Волшебник ожидал увидеть такую землю – дикую, заросшую бурлящей жизнью пустыню. Но он предполагал, что шранки будут нападать на них снова и снова, бесконечной вереницей кланов, и что они с Клириком проведут много ночей, громя их заклинаниями. Понимая, что этому может быть только одно объяснение, Акхеймион поймал себя на том, что смотрит на восток, гадая, сколько дней придется идти их сгорбленному отряду, чтобы догнать их…
Келлхуса и тот гигантский магнит, притягивающий шранков, которым была его Великая Ордалия.
Старый волшебник вспомнил свои дни в засушливой Гедее, скромный костер, который он делил с Эсменет и Келлхусом больше двадцати лет назад. Он мог только удивляться, что судьба завела их так далеко.
Артель спустилась с утесов, используя то, что осталось от большой резко петляющей лестницы. Вскоре они очутились на глинистых берегах Аумрис, которая снова стала широкой, медленной и бурой. Огромные ивы, часть из которых даже соперничали размерами с могучими вязами и дубами Великих Косм, волочили по воде снопы желтого и зеленого цветов и упирались узловатыми корнями в землю, по которой ступали люди. В их путешествии был странный покой и даже ощущение того, что земля наконец проснулась, проспав целую вечность в ожидании их возвращения.
Их мучили мухи.
В ту ночь, как всегда, старому волшебнику приснился тот ужас, которым была золотая комната. Стонущая процессия. Потрошащий рог. Цепь тащит его и других несчастных вперед.
Ближе. Он подошел ближе.
Через две ночи они добрались до разрушенных ворот Сауглиша. Башни превратились в холмы, а стены рассыпались в низкие земляные гребни, похожие на блуждающие дамбы, столь характерные для Шайгека и Айнона.
Но никому об этом не надо было говорить. Казалось, сам воздух пах этим выводом.
Взобравшись на гребень холма, они увидели даже ярко освещенные солнцем деревья, колышущиеся на западном склоне Тройнима: три невысоких холма, одни из которых образовывали руины, разбросанные по их склонам. Пятнистые стены, то обтесанные до самого основания, то тупо поднимающиеся вверх. Изрытые воронками кирпичные лица. Торчащие, а порой с шумом падающие каменные ведьминские пальцы. Тишина далеких и мертвых вещей.
Священная библиотека.
Мы все представляем себе, что будет, когда мы, наконец, достигнем давно искомых мест. Мы все предвкушаем вознаграждение за наш труд и страдания – сиюминутную сумму. Акхеймион предполагал, что, увидев легендарную крепость Сохонка, он почувствует либо разбитое сердце, либо гнев. Слезы и внутреннее смятение.
Но по какой-то причине эти развалины казались просто еще одним заброшенным местом.
Ему бы теперь квирри. Ему бы поспать.
Мертвые могут оставаться здесь до утра.
Они разбили лагерь у входа в ворота. В ту ночь не было никакой проповеди, только шум ветра в верхушках деревьев и хихиканье Сарла, булькающее в его воспаленном горле, которое постоянно давило на его легкие, поднимаясь и опускаясь, как у пьяниц, которые причитают на грани обморока.
– С-с-с-сокровищница! Ха! Да! Думайте о ней, парни! Такого похода еще никогда не было! Киампас! Киампас! Хи-хи-и! Что я тебе говорил…
Он все повторял и повторял это, пока не стало казаться, что в темноте притаилось животное, рычащее от низкой и звериной похоти.
– С-с-с-сокровищница…
Глава 11Истиульские равнины
Боги – эпохальные существа, не совсем живые. Настоящее ускользает от них, и поэтому они навсегда разделены. Иногда ничто так глубоко не ослепляет души, как постижение целого. Люди должны помнить об этом, когда молятся.
Лето.
20-й год Новой Империи (4132 год Бивня),
Возвышенность Истиули
Три дня Сорвил ждал, узнав о посольстве нелюдей и о Ниоме.
Цоронга даже не допускал возможности его отъезда. Даже несмотря на то что он одним из первых видел посольство нелюдей, наследный принц продолжал настаивать, что все это было каким-то обманом Анасуримбора. Сорвил – нариндар, настаивал он, избранный богами, чтобы удалить ту смертельную опухоль, которой был аспект-император. Главное, он вообще был нариндаром… несмотря на то, что ни один из них не имел ясного представления, что это значит.
– Просто подожди, – сказал Цоронга. – Богиня обязательно вмешается. Произойдет что-то благоприятное. Какой-то поворот удержит тебя здесь, где ты сможешь исполнить свою судьбу! Подожди и увидишь.
– А что, если они знают? – наконец спросил Сорвил, озвучив единственную альтернативу, которую они обошли молчанием: что Анасуримбор каким-то образом разгадал божественный заговор Ужасной Матери.
– Они не знают.
– Но что…
– Они не знают.
Цоронга, как начинал понимать Сорвил, обладал завидной способностью подчинять собственную убежденность своей потребности верить абсолютно всему, что требовалось его сердцу. Для Сорвила вера и желание всегда казались слишком короткими веревками, чтобы связать их вместе, и это вынуждало в результате завязываться узлом его самого.
Столкнувшись с очередной бессонной ночью, он снова двинулся через лагерь к анклаву свайали, полный решимости задать Серве острые вопросы. Но стражники запретили ему входить в «амбар», сказав, что их великая госпожа совещается со своим святым отцом за горизонтом. Когда он отказался им верить, они позвали «монахинь».
– Закрой свою тыкву крышкой, – поддразнила его одна остроглазая ведьма. – Скоро наш великий магистр будет скакать по тебе, как камень по воде!
Сорвил вернулся в свою палатку в полном оцепенении, одновременно встревоженный капризами судьбы и взволнованный – иногда до дрожи в груди – перспективой провести так много времени с дочерью своего врага.
– Ну?.. – воскликнул Цоронга, вернувшись.
– Ты ведь мой брат, не так ли? – спросил Сорвил, вытаскивая маленький мешочек, который дал ему Порспариан – или богиня. В солнечном свете он казался тусклым и ничем не примечательным, несмотря на вышитые на нем золотые полумесяцы. – Мне нужно, чтобы ты сохранил это.
Как верховный хранитель сокровищ, он знал о хорах достаточно, чтобы понять, что это разрушит все колдовские хитрости, которые Серва приготовила для них. Скрыто или нет.
– Итак, ты уходишь, – сказал наследный принц, взяв мешочек с совершенно непонимающим видом.
– Это семейная реликвия, – неубедительно объяснил Сорвил. – Старый тотем. Он будет приносить тебе удачу только до тех пор, пока ты не будешь знать, что это.
Это показалось молодому королю достаточно правдоподобным, учитывая, что ему пришлось импровизировать. Многие амулеты требовали небольшой жертвы: бобы, которые нельзя было есть, или вино, которое нельзя было пить.
Но Цоронга почти не смотрел на эту вещицу, не говоря уже о том, чтобы размышлять о ней. В его глазах Сорвил был божественным оружием.
– Этого не может быть! – воскликнул он. – Это ты! Ты – тот самый! Она выбрала тебя!
Сорвилу оставалось только пожать плечами с усталой покорностью.
– Очевидно, он тоже выбрал меня.
На следующее утро не кто иной, как Анасуримбор Моэнгхус собственной персоной, явился за ним еще до звона Интервала. Принц Империи был предсказуемо грозен, и не только из-за своего свирепого взгляда и дикого телосложения. Как и многие из всадников Ордалии, он стал украшать свое снаряжение фетишами, вырезанными из шранков. Большинство всадников пользовались их сморщенными пальцами и почерневшими ушами, но Моэнгхус по какой-то непостижимой причине вплел в подол своей нимильской кольчуги их зубы, да еще и соединил их таким образом, что они казались особенно нечеловеческими: к каждому зубу были приставлены три пары корней, так что они напоминали маленькие изогнутые эмалированные гребни.
Принц Империи со скучающим весельем наблюдал, как Сорвил одевается и собирает свое снаряжение. Цоронга, который сидел рядом и смотрел на Моэнгхуса, никак не мог успокоиться.
– Нил’гиккас – это миф, – сказал он с нескрываемым презрением. – Нет никакого короля-нелюдя.
Моэнгхус пожал плечами и принялся изучать завиток своей дикой черной гривы.
– Так говорит Зеум, – ответил он.
– Так говорит Зеум.
Что-то в утверждении Цоронги – возможно, его благочестивая уверенность – привлекло внимание принца Империи.
– Ба! Скажи мне, чего достиг твой отец со всей своей зеумской мудростью?
– Умения не отправить своих людей на смерть в пустоши?.. Среди прочего, – ответил Цоронга.
– И еще кое-что, – фыркнул Моэнгхус. – Например, способности отдать своего сына в заложники?
Цоронга уставился на него, потеряв дар речи.
Присутствие принца казалось слишком гнетущим для любого нормального обмена словами, поэтому, отягощенный мешком и щитом, Сорвил просто сжал пальцы своего друга. Он улыбнулся с притворным мужеством, не обращая внимания на жалкое беспокойство в зеленых глазах Цоронги, а затем, с головокружительным чувством падения с некоего выступа случайности, повернулся и последовал за принцем Империи к «зернохранилищу».
К этому времени Интервал уже прозвонил, так что лагерь кипел от бурной деятельности. Анасуримбор Моэнгхус не обращал ни малейшего внимания на воинов, падавших ниц. Он шел так, словно это был обычный путь, и мир унижался перед его сапогами.
Как будто он действительно был Анасуримбором.
«Амбар» казался совсем другим миром, переполненным женщинами, суетящимися в цветастых шелковых одеждах. Учитывая строгое распределение обязанностей и труда в Сакарпе, Сорвил не мог не думать о кухнях и столовых дворца своего отца – единственных местах, где, по его небогатому опыту, голоса мужчин были менее значимыми. Он не был шокирован и даже испытывал смутное чувство, что так и должно быть.
Анасуримбор Серва стояла у входа в свой шатер, раздавая последние указания небольшой толпе просителей. Она отпустила их сразу же, как только заметила приближение принца Империи и короля Сакарпа, сказав что-то на языке, который Сорвил не смог распознать. Солнце уже поднялось над восточным краем лагеря ведьм, освещая ее льняные волосы сиянием, напоминавшим руки ее отца, окруженные ореолом. Тишина повисла над собравшимися ведьмами, которые, почти все без исключения, прекратили свои мелкие дела, чтобы повернуться и посмотреть, как их предводительница приветствует вновь прибывших мужчин.