Когда старик ел в последний раз?
Выругавшись на каком-то грубом языке, раб продолжил свой бессмысленный путь, и Сорвил встал, поглощенный осознанием того, что Порспариан не выживет на равнине, что освободить его – значит просто обречь на более медленную, гораздо более жалкую смерть…
Что все, кроме его казни, было бы актом трусости.
Последовал момент безумия, который Сорвил запомнит на всю оставшуюся жизнь. Он подавился криком, который был смехом, рыданием, успокаивающим шепотом отца. Какая-то жуткая напряженность бурлила вокруг него, что-то вроде искажения зрения, так что ему стало казаться, что торчащие копья и бесчисленные стрелы, которыми были утыканы вершины мертвых тел, проткнули его кожу и пригвоздили его. Туманное сияние сотен огней из крытых соломой нор, языки, похожие на свисающих улиток, внутренности, вываливающиеся из панцирей доспехов, высыхающие в папирусе…
«Она указывает твое место».
– Как?
«Как бы безумно это ни звучало, но я действительно пришел спасти человечество…»
Что?
«О-о-о-отец!»
И тут он увидел его… Грациозного и изящного, как айнонская ваза, глядящего на него. Лезвие его длинного клюва было прижато к гибкой шее. Аист сидел на пурпурном мертвеце, словно на высоком каменном выступе, и его снежный силуэт обрамляло выбеленное небо.
А Сорвил мчался за крошечным рабом, спотыкаясь и скользя.
– Что происходит? – воскликнул он, схватив Порспариана. – Ты мне все расскажешь!
Изборожденное морщинами лицо не выражало ни удивления, ни гнева, ни страха.
– Осквернение захватило сердца людей, – прохрипел раб. – Мать готовит нам очищение.
Он поднял теплые пальцы к запястьям Сорвила и осторожно снял его руки со своих плеч.
– И все это…
– Это обман! Обман!
Сорвил пошатнулся – таким безмятежным казался Порспариан, и такова была ярость его лающего ответа.
– Зна-значит, его война… – заикаясь, пробормотал король Сакарпа.
– Это демон, который носит людей так же, как мы носим одежду!
– Но его война… – Юноша скользнул взглядом по разбросанным и перемешанным трупам вокруг них. – Она реальна…
Порспариан фыркнул.
– Все это ложь. И все, кто последует за ним, будут прокляты!
– Но его война… Порспариан! Оглянись вокруг! Оглянись вокруг и скажи мне, что его война ненастоящая!
– Ну и что же? Потому что он послал своих последователей против шранков? Так мир полон шранков!
– А как же легион Консульта?.. Те самые шранки, которые убили моих товарищей?
– Ложь! Ложь!
– Откуда ты можешь знать?
– Я ничего не знаю… Я говорю!
И с этими словами старик возобновил свое шатающееся шествие в мир мертвых.
Раб пробирался через болото изуродованных и почерневших шранков в область, разрушенную магией. Юный король мысленно видел ведьму свайали, висящую в двух шагах от него, стройную красавицу, сияющую в причудливом цветении окружающих ее шелковых волн, разбрасывающую линии и полотнища режущего света. Он покачал головой, когда перед ним возникло это видение…
– Порспариан!
Маленький человечек не обратил на Сорвила внимания, хотя и замедлил шаг. Он смотрел вниз, пока шел, поглядывая то туда, то сюда, как будто искал потерянный келлик.
– Скажи мне! – крикнул Сорвил, и его удивление сменилось раздражением. – Скажи мне, чего она хочет!
– Здесь умер могущественный лорд… – услышал он бормотание раба.
– Ятвер! – воскликнул король Сакарпа, выбрасывая это имя из своей груди, как холодный и тяжелый камень. – Чего она от меня хочет?
– Здесь… – Голос старика был хриплым, с каким-то неприятным причмокиванием. – Под этими тощими телами.
Сорвил замер ошеломленный, наблюдая, как безумный дурак с трудом забирается на гору шранков, похожую на обгоревшую копну соломы.
– Земля… – хмыкнул он, отбрасывая в сторону оторванную руку шранка и тянущуюся за ней часть туловища. – Должен… раскопать…
Король Сакарпа уставился на него бессмысленным взглядом. Когда они отправились в путь, он едва мог смотреть на Порспариана, не содрогаясь от безумия того, что ему предстояло сделать. Но шайгекскому рабу, казалось, было все равно, хотя он и должен был знать, что обречен. Вообще все равно! Сорвил последовал за ним сюда, на усыпанную падалью равнину, чтобы перерезать ему горло, и этот человек вел себя так, словно все это было сущим пустяком по сравнению с тем, что он делал…
Холод охватывал молодого человека и пронизывал его насквозь. Сорвил поймал себя на том, что бросает дикие взгляды на окружающих мертвецов, как будто он был убийцей, внезапно почувствовавшим, что тайна его преступления может быть раскрыта.
Богиня.
Король согнул спину и присоединился к рабу в его ужасном труде.
Трупы были равномерно обожжены, у многих из них вместо оторванных частей тела остались прижженные участки. Он вытащил два трупа, лишившихся ног – у одного на уровне бедер, а у другого еще выше, как будто они были повалены бок о бок, скошены одной косой. Тела, лежащие наверху, были в основном выжжены до состояния сухого пепла, а те, что были внизу, оставались по большей части сырыми и влажными. Их глаза смотрели с бесцельным, мутным любопытством. Не зная, что задумал его раб, Сорвил просто схватил туши, лежавшие рядом с теми, которые тот вынес на солнечный свет.
Он бросил взгляд из-под капюшона через плечо и обнаружил, что его беспокоит тяжесть этих существ, то, что их тощий вид противоречил их грубой плотности. Трупы становились все холоднее по мере того, как продолжалась работа.
Они обнаружили, что земля насквозь пропитана грязью – что она вся была в лужах. Они задыхались от своих усилий, задыхались от вони, которую выпустили на волю. А потом Сорвил увидел, как Порспариан упал на колени в самом центре грязного овала, который они расчистили. Могила, вырытая из мертвых.
Увидел, как старик приподнимается и целует загрязненную землю…
Ветер взъерошил отросшие волосы короля, он закручивался над полем, насколько хватало видимости, разгоняя ужасные запахи. Мухи безмятежно жужжали. Вороны оглашали простор случайными криками.
Он смотрел, как его раб лепит лицо из гнилой грязи, все время бормоча молитвы на каком-то грубом и экзотическом языке. Затем смотрел, как он сдирает кожу с лица шранка с ужасающей аккуратностью, как он накладывает результат этого на приготовленное земляное лицо. Смотрел и испытывал нечто, выходящее за пределы ужаса или восторга.
Он смотрел, как его раб гладит и ласкает ровные поверхности: лоб, бровь, губу, щеку. Смотрел и слушал, пока скрежещущий звук молитвы раба не превратился в плывущий дым, который заслонил все остальные звуки.
Он смотрел, как жизнь – невозможная жизнь – проникает в нечеловеческую кожу.
Он увидел, как глаза Ятвер резко открылись.
Он услышал стон земли.
Богиня улыбается…
Старик с голодным видом склонился над ней, застыв, словно застигнутый за совершением какого-то непристойного поступка. Шершавые руки поднимаются от земли в обе стороны… Полусгнившие кости. Узловатые черви.
Раб отшатывается назад, влетает в объятия перепуганного короля.
Они смотрят, как богиня достает из земли свой собственный труп. Она смахивает с себя грязь и вязкую гниль, обнажая гребень из слоновой кости на своих ребрах. Затем она лезет в свой живот, выкапывает из него грязь…
Она достает из ямы под животом мешочек, поднимает его, сжимая в пальцах из грязи и костей. Она улыбается. Кровавые слезы текут из ее землистых глаз. Мужчины стонут от горя, вызванного бесконечным материнским даром…
Их было так много. Так много родившихся детей…
Так много было взято.
Король падает на колени. Он ползет вперед, чтобы принять ее подарок, ползет со стыдом непостоянного сына. Он выхватывает мешочек, словно у прокаженного. И этот мешочек лежит в его пальцах, жесткий и холодный, как язык мертвеца. Он едва замечает это из-за грязного взгляда своей матери. Он снова смотрит на раба, который всхлипывает от радости и ужаса, потом опять на богиню…
Но ее больше нет – нет ничего, кроме гротескного лица, чудовища, вылепленного над перевернутой могилой.
– Что это? – взывает король к рабу. – Что сейчас произошло?!
Но раб поднимается на ноги и ковыляет к горам мертвецов походкой калеки. Он подходит к копью, торчащему из обожженных куч.
Король взывает к нему с мольбой…
Раб кладет подбородок на острие копья и высоко поднимает руки в небесной мольбе.
– То, что дает Мать… – говорит он королю. – Ты должен взять.
Он мимолетно улыбается, как будто сожалеет о неизбежном и преступном. А затем Порспариан Неш Варалти падает, но даже его колени не достигают до земли. Он повисает на копье, проткнувшем его череп, а потом медленно наклоняется набок.
Король Сакарпа в одиночестве поплелся назад, пробираясь по безумным путям мертвых. Когда он вернулся, Цоронга уже ждал его. Ни один из них не мог вымолвить ни слова, поэтому они просто сидели рядышком в пыли, уставившись в свои руки.
Цоронга первым нарушил установившееся между ними молчание. Он сжал плечо своего друга и сказал:
– Что сделано, то сделано.
Оба смотрели в одну сторону отсутствующим взглядом, как собаки, привязанные в тени. Они наблюдали за бесконечными перемещениями воинов среди палаток. За армией Среднего Севера. Они наблюдали за пыльными дьяволами, кружащимися среди бесчисленных вымпелов и знамен.
– Он сказал тебе? – спросил Цоронга. – Твой маленький жрец… Он сказал тебе, чего… чего она хочет?
Сорвил повернулся и посмотрел на своего друга широко раскрытыми настороженными глазами. Он знал, что может довериться этому человеку, – если понадобится, даже доверить ему собственную жизнь, – и это давало ему успокоение, какого он не знал никогда раньше. Цоронга был настоящим благодетелем. Но Сорвил также знал, что не может доверять своему лицу, не может рисковать сказать что-либо из-за теней, которые Анасуримбор увидит в нем.