— В общем, если убрать подробности, которых тебе не нужно, доводили до него примерно то же, что мы с тобой у тебя на квартире… — проговорил через несколько шагов Митридат.
— Ты намекаешь на?.. То есть всё же — наши? — шёпотом, но настоятельно спросил Алексей.
— Не-не, — замотал Мишка головой. — Как мне сказали, он в целом отбился. И отвечал, что характерно, примерно то же, что и нам тогда. Ну, там, что он за республику душой и телом, что нет большего государственника, чем он, ни в какие сепаратные игры не играет, и постом в 4-й бригаде доволен. Вообще, как мне сказали, довольно связно и убедительно отвечал. С Сотницким никаких тёрок больше не устраивает и не собирается — не по рангу, мол, и он это понимает. Но…
Он помолчал, затем продолжил:
— В общем, в Москве пожали плечами и сказали: «Коли так, проблем нет, воюй». Но другие вопросы вокруг него всплыли…
— В Москве? — уточнил Алексей.
— Да везде! — отмахнулся Мишка. — Москва ж не напрямую в наших делах участвует! Тут своих полно, которые посредничают, — и советники, и кураторы… Особенно один, я тебе не буду про него говорить. Двух маток посасывает…
Снова помолчал. Будто думал, говорить дальше или нет.
— Ну. Что за вопросы? — подтолкнул его Алексей.
— Ну-у… В общем, так. Сам знаешь, у укров вокруг обмена пленными целый бизнес возник. Ужас, что, суки, творят. Даже за двухсотых деньги требуют. Причём и с наших, и со своих. Собственный прайс-лист создали! Столько-то — за внесение в список обмена, столько-то — за доставку тела родным, столько-то — за идентификацию, ежели тело… ну, попорчено.
С нашей же стороны по-разному было. Кто-то одно, кто-то другое делал. По-разному обменивали. «Афганцы» наши хорошо работали, на «минус» заезжали, договаривались. Казаки до сих пор самостийно этим процессом рулят. Ну и по Сан Санычу возникли вопросы. Что будто игнорирует он приказ об обмене пленных. Причём по причине коммерческой.
Мишка наклонился к уху Алексея и ещё сильнее понизил голос:
— В общем, донесли до ЦК, что командир твой бывший пленными приторговывал. Прикинь подставу?
Это, конечно, была гнусность. Война — не детские бирюльки, быстро приучает решать вопросы кардинально. А политикам только дай в руки такой инструмент, как война. Донос и подстава покажутся ещё меньшими из зол…
Нет, это торговля с врагом была гнусностью. А торговля пленными — вдвойне.
Но был ли Сан Саныч тем человеком, который мог подобным заниматься? Алексей в это не верил. Он, конечно, не был романтиком, человеческую природу изучил достаточно хорошо. И знал, что война людей меняет, подчас очень сильно. И всё равно не верил, что Бледнов был способен на такое.
— И что? — спросил он глухо. — Подтверждались данные?
— А данные подтверждаются вообще на всех, — качнул плечами Митридат. — Нет у нас пока такого следственного аппарата здесь, чтобы чётко отделить праведные сигналы от злобных наветов. Да и не в том дело. Дело в том, что давно была дана команда обменять всех на всех. Озвучил Глава, но сам понимаешь, кто ему посоветовал это сделать. Как к нему ни относись, но, грубо говоря, верховный главнокомандующий отдал приказ своим подчинённым командирам сделать так и так. А среди них нашёлся кто-то, кто его послал и продолжил бизнес!
— Бледнов? Точно?
— Да хрен его знает, сегодня-то! — вспылил Мишка. — Расследование покажет! Но я тебе почему про политику-то толкую? Потому, что командир твой был на такой политической позиции, что любым сколько-то обоснованным доносом на него могли, а главное — хотели воспользоваться. Чтобы снять угрозу на будущее! С его стороны!
— Значит, Первый дал команду? — подытожил Кравченко.
— От же, чёрт, упрямый!.. — прорычал Митридат. — Команды вообще могло не быть на этих уровнях! Есть политические условия! И они давят! И когда появляется возможность это давление снять, его снимают! Под любым предлогом и любой ценой! Сан Саныч мог быть чист, как ангел! Но он представлял угрозу политическому процессу строительства республики. И дальше кому-то в глубинах аппарата подали материалы. А там резолюцию высказали, даже не наложили: «Разобраться и наказать». Помнишь, как у Высоцкого? «Мой командир меня почти что спас, но кто-то на расстреле настоял…» Это ж война, мне ли тебе говорить! Тут всё упрощается. А прежде всего такие вопросы, как цена приказа и цена жизни.
Он с шипением втянул в себя холодный воздух через уголки рта.
Потом сказал совсем тихо, хотя тише, казалось, было уже и некогда:
— Потому я тебе всё это и рассказываю, чтобы ты понял: если понадобится для примера засунуть в дело Бледнова тебя, то этих людей не затормозят ни твои заслуги, ни твой уход от Бэтмена по принципиальным мотивам. А потому тебе надо спрятаться у себя в подразделении и не отсвечивать. А главное — молись, чтобы хохлы поскорее войну начали. Война, она всё списывает…
Глава 6
Война и началась, как Мишка предсказывал, а вроде нет. Как-то вползала она, а не врывалась.
Как раз утром 5-го числа у Сокольников укры обстреляли позиции луганского ополчения из АГСов и стрелковки. Там в основном стояли казаки из отряда Колдуна. И били по ним с трёх сторон — от Трёхизбенки, Кряковки и от 37-го блокпоста, от Крымского. Казаки, естественно, отвечали из своих миномётов. Но это как бы не очень при чём — они стоят не в самом селе, дураков нет, а нарыли себе окопы и блиндажи в окрестностях. А ведь нацбатовцы бьют не столько по этим позициям, сколько именно по селу! Типичная тактика фашистов — убивать мирное население, чтобы лишить противника его поддержки.
Что ж, тут задача, надо признать, решена — село пустое. Не мёртвое, а… Словно тот раненый конь на нейтральной полосе между нами и немцами из рассказа, кажется, Астафьева, что довелось услышать как-то по радио «Звезда». Всю жизнь служила лошадка, но попала под обстрел и стоит, раненая, между позициями, из последних сил, чувствуя, что если только опустится на землю, то не встанет уже никогда…
Алексей в Сокольниках был не раз — присматривал местность перед выходами. И всегда поражался, с какой жестокостью действовали украинские нацисты. Они с той стороны и стояли, прежде всего — «Айдар».
Посёлок этот если не превратился в Сталинград, то только потому, что домики были маленькие, деревенские. Были украинские — с четырёхскатной крышей, будто пирамидка, были русские — с двускатной, были и смешанного типа — вроде и четырёхскатные, но с неким треугольным скворечником наверху как продолжение боковых скатов. Или, вернее, их начало.
Но домики именно что — были. Каких типов больше, определить уже затруднительно — уж очень сильно разрушено всё. Иные без крыш, а иные и без стен. Постарались укры одинаково по всем. Программа украинизации Донбасса не делала различий между национальной принадлежностью местных жителей.
Конечно, Кравченко, русский с украинской фамилией, вполне себе понимал, что в «украинском» доме могли жить русские, а в «русском» — наоборот. Если не вообще какие-нибудь греки. Условно. У греков вроде в Донецкой области своё село есть, место компактного проживания. Алексей не знал ни имени его, ни местонахождения. Так, слышал краем уха. А здесь поначалу вообще-то сербы жили. Их князь Потёмкин сюда пригласил. Отсюда и название районного центра — Славяносербск.
В общем, была бы здесь, на Донбассе, сборная солянка из национальностей, если б не империя, которая всех объединила под одним знаменем и одной властью, не заботясь о национальной принадлежности своих граждан. Живёшь в общей стране, законов не нарушаешь — вот и молодец, так и живи дальше. А если ещё и на империю хорошо работаешь — то и карьеру в ней сделаешь. Вплоть до места в самой высокой элите. Особенно в советские времена, когда отменили сословное деление.
Сложился здесь, на Донбассе, за столетия тот самый имперский народ. Народ, который ощущает себя русским не по национальности, а по принадлежности к общей стране. А имперцы все, в общем, мыслят схоже: «Жила бы страна родная — и нету других забот!»… И понимают друг друга, даже если между их империями рознь. Потому мы давно простили немцев, но не простили их фашизма. И не забыли. Потому и Победа — наша, хотя сами тогдашние победители почти все вымерли. Потому что эта победа не над немцами, а над фашизмом.
А вот для нациста все чужие. Включая и своих, когда они не хотят принимать людоедскую, по сути, идеологию «Нация — превыше всего». Оттого нацист и готов уничтожить хоть весь народ, если тот с ним не согласен. Что и демонстрируют сегодня нацисты из «Айдара» и прочих нацформирований, здесь, на Донбассе. Вот в этих самых Сокольниках. Можно было бы сказать — с блеском демонстрируют, если бы от этого не исходило такой замогильной, дьявольской черноты…
Вот они, могилы. Одна прямо у дороги, перед разнесённым двором, — крест. Без надписи. Безымянная жертва нацизма… Как в сорок первом, ей-богу!
Сейчас здесь тихо, зато в Донецке что-то творилось. По новостям передавали: в аэропорту бои идут, но без нетбука Алексей был отрезан от Интернета, и подробностей не знал. Начальник штаба довёл до них, офицеров, как положено, сводку — но та была вполне обычная. Обстрелы, перестрелки, действия ДРГ.
Так что этот день пришлось посвятить своим новым прямым служебным обязанностям — боевой подготовке. Ну, если так можно назвать то, чем пришлось заниматься на самом деле, — какая уж тут учёба для матёрых мужиков, прошедших хорошую школу реальной войны, да под началом толкового командира? Каковым и был Перс, всё больше нравившийся Алексею.
Поэтому он больше приглядывался, присматривался к людям, определяя, кто как двигается, кто как смотрит, кто как ведёт себя. С ними ему ещё ходить на боевые, и он хотел заранее определить перспективных бойцов в свою группу. Перспективных для своей именно группы.
Эх, сюда бы своих хоть пару расчётов! Нет, лучше четыре! Тогда бы у него сразу была бы полноценная группа, в которой всё уже отработано, где — главное — взаимодействие чуть ли не на уровне рефлексов получается!