– Да, – ответил он, оглядываясь на людей, участвовавших в Ордалии. – Что сделано, то сделано.
Когда наследный принц, наконец, удалился, Сорвил отступил от заходящего солнца во мрак своего шатра и вытащил из-за пояса мешочек. Грязь по его краям высохла и превратилась в пепел. Он смахнул ее дрожащими пальцами, впервые заметив головокружительные узоры, выжженные на вековой коже. Полумесяцы. Полумесяцы внутри полумесяцев.
«Сломанные круги», – решил он, мельком взглянув на вышивку, сделанную по подолу его туники золотыми нитями.
Сломанные Кругораспятия.
Он вытащил потрескавшийся бронзовый зажим, который удерживал клапан мешочка закрытым. Он уже знал, что там находится, так как, будучи королем Сакарпа, был также верховным хранителем сокровищницы. Тем не менее он наклонил мешочек так, чтобы удержать эту вещь в своей мозолистой ладони – сферу из древнего железа…
Хору. Священную Слезу Господню.
Свайальский Договор образовал свой собственный лагерь внутри большого лагеря. Каждый раз, когда войско вбивало колья в землю холмистого или истоптанного пастбища, палатки ведьм украшали узорами туманную перспективу вокруг, образовывая овал сияющей охры среди беспорядочных фаланг холста. Наследники сидели и размышляли над этим зрелищем немало вечеров, как и любой другой отряд в армии. Чарампа, в частности, был склонен мечтать вслух. Он называл лагерь ведьм амбаром или зернохранилищем. Здесь его «младший брат» умирал с голоду, но «амбар» оставался закрытым. Несколько раз Чарампа вскакивал на ноги, чтобы показать крючок, задирающий его одеяния, и кричал, требуя еды, чтобы накормить своего «младшего брата». И хотя все вокруг очага Цоронги смеялись в безумном веселье, постепенно они тоже стали ворчать из-за волшебниц, хотя и крайне неохотно, опасаясь спровоцировать принца Чингулати. Чарампа был слишком привязан к своему «младшему брату».
Он также был причиной того, что ни одна из ведьм не покидала женский лагерь, за исключением Анасуримбор Сервы. По мере того как дни складывались в месяцы, а воспоминания о женах и любовницах становились все более неуловимыми, знаменитые ведьмы свайали, «монахини», становились своего рода наркотиком. Немало «младших братьев» задыхались из-за простого взгляда или слухов.
Поначалу Сорвил не имел ни малейшего понятия, почему он бродит по лагерю в поисках «амбара». Он пролежал на своей койке несколько часов, придавленный усталостью, непохожей ни на одну из тех, что он знал, которая заставляла его тело трястись, как будто он был не чем иным, как головой и конечностями, пришитыми к куче внутренностей. Он смотрел на матерчатый потолок, видя в мокрых пятнах на нем зловещие предзнаменования, ощущая боль от постоянного отсутствия Порспариана. А потом он встал, подгоняемый беспокойством, которое не мог полностью почувствовать. И вот он уже куда-то шел.
Сначала юноша решил, что разыскивает свайальских ведьм, потому что ему нужно было поблагодарить Анасуримбор Серву за спасение. Но этот повод, при всем его удобстве, быстро был признан неискренним. Самым неприятным фактом было то, что Сорвил не испытывал никакой благодарности. Из многих особенностей Трех Морей, которыми Цоронга призывал брезговать и над которыми он насмехался, ни одна не вызывала у Наследников такой резкой ярости, как ведьмы. Цоронга считал их хуже шлюх и уж точно более проклятыми, чем шлюхи. «Они делают ямы из своих ртов», – сказал он однажды, имея в виду древнее осуждение Бивнем проституток. Но отсутствие благодарности у Сорвила не имело ничего общего с неприязнью к распутным женщинам. Поскольку в Сакарпе всякое колдовство считалось анафемой, свайали казались ему не более чем зловещей аномалией. Еще одно извращение Трех Морей.
Нет. Он не чувствовал никакой благодарности, потому что больше не считал свою жизнь подарком.
Звезды туманили небесный свод своим светом. Облака, похожие на клочья натянутой шерсти, создавали иллюзию твердой поверхности, так что смотреть вверх было все равно что глядеть в абсолютно прозрачные воды, в океан алмазной пустоты. Все дороги в лагере были почти заброшены. Если бы не странные голоса и стоны больных, Сорвил подумал бы, что здесь нет людей. Может быть, дело было в сочетании тихого и прохладного воздуха, а может быть, в зловонии, которое пропитывало каждый его вдох, но место выглядело древним и призрачным, и тени, казалось, кипели невидимыми угрозами.
«Зернохранилище» он нашел скорее случайно, чем благодаря безошибочному чувству направления. Он сбавил скорость и стал осторожно прогуливаться, когда в поле его зрения появились провисшие пирамиды крыш женского лагеря. Это были айнонские палатки – разновидности зонтиков, с одним шестом, поднимающим квадратную раму, которая образовывала украшенные кисточками края крыши. Они стояли друг против друга, повернув свои входы внутрь, так что их войлочные спины могли стеной окружить лагерь ведьм. Сорвил слышал историю о том, как какой-то галеотский дурак сжег свои пальцы до огрызков, пытаясь прорезать глазок в одной из смазанных маслом панелей. Но кто знает, были ли эти слухи правдой или чем-то точно рассчитанным, чтобы помешать галеотским глупцам вырезать глазки. В конце концов, великий магистр свайали была из семьи Анасуримбор.
Сорвил следовал по внешнему кольцу лагеря, прислушиваясь к голосам, которых не мог слышать, и волосы на его руках покалывало от тревожного ожидания колдовства. Перед его мысленным взором появлялись ведьмы, висящие над огромной, как океан, Ордой, и он никак не мог придумать, что делать дальше. Двойные факелы на шестах освещали вход, отбрасывая охристые пятна на голубые стены шатра. Двое мужчин в тяжелых доспехах стояли между ними, разговаривая столь же приглушенными, как тусклый свет факелов, голосами. Они замолчали сразу же, как только заметили его.
Оба они были чисто выбриты. Это были нансурские традиционалисты, но знаки отличия, выбитые на пластинах их кольчуг, были ему незнакомы – в чем, впрочем, не было ничего удивительного. Вопрос был в том, узнают ли они его.
– Я пришел увидеть Анасуримбор Серву, – выпалил он в ответ на их хмурый взгляд.
В течение одного мгновения, освещенного факелом, эти двое смотрели на него. Тот, что был повыше, улыбнулся, и это выражение стало злорадным из-за игры теней на его жестком лице.
– Она сказала нам, что ты можешь прийти, – ответил он, отступив в сторону.
Стражник повел его в «амбар» с той же сверхъестественной сосредоточенностью и бездумной дисциплиной, которая, казалось, характеризовала так много людей Ордалии: никаких глупых слов, никаких позерств или скучных издевательств. Охранник-сакарпец стал бы пререкаться до тех пор, пока его не запугали бы угрозами или не подкупили.
Двор «зернохранилища» был таким же пыльным и вытоптанным, как и любая другая земля в лагере, и за редким исключением окружающие палатки были такими же темными. Несколько курильниц были расставлены по всему пространству, и идущий от них дым был едва виден в звездном свете. Сорвил глубоко вдохнул их запах: какой-то острый, вяжущий, специально приготовленный, чтобы заглушить зловоние, поднимающееся от окружающих их миль, покрытых гниющими трупами, – или ему так показалось.
Высокий нансурец подвел его к шатру-зонтику на дальней стороне овального двора, точно такому же, как и все остальные, за исключением того, что он был пришит к соседним палаткам. Входная створка была небрежно задернута, открывая золотистый серп внутреннего света. Дыхание и связки Сорвила напрягались с каждым приближающимся шагом, словно он был медленно натянутым луком. Щель в шатре качалась в его глазах, и в этом видении было что-то эротическое, как будто под юбками куртизанки зажгли свечу и он вот-вот увидит область между ее коленями.
Возможно, после всего этого он все-таки покормит своего «младшего брата».
«Берегись ее, мой король, – сказал Эскелес в тот роковой день в Умбилике. – Она имеет дело с богами…»
Стражник, охраняющий свайальских ведьм, вежливым жестом велел ему остановиться, а затем упал на колени и тихо позвал в проем. Сорвил мельком увидел богато украшенные ковры и странные ножки мебели, но больше ничего.
Если кто-то и ответил стражнику, то он этого не услышал. Охранник просто встал и отодвинул в сторону богато расшитый лоскут.
– На колени! – прошипел он, когда Сорвил шагнул в полосу света. Не обращая на него внимания, король Сакарпа нырнул внутрь и остановился, моргая от яркого света. Три бронзовых фонаря свисали с трехрукого кронштейна, установленного высоко на центральном столбе, и все они были темными. Однажды он спросил Эскелеса, зачем ему понадобились фонари, когда он мог зажечь более яркий свет с помощью простых слов. «Потому что фонари горят независимо от того, помню я о них или нет, – сказал маг. – Стоит подумать о чем-то тривиальном, что давит тебе на сердце…»
Анасуримбор Серва, по-видимому, не возражала против бремени магического озарения: в углу висела ослепительно-белая точка, мерцающая, как украденная с неба звезда. Ее сияние высвечивало слабые красноватые узоры на войлочных стенах – символы или растительные мотивы – и делало мебель комнаты абсолютно темной. Еще там были штабеля сундуков, кровать, почти такая же, как и его собственная, если не считать роскоши одеял и подушек, наваленных на нее грудой, и рабочий стол с раскладными походными стульями. Сапоги Сорвила казались оскорбительными для ковров под ним: разнообразные пейзажи, выполненные в черном и серебряном цветах, символизирующие разные экзотические чувства. В воздухе витал незнакомый аромат духов.
Главная ведьма сидела, сгорбившись над рабочим столом, одетая только в шелковую сорочку, – ее спальное одеяние, подумал Сорвил. Читая, она склонила голову набок, так что ее волосы ленивыми белокурыми крыльями рассыпались по правому плечу. Она зацепилась босыми ногами за передние ножки стула – поза недостойная и оттого еще более эротичная. Шелк свободно свисал с ее груди и туго обтягивал раздвинутые бедра. Безволосые ноги делали ее похожей на маленькую девочку и поэтому отравляли его желание каким-то особенным стыдом.