– Тебе не нужно ничего говорить, – сказал Кайютас со снисходительной улыбкой. – Твоя гордость очевидна для всех.
«Она прячет тебя…»
И впервые он почувствовал это – безнаказанность того, что остается невидимым. Он и раньше стоял перед Анасуримбором Кайютасом. Он вытерпел этот пронзительный взгляд – зная, что значит быть узнанным врагом, когда его страхи подсчитаны, его мстительные стремления учтены и таким образом превращены в рычаги, которые могут быть использованы против него. Теперь ему казалось, что он смотрит на этого человека сквозь пальцы своей матери, защищающие его от посторонних взглядов. И щеки его горели при воспоминании о том, как Порспариан втирал в них слюну Ятвер.
– Я внес тебя в списки как нового капитана Наследников, – продолжал Кайютас. – Пусть отряд и распущен, но их честь будет принадлежать тебе. Нам повезло, что Ксаротас Харнилас обладал достаточной мудростью, чтобы распознать твой здравый смысл, – я не верю, что фортуна так благосклонно отнесется к нам во второй раз. Отныне ты будешь сопровождать меня и моих приближенных… И тебе будут дарованы вся слава и привилегии, которые полагаются королю-верующему.
«Ты тот, кого в Трех Морях называют нариндарами…»
Это она поместила его сюда. Ужасная Мать Рождения… Была ли та храбрость вообще его собственной?
Это казалось важным вопросом, но тогда легенды были замусорены путаницей героев и богов, которые благоволили им. Возможно, его рука просто была ее рукой…
Он отшатнулся от этой мысли.
«Избранный богами для убийства».
– Могу я попросить вас об одном одолжении? – спросил Сорвил.
На лице Кайютаса мелькнуло легкое удивление.
– Конечно.
– Цоронга… Я бы попросил его сопровождать меня, если это возможно.
Кайютас нахмурился, и несколько зевак обменялись не очень сдержанным шепотом. Возможно, впервые король Сакарпа понял важность своего друга для Анасуримбора, и отсутствие интереса к нему поразило его. Из всех оставшихся народов мира только Зеум представлял реальную угрозу для Новой Империи.
– Ты знаешь, что он замышляет против нас заговор? – спросил принц Империи, переходя на непринужденный сакарпиский язык. Внезапно они с Сорвилом оказались вдвоем в комнате, окруженной чужими стенами.
– У меня есть такие опасения… – начал Сорвил лгать ровным голосом. – Но…
– Но что?
– Он больше не сомневается в правдивости войны вашего отца… Никто в этом не сомневается.
Намек был столь же ясен, сколь и удивителен, ибо за всю свою жизнь Сорвил никогда не причислял себя к числу коварных душ. Первый сын Нганка’Кулла заколебался. Привести его в свиту принца Империи – это как раз то, что требовалось для его обращения…
Ибо именно это, как внезапно понял Сорвил, и было целью аспект-императора: чтобы король-верующий стал сатаханом.
– Согласен, – сказал Кайютас, переходя на пренебрежительный тон тех, у кого едва хватало времени на житейские дела. Он сделал жест двумя пальцами одному из своих писцов, и тот начал перебирать связки пергамента.
– Но я боюсь, что у тебя есть еще одна обязанность, которую ты должен выполнить, – сказал генерал по-шейски как раз в тот момент, когда Сорвил огляделся в поисках какого-нибудь намека на то, что аудиенция закончилась. – Одна смертельная обязанность.
Вездесущий запах гнили, казалось, приобрел зловещий привкус.
– Моя рука – это ваша рука, лорд-генерал.
Этот ответ заставил его сердце бешено забиться под испытующим взглядом принца.
– Великая Ордалия почти исчерпала свои запасы. Мы умираем с голоду, Сорвил. У нас слишком много ртов и слишком мало еды. Пришло время пустить под нож лишние рты…
Сорвил сглотнул от внезапной боли в груди.
– О чем вы говорите?
– Ты должен избавиться от своего раба, Порспариана, в соответствии с указом моего отца.
– Что я должен сделать? – спросил юноша, моргая. Значит, все-таки это была шутка.
– Ты должен убить своего раба до завтрашнего восхода солнца, иначе твоя жизнь будет потеряна, – сказал Кайютас тоном, обращенным как к собравшимся аристократам, так и к стоящему перед ним королю-верующему.
«Даже герои, – говорил он, – должны подчиняться нашему святому аспект-императору».
– Ты меня понимаешь? – спросил генерал.
– Да, – ответил Сорвил с решимостью, совершенно не вязавшейся с тем смятением, которое царило в его душе.
Он все понял. Он был один, пленник в войске своего врага.
Он сделает все, что угодно… убьет кого угодно…
«Избранный богами…»
Все, что угодно, лишь бы аспект-император был мертв, а его отец отомщен.
Сорвил вернулся в свою палатку один. Его спина все еще была теплой от всех этих хлопков по ней, а уши все еще горели от хора восторженных возгласов. Изможденный, старый раб-шайгекец в старой тунике упал лицом вниз у входа – своеобразное почтение.
– Следуй за мной, – сказал юноша старику, глядя на него полным недоверия взглядом. Без всякого волнения или удивления Порспариан вскочил на ноги и бросился в поле, усеянное грудами трупов. Сорвил мог только разинуть рот при виде этого маленького орехово-коричневого человечка – сутулого, с согнутыми руками и ногами, как будто согнувшегося под тяжестью своих долгих лет, пробиравшегося через толпу мертвецов. Сделав вдох, болезненный, словно в горле у него застряло острие ножа, он последовал за Порспарианом.
Так раб повел за собой короля. И возможно, так оно и должно было быть, учитывая, что Сорвил чувствовал, как с каждым шагом он становится все меньше и меньше. Он едва мог поверить в то, что собирался сделать, и когда он заставил себя взглянуть в лицо этой перспективе, его тело и душа восстали, как тогда, когда он боялся, что окажется в гуще битвы. В руках у него была какая-то легкость. В животе словно дрались скворцы, раздирая его изнутри. Веревки, которые, казалось, связывали его голову и плечи, слегка съежились, заставляя его сутулиться. Непрекращающийся ропот ужаса…
Люди часто оказываются в затруднительном положении, спотыкаясь на пути к целям, которые они не ставят себе, окруженные нелепостями, в которые они едва ли могут поверить. Они полагают, что маленькие непрерывности, которые характеризуют отдельные моменты, пронесут их через всю их жизнь. Они забывают о непостоянстве целого, о том, как племена и народы, словно пьяные, путешествуют по истории. Они забывают, что Судьба – это Блудница.
Порспариан ковылял вперед, выбирая путь среди разбросанных трупов. Сорвил быстро потерял из виду лагерь за окровавленными холмами. Выглянув наружу, он увидел только смерть и далеко раскинувшуюся гниль. Увидел шранков. Когда перед его глазами оказались их фрагменты – лицо, примостившееся на сгибе руки, рука, свисающая с поднятого запястья, – они показались ему почти человеческими. Когда он смотрел на них в толпе, они казались исчадием осушенного моря. Зловоние стало таким же густым, как и в лагере, ощутимым, как потный клубок, до такой степени, что кашель и рвотные позывы не прекращались, пока запах не превратился во вкус, который, казалось, висел на коже, – запах, который можно было лизать языком. Вороны собирались стаями на черепах, перепрыгивали с макушки на макушку, пронзая когтями глазницы. Стервятники горбились и ссорились из-за добычи, хотя падаль была везде. Жужжание мух все усиливалось, пока не превратилось в странный гул.
Порспариан шел, а Сорвил тупо следовал за ним, время от времени скользя по ошметкам мертвых тел или морщась от треска изогнутых ребер под сапогами. Он попеременно ловил себя на том, что разглядывает тяжело пыхтящего согбенного шайгекского раба и что избегает смотреть на него. Теперь он знал, что обманул сам себя, что не сумел добиться от этого загадочного человека ответа из страха, а вовсе не потому, что хитросплетения шейского языка были слишком трудны для него. Он реагировал не как мужчина, а как маленький мальчик, поддавшись детскому инстинкту прятаться и избегать, осаждать факты трусливым притворством. Все это время они не могли говорить и поэтому были чужими, и, возможно, каждый из них был так же страшен для другого. И теперь, когда он наконец-то мог спросить, наконец-то узнал, какое безумие приготовила ему Ужасная Мать, он должен был убить этого маленького… жреца, как звал его Цоронга.
Своего раба, Порспариана.
Сорвил сделал паузу, он внезапно понял загадочный ответ Цоронги, когда тот спросил его об Оботегве. «Может быть, это и к лучшему…» Он имел в виду эдикт аспект-императора, тот самый эдикт, что стоял за преступлением, которое собирался совершить Сорвил. Если сам он отказался бы от мысли убить ужасного незнакомца, то каково было бы Цоронге избавиться от любимого спутника детства, заменившего ему отца? Может быть, это и к лучшему, что Истиульские равнины проглотили мудрого старика целиком, что Оботегва споткнулся о небольшую кучку человеческих обломков – тряпок и разбросанных костей, – ничего не заметив.
Сорвил поймал себя на том, что моргает, глядя на фигуру раба, пробирающегося через овраги падали.
– Порспариан!.. – крикнул он, кашляя от вони.
Старик не обратил на него внимания. Вместо него закричала стая воронов – их карканье походило на скрежет маленькой армии напильников по жестянке.
– Порспариан, стой!
– Еще не там! – рубанул через плечо старик.
– Еще не где? – воскликнул Сорвил, торопясь за проворным рабом.
Кости торчали из застывшего мяса. Треснувшие древки стрел. Что делает этот человек? Может быть, это его способ сбежать?
– Порспариан… Смотри. Я не собираюсь убивать тебя.
– То, что происходит со мной, не имеет значения, – прохрипел шайгекец. Сорвил болезненно поежился от смутных воспоминаний о своем деде в его последние постыдные дни, о том, как тот совершал своевольные и бесчувственные поступки, подчиняясь гордому инстинкту…
– Порспариан… – Сорвил, наконец, схватил раба за костлявое плечо. Он хотел было сказать, что тот может бежать, что старик волен рискнуть, отправляясь в путь по открытым равнинам, может быть, довериться богине, которая освободит его, но вместо этого отпустил шайгекца, потрясенный тем, как быстро его рука нащупала кости под туникой, как легко он дернул раба, словно тот был всего лишь куклой из сухого дерева пустыни, обернутой в свиную шкуру.