Ваттит метался на свету, раскидывая деревья и тучи грязи. Он отскакивал от стен Библиотеки и падал в заросли. Трещали стволы и ветви. В ореоле пыли задрожали и скрылись кроны деревьев. Чудовище, плюясь огнем, издавало оглушительные вопли, которые гвоздями впивались в уши.
А потом, внезапно поднявшись в воздух, ужасный дракон полетел, переливаясь белым, черным и золотым, порванные крылья колотили по верхушкам деревьев, словно по колосьям пшеницы. Сверкая чешуей, Отец Драконов полетел в небо, кружась и дымя, как птица, охваченная огнем. Пораженные, Нелюдь и человек провожали его взглядами, пока он не превратился в мошку на горизонте и не пропал среди медленно плывущих облаков.
Клирик взобрался на вершину разрушенной внутренней стены, следя за драконом. Огненные шлейфы неслись вслед за ним, бросая оранжевые отсветы на лицо Нелюдя. Его кольчуга сияла на солнце, и впервые старый колдун заметил тонкие линии филиграни на ее бесчисленных кольцах.
Цапли. Цапли и львы.
– Победа! – выкрикнул Акхеймион с облегчением и восторгом. – Победа, достойная Саг!
И запнулся во внезапном озарении. Чего стоит слава, если никто ее не помнит?
И что такое жизнь, не осененная славой?
Нелюдь молча обернулся к нему.
– Ты не запомнишь, так ведь?
– Тень, – ответил Нелюдь, опять переведя взгляд в небо. – Я запомню тень, которую он отбрасывал.
Он посмотрел на старого колдуна.
– Тень от него, лежащую на последующей скорби.
На последующей скорби.
Старый колдун встретился глазами с Правителем Нелюдей, выдержал сотню мгновений. Наконец он медленно кивнул и поскреб подбородок под остатками опаленной бороды.
– Да, – сказал он. – Сесватха тоже любил тебя.
Галиан, сопя и кряхтя, сделал свое грязное дело, железной тенью нависая над ней, а потом рухнул на траву.
Она резко села, увидев, как он выгнулся дугой на лесном ковре, брыкаясь ногами и тщетно пытаясь дотянуться до спины. Колл стоял над ним, сутулый и истощенный, сжимая и разжимая кулаки. Галиан перекатился на живот, поперхнувшись и вскрикнув. Из-под левой лопатки торчала рукоять кинжала, и черно-алый кровавый цветок расцветал на кольцах его кольчуги.
Все на мгновение оцепенели. Потом Ксонгис бросился к Галиану на помощь, а Поквас, выхватив из ножен кривую саблю, рассек ею воздух и занял боевую позицию.
– Проклятый Ущерб! – выкрикнул он. – Я давно знал, что нужно перерезать тебе горло!
Сжимая в руках голову лорда Косотера, Сарл сидел на его безжизненном теле, раскачиваясь из стороны в сторону и безумно хихикая. Позади него, там, где находилась Священная Библиотека, сквозь листву замелькали сполохи света. Послышался рев и свист…
Поквас с яростью обрушился на того, кто назывался Коллом. Его сабля, мелькая, как струи серебристой туши, оставляла в воздухе мгновенные наброски. Колл играючи проскальзывал меж них, уклонялся, отскакивал…
Но тут зеумский меченосец внезапно остановился, глаза его с недоверием расширились.
Колл бросился вправо, прокатился по земле, как краб, туда, где на трупе Капитана сидел Сарл. Сержант поспешил отползти назад.
Существо, звавшееся Коллом, перескочило за него, перекатилось к забытому мешку Капитана и вскочило на ноги, потрясая Белкой. Оно стояло, пригнувшись, переводя взгляд от Покваса к Ксонгису, который с натянутым луком занял позицию сбоку.
Неподалеку раздались взрывы. Титанический рев огласил небо.
А изможденный Ущерб принялся хохотать, и смех, вначале похожий на человеческий, перешел в волчий вой. Ксонгис пустил стрелу. Колл ударил Белкой, но промахнулся. Стрела с глухим стуком вонзилась ему в шею.
Колл упал назад, но как-то ему удалось перекатиться на ноги. Свободной рукой он схватил стрелу. Выдернул.
Закричал.
Пальцы его разжались и разошлись в стороны.
Мимара, пошатываясь, подошла к умирающему Галиану.
Выкрикнув что-то на зеумском, Поквас подскочил к Коллу, рисуя саблей в воздухе письмена. Зазвенела сталь. На Белке осталась зарубка, но меч не сломался. Ксонгис выпустил еще две стрелы. Колл сделал выпад, избежав первой, но вторая попала ему в бедро. Он едва выдержал натиск черного гиганта.
Мимара, не дыша, смотрела на схватку. Кирри пульсировало в венах, заставляя сердце стучать, как боевой барабан.
Ксонгис крутнулся при ее приближении, выпуская очередную стрелу. Она просвистела мимо ее левого уха, словно вспарывая воздух. Мимара вонзила меч Галиана в подмышку имперскому следопыту. Она чувствовала в нем дыхание смерти, оно передалось по лезвию и рукоятке меча.
А позади, где силуэтом высились руины, горел лес. Сарл опять принялся хохотать, подвывая, его лицо раздробилось на тысячу морщинок.
Свистящая сабля настигла Колла в прыжке. Существо накренилось в воздухе, пытаясь приземлиться на здоровую ногу, и грохнулось на спину. Зеумец торжествующе взвыл в предвкушении конца…
И потому не услышал ее приближения.
Дым скапливался над поверженными укреплениями, кружась, уносился в высокое небо. В разрушенной Библиотеке под порывами шквалистого ветра ярко разгорелся огонь, поднимая тучи искр и пепла вокруг колдуна и Нелюдя.
– Не делай этого! – выкрикнул Акхеймион.
Стоя на стене, откуда он наблюдал за полетом дракона, Клирик сорвал с кожаного шнурка мешочек, покрытый рунами. Он задумчиво посмотрел на него, взвешивая на ладони. У Акхеймиона сердце сжалось в груди, когда он увидел, как раскачивается мешочек прямо у открытого пламени. Он понял, что поклонялся ему. Складки собрались у его горловины, затянутой шнурком. Он слегка оттопыривался по бокам, будто в нем сидела мышь. Теперь казалось абсурдным, что такой ничтожный предмет стал талисманом, фетишем, от которого зависела вся экспедиция. Мешочек с сажей.
– Нет! – закричал Акхеймион.
Но было уже слишком поздно. Клирик, склонив голову набок, словно хотел почесать ухо о плечо, перевернул мешочек кверху дном. Прах Ку’жары Синмоя высыпался серой струйкой. А ветер развеял его в воздухе.
– Не надо было! – выкрикнул старый колдун.
Темные глаза, не мигая, уставились на него.
– Я уже сделал…
– Почему? Зачем?
– Потому что я не помню побед… – И голос его дрогнул, будто он потерял нить.
Внезапный гнев исказил его лицо.
– Только предательство! – проревел он. – Горе и разрушение!
Возмущение переполнило старого Друза, ярость, которая овладевает людьми, когда абсурд достигает запредельных высот.
– Нет! – рявкнул он. – Я сохраню тебе память! Я буду твоей книгой, и ты будешь читать меня! Ты Ниль’гиккас! Последний король Обителей – величайший из Сигу!
Казалось, огонь застыл от смеха Клирика.
– Сесватха! – позвал Нелюдь. – Старый, покойный друг… Услышишь ли ты мою проповедь?
Акхеймион, не веря своим глазам, лишь стоял и смотрел с отвращением на него.
Нелюдь забормотал проклятия, и из глаз и рта его полился свет. Он шагнул со стены вверх, взбираясь по воздушной арке, которая подняла его высоко над языками пламени, волнующегося во дворе.
– Ниль’гиккас! Призови меня, умоляю! Постарайся пробудить истину, дремлющую во мне.
Пламя бушевало среди деревьев. Дым клубился вокруг Нелюдя. Волны жара прокатывались по его телу. И колдун понял, что сейчас он нападет.
Древний мастер Куйя, герой тех войн, что были еще до Бивня, готовился его убить.
– Ты думаешь, Ниль’гиккас – это то, что я потерял! – крикнул сверху Нелюдь. – И поэтому смогу это вернуть!
Акхеймион смертельно устал. Весь избитый и обожженный, но все же уцелевший, он не осмелился спорить. По крайней мере, теперь у него был опыт битвы благодаря дракону. Он чувствовал, как его переполняют заклинания и чары, звеня струнами колдовства…
Но не наносил удар.
– Ты забыл, – выкрикнул Нелюдь, – что до прихода Правителя Нелюдей меня не существовало!
Он продолжал парить на возвышающейся арке, за которой Акхеймион поворачивался, как за стрелкой компаса. Камни рушились вниз, оставляя в воздухе созвездия искр.
– Я не могу вернуть его, как невозможно восстановить девственность матери!
Акхеймион будто прирос к месту перед растущим колдовством. «Бей! – завывало что-то внутри. – Бей сейчас!»
– Я Инкариол! – выкрикнул Нелюдь. – Клирик! И тебе не выдержать моего урока!
Но вместо того чтоб напасть, старый колдун окружил себя чарами, окутал стеклянными щитами сверкающего света. Он пытался себя убедить, что после поражения в Кил-Ауджасе Клирик, возможно, не такой уж могущественный, что гниль, разъевшая его душу, притупила его колдовскую силу…
Но теперь он был в этом не уверен.
«Бей же, глупец!»
– Ты думал, что я пришел в негодность! – кричал Ниль’гиккас. – Считал, что Клирик – обломок кого-то большего! Но ты ошибался, Сесватха! Я Истина!
Правитель Нелюдей взбежал по спирали над горящими листьями и корой, над обезглавленными башнями и осыпавшимися стенами. И неподвижно завис перед монументальным остовом Турели.
– Нас много! – ревел эрратик. – Нас легион! То, что ты называешь своей душой, не больше чем путаница, немощь! Множество, которое не может сосчитать моменты, от которых она рассыпается на части, и называет себя Единой.
Глаза его вспыхнули белым. Слова сотрясали воздух, слова, от которых алая краска заливала его лицо. Звук распарывал пустое пространство, ревел в ушах. Молнии трещали меж ними, разбивая чары Акхеймиона. Старый колдун поднял руки, пытаясь остановить сверкающее буйство.
– Только если соскоблить память! – выкрикнул Клирик, и свет, льющийся из его глаз, стал меркнуть. – Тогда Бытие превратится в чистое Становление! Только когда прошлое умрет, сможем мы сбросить бремя нашей Души!
Фрактальные линии света опутали фигуру с распростертыми руками. Посыпались новые заклинания, сотрясая эфирные просторы. Вспыхнули новые лучи, с треском и свистом прорывающие защиту колдуна. Огонь пожирал деревья и кустарники. Полыхал на обломках стен. Знаменитые дворики Священной Библиотеки превратились в горящие ямы.