тошнота. Стыд корчился в его груди, хватая его за ребра, царапая сердце.
– Я… Я даже не знаю, что сказать… – начал он, но запнулся.