– Что?
– Твой вопрос, – усмехнулся Келлхус. Он говорил сухим, теплым тоном друга, всегда жившего на несколько шагов ближе к миру, который приносит истина. – Ты удивляешься, как это возможно – сомневаться, столько лет являясь свидетелем чудес.
– Я… Я не уверен, что понимаю вас.
– Есть причина, по которой люди предпочитают, чтобы их пророки умерли, Пройас.
Келлхус искоса поглядел на своего экзальт-генерала, приподняв одну бровь, словно спрашивая с любопытством: «Вот видишь?»
И Пройас действительно видел – он понял, что все это время понимал. Его вопрос, внезапно осознал он, был вовсе не вопросом, а жалобой. Он не столько сомневался, сколько тосковал…
Для простоты простой веры.
– Мы начинаем верить, когда становимся детьми, – продолжал Келлхус. – И поэтому делаем детские ожидания нашим правилом, мерой того, чем должно быть святым… – Он указал на орнамент вокруг них, скудный по сравнению с кровавым пейзажем на юге. – Простота. Симметрия. Красота. Это всего лишь видимость святого – позолота, которая обманывает. То, что свято – то трудно, уродливо и непостижимо в глазах всех, кроме бога.
Как раз в этот момент сенешаль-пилларианец объявил о прибытии гостей.
– Помни, – прошептал Келлхус материнским тоном. – Прости им их странности…
Из мрака вынырнули три широкоплечие фигуры, закутанные в черные плащи с капюшонами, которые блестели, словно после дождя.
– И берегись их красоты, – добавил император.
Первая фигура остановилась прямо под ними и отбросила назад свой плащ, который скользнул на пол и стал похож на лужу из смятых складок вокруг каблуков его сапог. Его бледная лысая голова блестела, как холодный бараний жир. Его лицо вызывало тревогу, как своим совершенством, так и сходством со шранками. Он был одет в кольчугу, которая одновременно была и платьем и которая сбивала с толку тонкостью своей работы: бесчисленные цепочки в виде змей размером не больше обрезков детских ногтей.
– Я – Нин’сариккас, – объявил нелюдь на высоком куниюрийском наречии, которое Пройас изучал годами, чтобы читать саги в оригинале. – Изгнанный сын Сиола, посланник его самой утонченной славы, Нил’гиккаса, короля Инджор-Нийяса… – Его поклон оказался далеко не таким низким, как того требовал джнан. – Мы долго и упорно скакали, чтобы найти вас.
Келлхус смотрел на него так же, как на всех грешников, которые поднимались к его ногам: как на человека, который, спотыкаясь, выбрался из зимнего запустения в теплое, знойное сияние лета. Впервые Пройас осознал, что нелюдь стоит обнаженный под сиянием своей нимильской кольчуги.
– Ты удивлен, – сказал Келлхус голосом, который легко соответствовал мелодичному звучанию голоса нелюдя. – Ты думал, что мы обречены.
Змейки на кольчуге гостя замерцали. Сверхъестественные глаза посмотрели вправо от аспект-императора – на магический гобелен, понял Пройас. Ему стало ясно, что имел в виду Келлхус, говоря о странностях. Что-то в поведении нелюдя было совершенно неожиданным.
– Нил’гиккас шлет тебе привет, – сказал Нин’саримои. – Даже в столь темный век свет, которым сияет аспект-император, видят все.
Львиный кивок.
– Значит, Иштеребинт с нами?
Смутная рассеянность эмиссара сменилась откровенной наглостью. Вместо ответа Нин’саримои окинул взглядом просторное помещение, в котором они находились, а затем с отстраненной сдержанностью тех, кто тщательно скрывал свое отвращение, посмотрел на Пройаса и на стоявших по бокам от него пилларианских гвардейцев. Выдержав этот нечеловеческий взгляд, Нерсей испытал странный укол телесной неполноценности, который, как он представлял себе, кастовые слуги испытывают в присутствии знати: ощущение, что они телесно и духовно хуже.
Нелюди стояли неподвижно с гордостью, которая уже давно пережила их славу, подобно ангелам давно умершего бога. Только выражение лица и манеры аспект-императора делали их карликами – он был солнцем для их луны.
– Память о предательстве твоего предка… – ответил, наконец, эмиссар, и его взгляд задержался на Пройасе, – ярко горит вместе с нами. Для некоторых имя Анасуримбор издавна было самим названием человеческого высокомерия и беспорядка.
При этих словах несколько пилларианцев слегка вытащили свои палаши из ножен. Пройас быстро поднял руку, чтобы остановить их, зная, что нелюдь говорит с высоты веков, что для них поколения людей так же быстротечны, как мышиные. У них не было могил, чтобы проглотить свои древние обиды.
Келлхус ничем не выдал, что оскорблен. Он привычно наклонился вперед, уперся локтями в колени и сцепил руки в ореоле.
– Иштеребинт с нами?
Долгий, холодный взгляд. Впервые Пройас заметил, как двое нелюдей, сопровождавших Нин’сариккаса, опустили глаза, словно испытывая ритуальный стыд.
– Да, – ответил эмиссар. – Священный ишрой Инджор-Нийяса добавит голос и щит к твоей Ордалии… Если ты снова возьмешь Даглиаш. Если ты почитаешь Ниом.
Пройас никогда не слышал о Ниоме. Он знал, что Даглиаш – это крепость, которую древний верховный норсираец возвел для защиты от Голготтерата. Вполне логично, что нелюди захотят получить какую-то гарантию успеха, прежде чем испытывать судьбу.
– Ты видел, какую резню мы учинили? – воскликнул Келлхус с видом более пылкого правителя. – Ни одна столь великая Орда не была побеждена. Это не удалось Пир-Пахалю. Не удалось Эленеоту. Ни одна эпоха людей или нелюдей не видела такого воинства, как то, которое я собрал! – Он встал, чтобы заглянуть в нечеловеческое лицо эмиссара, и каким-то образом мир, казалось, наклонился вместе с ним, мутный от рева неосязаемых вещей.
– Великая Ордалия достигнет Голготтерата.
Экзальт-генерал видел бесчисленное множество людей – сильных, гордых людей, – съежившихся под божественным взглядом аспект-императора. Так много, что это стало казаться законом природы. Но Нин’сариккас оставался таким же далеким, как и прежде.
– Если ты вернешь себе Даглиаш. Если вы почитаете Ниом.
Пройас старался не смотреть прямо на своего Господина-и-Бога, зная, что вид подчиненных, наблюдающих за их правителями, воспринимается как признак слабости. Но он обнаружил, что ему отчаянно любопытно узнать о хитросплетениях выражения лица Келлхуса – это было целое искусство. Нерсей был свидетелем того, как многие люди отрицали аспект-императора на протяжении многих лет, либо через него, как это было в случае с королем Сакарпа Харвилом, либо непосредственно. Но никогда подобное не происходило в таких экстраординарных обстоятельствах.
Пугающим фактом было то, что лишь немногие из тех людей остались в живых.
– Согласен, – сказал аспект-император.
Уступка? Зачем ему понадобились эти нечеловеческие существа?
И снова поклон Нин’сариккаса оказался далеко не таким, какого требовал джнан. Он поднял свое орлиное лицо. Его сверкающий черный взгляд упал на талию Келлхуса, на отвратительные трофеи, свисавшие с его бедра.
– Нам очень любопытно… – сказал нелюдь. – Цифранг, обвязанный вокруг твоего пояса. Это правда, что ты вышел на Ту Сторону, а потом вернулся?
Келлхус снова сел и откинулся назад, вытянув одну ногу.
– Да.
Почти незаметный кивок.
– И что ты там обнаружил?
Келлхус подпер лицо правой рукой, прижав два пальца к виску.
– Ты беспокоишься, что я так и не вернулся по-настоящему, – мягко сказал он. – Что душа Анасуримбора Келлхуса корчится в неком аду, а вместо нее на тебя смотрит демон Цифранг.
Обезглавливатели, как стали называть демонические головы, были чем-то, что многими заудуньяни умышленно игнорировали. Своего рода неудобоваримым доказательством. Пройас был одним из немногих, кто хоть что-то знал об их приобретении, о том, как Келлхус во время одного из самых длительных перемирий, сопровождавших войны за объединение, провел несколько недель, обучаясь у Херамари Ийока, верховного мага Багряных Шпилей, изучая самые темные пути анагогического колдовства – Даймоса. Нерсей был одним из первых, кто увидел их, когда вернулся из Каритусаля, и, возможно, первым, кто осмелился спросить Келлхуса, что случилось. Среди множества незабываемых вещей, которые этот человек рассказывал ему на протяжении многих лет, его ответ был особенно заметен: «Есть два вида откровений, мой старый друг. Те, что захватывают, и те, что сами захвачены. Первые относятся к области священников, вторые принадлежат магам. И даже Судьба-Блудница не знает, что будет решающим…
Даже по прошествии стольких лет его кожу все еще покалывало от отвращения, когда он мельком видел обезглавливателей. Но в отличие от многих королей-верующих, Пройас никогда не забывал, что его пророк был также магом, шаманом, не похожим на тех, кого столь благочестиво осуждал Бивень. Ему принадлежал новый завет, отменяющий все прежние меры. Так много старых грехов превратилось в новые добродетели. Женщины претендовали на привилегии мужчин. Маги стали священниками.
Непристойность должна была висеть на поясе спасения, по крайней мере, так всем казалось.
– Такая кража… – сказал Нин’сариккас с бесстрастным тактом. – Такая замена. Они случались и раньше.
– Какое тебе дело, – спросил Келлхус, – если твоя ненависть удовлетворена и твой древний враг наконец уничтожен? Никогда еще людьми не правили тираны. Почему тебя должно волновать, какая душа скрывается за нашей жестокостью?
Одно-единственное нечеловеческое моргание.
– Можно мне прикоснуться к тебе?
– Да.
Эмиссар мгновенно шагнул вперед, вызвав во мраке крики и лязг оружия.
– Оставьте его, – сказал Келлхус.
Нин’сариккас остановился прямо над аспект-императором, и подол его сплетенного из цепей одеяния колыхался. Впервые он выказал что-то похожее на нерешительность, и Пройас понял, что это существо было по-своему нечеловечески напугано. Экзальт-генерал почти улыбнулся, таким приятным было его удовлетворение.
Эмиссар протянул желтоватую руку…
Которую аспект-император сжал в крепкой человеческой хватке. На какое-то мгновение показалось, что миры, не говоря уже о темных границах зала, повисли в их руках.