«Да! Это все, что имеет значение. Все тревоги уйдут сами собой. Они. Уйдут. Прочь. А если нет, то придет ясность – да! Ясность. Ясность придет, ясность, необходимая для честного рассмотрения этих вопросов. Придет. Ну же, старина! Вон из этой грязи!»
Духи животных обитают в каждой душе, вот почему человек может заниматься одним делом, оставаясь бдительным для другого, вот почему он может беседовать со своим ближним, вожделея свою жену. В этот момент Клирик был всем, что существовало в мире. Инкариол, дикий, темный и даже святой. Слово, к которому, казалось, обращалась молитва самого творения. Гвоздь Небес сверкал над его головой – корона, которую могла подарить только Сотня. И это было так же естественно, как и неизбежно, потому что он управлял своими спутниками так же, как луна управляет приливами и отливами, как солнце управляет полями…
Абсолют. Как отец среди своих детей.
Одному за другим он давал квирри сидящим скальперам, и Акхеймион наблюдал за ними, склонившись в завистливом ожидании. В ритуале была какая-то близость. Это было прикосновение.
Это была интимность, почти слияние, железная вера в то, что приближающиеся руки не будут бить или душить. Акхеймион смотрел, как почти обнаженная фигура нависла над Мимарой, сидевшей рядом с ним, как она подняла губы в нетерпеливом согласии. Почерневший палец скользнул по желобку ее языка и глубоко вошел в рот. Она напряглась и в блаженстве расправила плечи. Впервые маг обратил внимание на выпуклость ее живота…
Беременна? Неужели она беременна? Но…
«Да! – воскликнул голос его души. – Простота! Тебе нужна простота, чтобы честно обдумать сложности!»
Клирик нависал над ним, его плечи касались фиолетовых облаков, а лицо было пустым от нечеловеческого спокойствия. Акхеймион смотрел, как его палец, все еще блестевший от слюны Мимары, опустился в лисью пасть, открывшуюся в мешочке. Восхитительный момент, волшебный в смысле маленьких чудес, маленьких булавок, с которых свисает вся жизнь. Он смотрел, как снова появляется палец, кончик которого почернел, как от сажи… от пепла…
Ку’Джара Чинмоя.
Мимара… беременна?
Кто? Кто ты?
«Да! Честность. Простота! Вытяни свои губы – да!»
Палец поднялся перед ним, и кончик его был пронзительно-черным. Старый волшебник откинул назад голову и открыл рот…
«В следующий раз, когда ты предстанешь передо мной, – раздался ненавистный голос над раболепствующей толпой, – ты преклонишь колени перед Друзом Акхеймионом…
Келлхус.
Холод пронизывал его насквозь. Палец заколебался. Он поднял глаза и встретился взглядом с блестящими черными глазами нелюдя.
Келлхус. Аспект-император.
– Нет, – сказал старый волшебник. – Больше не надо.
Она засыпает, встревоженная бессловесным шумом вечера. Ее собственная нерешительная попытка отказаться от квирри на прошлой неделе вызвала лишь любопытство, как ей показалось. Кто знает непостоянные женские привычки? Но когда от зелья отказался волшебник, странная тревога охватила всю артель. Ужас пронзил тишину, и Мимара чувствовала, что скальперы искоса наблюдают за ней. Настороженность ускорила их движения, когда они приступили к выполнению других бездумных задач. Капитан же вел себя так, словно выжидал чего-то.
– Акка… – прошептала она в темноте. – Что-то не так.
– Многое здесь не так, – ответил он отрывисто, и его глаза затуманились от смятения.
Он был на войне, поняла она.
– Я и раньше был пьяницей, – пробормотал он, но, похоже, это был ответ не ей. – Я даже был на крючке у мака… – Мгновенная ясность сверкнула в его глазах. – Бремя, которое несут маги школы Завета… Многие из нас вынуждены искать низких удовольствий.
Он был в состоянии войны с земными остатками Ку’Джара Чинмои.
Ее страх для нее в новинку, так долго ее страсти уходили в небытие при малейшем отвлечении внимания. Она изо всех сил пытается удержать его, но слишком устала. Она погружается в тревожный сон.
Ей снится Кил-Ауджас, белые орды, пробивающиеся сквозь черноту. Ей снится, что она бежит вместе с ними, преследуя свою собственную беспризорную фигуру и все глубже уходя под землю.
Ее будит крик, хрюканье и звуки борьбы – что-то скребет по земле.
Она моргает и втягивает в себя бодрствующий воздух. Эти звуки близко – совсем близко.
Рассвет освещает почерневший мир. Две фигуры склонились над волшебником… Капитан и Клирик.
Что?
Волшебник дергается и пинается.
– Что вы там делаете? – спрашивает она с затуманенным любопытством. Но ее как будто никто не слышит. Волшебник давится, дергается и борется, как выброшенная на берег рыба.
– Что вы делаете! – кричит она.
Но на нее по-прежнему не обращают внимания, и она, вскочив на ноги, бросается на сгорбленную спину нелюдя. Тот отмахивается от нее.
– Держите ее! – рявкает капитан на тени, стоящие в темноте.
Мозолистые руки сжимают ее запястья: Галиан хватает ее сзади.
– Ну вот, красавица! – хмыкает он, утаскивая ее обратно, а потом прижимает ее руки к пояснице и толкает ее на колени.
– Нет! Не-е-е-ет! – слышит она собственный яростный вой.
Все, что она может видеть, – это брыкающиеся ноги мага. Грубый смех доносится из темноты – это Сарл. Чья-то рука сжимает ее шею сзади. Ее лицо утыкается в пыль, в жесткие остатки сорняков. Другие руки хватают ее за пояс штанов. Она знает, что будет дальше.
Но капитан отвернулся от борющегося волшебника и видит, что с ней случилось. Он вскакивает на ноги и яростно пинает одного из ее невидимых противников. Потом бьет еще одного – она видит, как Вонард спотыкается и падает в пыль. Руки исчезают, и она оказывается стоящей на четвереньках.
– Тронете ее, – скрежещет лорд Косотер невидимым теням позади нее, – и расплатитесь своими душами!
Она мельком видит, как бьется в конвульсиях Вонард, выплевывая кровь в бороду. Она бросается вперед с инстинктом, рожденным отчаянием. Она выхватывает Бельчонка из своих скудных пожитков, отводит его назад, спотыкается о кишащий мухами труп шранка.
Рассвет еще только теплится – это всего лишь синевато-сланцевая корона на горизонте. Ночное небо остается черным и бесконечным, оно усеяно бесчисленными звездами. Скальперы кажутся всего лишь сгорбленными тенями, их головы и плечи застыли в бледном свете звезд. Они приближаются к ней, настороженные и безоружные.
Акхеймион кричит.
– Не-ет! – снова вскрикивает она. – Прекратите это! Стойте!
Капитан обнажает свой клинок. От этого скрипа по ее коже пробегают мурашки. Он шагает к ней так, словно она – всего лишь дрова для растопки. Свет пропитывает горизонт позади него, делая его фигуру черной. Она видит убийственный блеск его глаз под капюшоном растрепанных волос. Они кажутся светящимися из-за черных линий, вытатуированных вокруг них.
– Что вы делаете? – кричит она. – Что это за безумие? – Ее голос срывается, и горло вспыхивает болью, так силен ее ужас. Вот как это происходит, понимает она. Бордель научил ее этому, но за все прошедшие годы она успела забыть. Твоя судьба всегда опережает тебя. Ты становишься самодовольным, толстеешь среди людей, а затем просыпаешься и обнаруживаешь, что вся безопасность, вся надежда разрушены.
Воздух вокруг безветренный и холодный. Лорд Косотер бросается на нее. Он рубит с такой яростью, что режет ее лезвие, выворачивая ей запястья. Она отступает. Она достаточно быстра и искусна, чтобы парировать его удары. Она хорошо обучена. Он взмахивает мечом и со звоном опускает его вниз. Его коса, заплетенная по традиции кастовой знати, раскачивается, как мокрая веревка.
С некоторым удивлением она понимает, что он не пытается убить ее… Будущее темнеет и взрывается криками перед ее мысленным взором. Образы мучений и насилия, зверств, которые могли совершить только скальперы.
Ее крики превращаются в пронзительный вопль. Она бросается на капитана, сражаясь так, как учили ее братья, ловко и легко, противопоставляя хорошую технику боя силе. Он удивленно хмыкает, парируя удары Бельчонка. Он отступает на один шаг, и седая тень падает ему на пятки.
Золото вспыхивает на горизонте. Он делает шаг в сторону, наклоняется, и его тень приближается к ней. Солнечный свет заставляет ее сощуриться. Она моргает и колеблется. Ее меч выворачивается из кончиков пальцев, которых она не чувствует. Каменный кулак швыряет ее на землю. Это случилось, думает она. После того, как она столько выстрадала, так много пережила, к ней приходит смерть.
– Акка… – ахает она, отползая назад. Солнечный свет заливает ее слезы. Горячая кровь струится по ее губам.
И ничего не происходит. Ничьи руки не зажимают ее горло. Ни один нож не срезает с нее лохмотья.
Повинуясь инстинкту, она падает неподвижно, задыхаясь.
Око Судии, которое так долго оставалось запечатанным, открывается.
И она видит, как они стоят неровной дугой, демоны на равнине. Их шкуры обуглились, шерстинки их немногочисленных искупительных деяний были единственным светом, пронизывающим их. И самый темный, самый страшный из них находится прямо перед ней… стоящий на коленях. Капитан.
– Принцесса Империи, – хрипит он, сверкая глазами из огненной смолы. – Спаси нас от проклятия.
– Я Анасуримбор Мимара! – кричит она. – Принцесса Империи, дочь святой императрицы, падчерица самого аспект-императора! Под страхом смерти и проклятия я приказываю вам освободить волшебника!
Они связали Акхеймиона, заткнули ему рот кляпом и обмотали веревками, как труп, который вот-вот поднимут на погребальный костер.
– Ты отступница, – говорит капитан. – Беглянка.
Ее меч у них – бедный Бельчонок.
– Нет! Нет! Я сейчас на… на…
Ее хора тоже у них… ее Слеза Господня.
– Глупая девчонка. Неужели ты думаешь, что твое исчезновение осталось незамеченным?
Она у них в руках.
– Ты полагаешь? Ты смеешь мне приказывать?
– Ты пленница. Поблагодари своих богов, что не хуже.