Перемещение официально объяснялось освоением нового профиля работы. Такие рабы-универсалы поощрялись руководством завода премиями, подарками, благодарностями. Но была и другая причина частых перемещений таких иностранных гражданок. Для администрации цехов – молодых и пожилых фрицев – часть из этих работниц были яркими, симпатичными фрау-рабынями.
Александра – стройная и статная, бледнолицая и крепкая, голубоглазая блондинка и пышущая от природы здоровым телом, несмотря на скудность пищевого пайка, естественно, привлекала тевтонских воздыхателей. Немцам-технарям нравились славянки.
Однажды Сашу пригласил в кабинет начальник цеха. Звали его Курт Вайсман. Это был немец с красным, а скорее, багровым и одутловатым лицом, явно страдающий гипертонией или злоупотребляющий шнапсом.
Коротенькие ножки выдавали в нем не чистого арийца, семитские корни явно были в роду. Так, во всяком случае, пояснила Александре ее подруга по цеху Вероника Орлова. Светло-коричневые подтяжки, поддерживавшие его широкие брюки, плотно прилегали на груди, опускаясь вниз по прилично выпуклому и округлому животу. Начал он беседу с откровенных намеков…
– Мы можем с вами, Александра, подружиться… И вам будет хорошо, и мне приятно, – скабрезно начал беседу Курт.
Выдвинув верхний ящик письменного стола, он взглянул на разбросанную бижутерию и достал колье. Оно было оригинальным, но дешевым.
– Возьмите эту драгоценность, пусть она напомнит о нашей с вами встрече, – проговорил на ломаном русском языке Вайсман. После чего он встал из-за стола и попытался повесить колье на шею Александры.
После этих слов у гостьи хозяина кабинета стало исчезать что-то, что, может быть, составляло ее целостность. Все заколебалось и рухнуло, в одночасье разрушаясь и распадаясь. Она почувствовала, как стало вдруг ей нехорошо, то ли от усталости, то ли от стыда. Ей показалось, что в кабинете не хватает свежего воздуха.
Она поняла, что стала появляться раздвоенность души. В одной половине ее оставалось мимолетное счастье, а в другой – верность и порядочность.
Александра оттолкнула подошедшего совсем близко Курта, не рассчитав свою силу. Он попятился назад, быстро перебирая коротенькими ножками с носков на пятки, чтобы поймать равновесие и не грохнуться на спину. Выскочив из кабинета вся красная, она прибежала на рабочее место и занялась выполнением своих профессиональных обязанностей.
Возбужденное состояние и неестественное поведение Александры не осталось незамеченным подругой Вероникой. Она все поняла и сразу рубанула:
– Ну и дура… Согласилась – жила бы по-другому, катаясь в масле.
– Ты что, на самом деле поступила бы так, как мне пожелала? – округлила глаза раскрасневшаяся Александра.
– Без проблем… Я бы расшнуровалась…
– У каждого свои взгляды на жизнь. Даже в неволе я не хочу, как ты выражаешься, «расшнуровываться». Понятно?
– Еще бы не понятно… Чистюля!..
Александру, как и других, часто приглашали на «откровенные» беседы. Но она держалась, а потом стала жаловаться на «приставучих». Объяснила с подтекстом – мол, мешают нахалы и наглецы «честно и достойно работать на Великую Германию», отнимают рабочее время. Однажды даже пожаловалась чиновнику, отвечавшему за вопросы технической безопасности завода. На некоторое время к ней перестали приставать, но продолжали сопровождать сзади возгласами: «Зер гут фрау!»
Русские женщины пытались объединиться в союз по национальному признаку. Но агентура, густо посеянная в заводских цехах, сразу доносила об этом в гестапо. Наиболее активных россиянок разбросали по другим предприятиям, а двух забрала полиция. Поэтому Александра вела себя осторожно и если вредила на производстве, то самостоятельно, не делясь своими «тайными технологиями» с землячками.
Чаша терпения переполнилась тогда, когда с нею заговорил один эсэсовец о евгенике – выведении идеальных людей, а по существу, о селекции применительно к человеку в борьбе с вырождением.
Нужно сказать, что в нацистской Германии принудительной стерилизации подлежали «неполноценные лица», «плохие народы», «идейно порочные». К ним относились евреи, цыгане, уроды, душевнобольные, коммунисты и т. д.
Потом ей вместе с другими здоровыми и красивыми женщинами поведали о существовании в Германии программы «либенсборн», проводящей зачатие и воспитание в детских домах детей от служащих СС, прошедших расовый отбор. Так Гитлер планировал возрождение арийской расы.
О женщинах, собираемых на оккупированных территориях, в частности на Слобожанщине – северо-востоке Украины, для этих целей, не раз рассказывал в своих выступлениях разведчик НКГБ СССР, киевлянин, полковник Александр Пантелеймонович Святогоров, участвовавший во многих операциях как на оккупированных территориях, так и в тылу у немцев.
Автор посвятил А.П. Святогорову две книги: «Под псевдонимом Зорич» и «За линией фронта. Командир разведгруппы».
Это он принимал участие вместе с «Богом минной войны» полковником Ильей Григорьевичем Стариновым в уничтожении коменданта Харькова, командира 68-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Георга фон Брауна вместе с его штабом и высокопоставленными чиновниками из оккупационной администрации города.
Именно здесь осенью 1941 года А.П. Святогоров получил материалы о германской геббельсовко-гиммлеровской программе «либенсборн», включавшей в себя отлов славянок, подпадающих под арийские стандарты, и отправку их в Германию.
Специальные команды, выполняя задание Геббельса и Гиммлера, искали таких женщин в оккупированных районах СССР в течение всей войны.
Каждое поступление подбитых немецких танков являлось для восточных работников радостным событием. Конечно, советские женщины не знали фронтовых подробностей. Закончился сорок третий год, наступал год очищения территории Родины от коричневой нечисти.
Осенью 1944 года железнодорожные составы стали доставлять на завод исковерканную броню. Битые танки были результатом первой Гумбиннен-Гольдапской фронтовой наступательной операции, проходившей с 16 по 30 октября 1944 года силами войск 3-го Белорусского фронта. В ходе операции советские войска прорвали несколько оборонительных рубежей, вступили в Восточную Пруссию и достигли глубокого продвижения, но разгромить противника им не удалось.
«Значит, бьют наши ребята немчуру, судя по раненым танкам вермахта», – рассуждала Александра вместе с другими соотечественницами – подругами по несчастью.
Именно тогда, даже не зная этих подробностей программы «либенсборн», Саша задумала сбежать во что бы то ни стало, – будут и дальше приставать. Даже изможденные славянки в нечеловеческих условиях заводского труда, труда практически в неволе, не теряли своей природной красоты, выдержки и спокойствия.
У нее постоянно в голове роились планы побега, – и вот этот день настал.
По улицам Гумбиннена потекли сначала тонкими ручейками, а потом широкими реками немецкие тылы, побитые войска вермахта, а с ними и те воинствующие прибалтийские националисты, которые за совершенные преступления боялись Красной армии и советской власти.
Эти вражеские потоки настигали наши штурмовики. Они клевали вражеские колонны так же, как когда-то немцы наших отступающих воинов и эвакуирующихся мирных жителей. Не раз Александра откладывала уже созревший план побега, – благоразумие и чутье подсказывали: «Не торопись, можешь потерять все, и даже жизнь! Пока момент истины не наступил».
И вот удача – наши бомбардировщики серьезно «пощипали» местный гарнизон. Досталось и танкоремонтному заводу: были взорваны основные цеха, в том числе обрушились перекрытия и стены в ее «чахоточном» – гальваническом цехе, где погиб и приставучий жизнелюб Курт Вайсман. Его придавило многотонным потолочным железобетонным перекрытием…
Пока разбирали завалы на танкоремонтном заводе, Александра окончательно определилась – бежать!
Дождавшись очередного сильного налета, она вместе с несколькими женщинами побежала навстречу приближающимся нашим частям.
Нехитрый скарб (сухари, сухофрукты, кусочек пожелтевшего сала) – и Шурепова покидает пределы завода и направляется в сторону Мариямполе – места, где ее разлучили с детьми. Сорвав с куртки нашивку «OST», она стала пробираться лесными массивами, сторонясь сел, хуторов и перекрестков дорог.
«В случае задержания, – размышляла Александра, – представлюсь полькой немецкого происхождения. (К тому времени она практически усвоила немецкий и польский разговорные языки. – Авт.). Скажу только часть правды – ищу потерянных детей. Мне поверят, я больше чем уверена».
Когда она однажды увидела красноармейцев, видимо войсковых разведчиков, ей захотелось крикнуть во всю глотку: «Дорогие мои, я своя, своя, своя!» Но поостереглась – сказались гитлеровская пропаганда и рассказы некоторых военнопленных и остарбайтеров. Суть этих «убедительных разъяснений» заключалась в том, что бывших военнопленных и угнанных на работу в Германию на родине арестовывают и отправляют в концлагеря – как бывших «врагов народа» и настоящих «предателей». Правда, были такого рода типы и без кавычек, но их разоблачением занимались коллеги ее супруга. Знала она и о спектаклях с переодеванием немцев в наше обмундирование.
И в этом была своя правда: в потоках освобожденных пленных и беженцев пытались бесследно раствориться власовцы, оуновцы, полицаи, старосты, каратели, агенты немецких спецслужб и прочие проходимцы.
Боясь расплаты за свои злодеяния, они, подобно хамелеонам, меняли окраску, мимикрировали, и не так-то просто было военным контрразведчикам в напряженных фронтовых условиях распознать предателя и отделить его от патриота.
С понятным недоверием, а то и открытой враждебностью некоторые наши граждане смотрели на тех, кто по несколько лет провел в плену или работал на заводах фашистской Германии, но остался живым и невредимым.
Во Франции, Норвегии, Бельгии и других европейских странах тоже жестко и даже порой крайне жестоко относились к женщинам, поддерживавшим близкие отношения с гитлеровцами. Их стригли наголо, клеймили и даже забивали камнями или расстреливали.