А в большом зале дворца раджи Авенира стояла напряженная тишина. В первые минуты все собравшиеся молча разглядывали друг друга. Держались вежливо, сдержанно, стараясь ничем не выдавать своих чувств. И все же нет-нет прорывалось: здесь — любопытство, там — ревность, а то и зависть. Змеей из-под полуопущенных век выползала подозрительность, и лишь немногие смотрели прямо, без боязни.
Здесь был словно иной мир — иная вселенная с собственным небом — расписным потолком, собственным светилом — зажженным факелом в треноге. Горизонт зала хоть и узок, но вмещает в себя все потребное человеку для жизни. На стенах — сабли и луки в колчанах; растянутая, как шкура животного, висит кольчуга: колечко к колечку, работы изумительной. Есть на что полюбоваться. А рядом — богато разукрашенный круглый щит и внизу, прислоненные к стене, — секиры, булавы. Тускло поблескивает инкрустация, вспыхивают, точно глаза ночного хищника, драгоценные камни.
Не спешит заговорить раджа Авенир. Одно неосторожное слово, один неверно истолкованный взгляд — и будет разрушено дело, над которым он трудился столько времени, рассылая гонцов, узнавая настроения князей, подбирая правильные фразы. Нельзя, чтобы его дурно поняли.
Но вот воцарилась тишина — и в зале, и в сердце каждого из собравшихся. Точно в битву бросился в этот важный разговор раджа Авенир, мудрец и книгочей: отважно, не оглядываясь назад, но и не теряя осмотрительности.
— Высокие гости! — зазвучал его голос. — Друзья мои… Все ближе к нам подбирается Аурангзеб. Будь у него меньше терпения — он попытался бы захватить нас всех разом. Раскрыл бы пасть и заглотил всех… Но это вызвало бы яростный отпор. Поэтому он действует хитростью. Злые боги вложили в его голову злой умысел. Аурангзеб поступает очень умно. Он откусывает от наших земель по кусочку, пользуясь тем, что ни одного из нас не волнует то, что происходит с соседом. Захватил Аурангзеб какое-то мелкое княжество? Ну и что? Нам-то что за дело? Нас-то он не трогает… Проходит год, тихо сидит Аурангзеб. Разве что набегом пройдется по какой-нибудь деревне, но и этого никто не заметит — кроме тех, кто спасется от нашествия. А мертвые — молчат… И вот, год спустя, — новое завоевание. И опять все молчат. Опять никому нет дела. Я уже давно наблюдаю за тем, как Аурангзеб подбирается к моим границам. Шаг за шагом, очень осторожно. Так львица подкрадывается к пасущейся косуле. Та косится но сторонам, дергает ухом, но пока не понимает, что именно на нее положил глаз коварный хищник. А когда львица прыгнет — будет уже поздно. Когти вопьются в круп, зубы вонзятся в горло…
Раджа замолчал, ожидая, как отнесутся собравшиеся к тому, что прозвучало. Хоть все знают, что Авенир прав, но… кто как примет эти слова?
Для иного то, что не названо словами, прямо, как будто бы и не существует. И особенно это относится к тем князьям, чьи владения еще не пострадали от нашествия. Отгородили себя, точно в норку забрались; а что происходит за ее пределами — их словно и не касается.
Первым заговорил Мохандас:
— Так что же ты предлагаешь, почтенный Авенир?
Достойный вопрос, сдержанный тон. Хорошее начало. Одно только плохо: Мохандас подозрителен и тщеславен. Поговаривают, будто он, невзирая на бедность, давно рвется к верховной власти. И захватил бы ее, будь у него сил побольше. Мохандас происходил из очень знатного и очень древнего рода, который числил среди своих предков бога Агни. С таким шутки плохи.
Авенир помедлил, еще более тщательно выискивая среди слов самые верные, самые точные. Нельзя давать Мохандасу ни одного повода погубить столь важное дело.
Однако выхода нет. Потому что задуманное Авениром опасно.
И было бы опасно, даже не будь здесь Мохандаса.
Опасно — да. Но это — единственный путь к спасению.
— Я считаю, что один из нас должен быть избран верховным правителем всех здешних земель с Патампуром в центре, — прямо произнес Авенир. — Мы соединимся и создадим единое государство, большое княжество, способное противостоять захватническим устремлениям Аурангзеба.
Произнес — и тотчас ощутил, как напряглись все находившиеся в пиршественном. Каждый сейчас пытается понять: оскорбительно ли для него предложение Авенира или почтенно. Придется ли подчиниться кому-то из тех, кто издавна воспринимается как равный, как один из многих, пусть и почтенных, пусть и заслуженных, могущественных? Или же ты сам станешь тем, кому подчинятся? Но ведь в таком случае всегда найдутся недовольные, и с этими недовольными предстоит долгий, неприятный разговор…
Не позволяя этим чувствам развиться, Авенир быстро заключил:
— И когда мы изберем верховного правителя, на него ляжет обязанность возглавить ответную войну — войну против Калимегдана.
Буйный Мохандас тотчас взорвался:
— Насколько я понимаю, почтенный Авенир, и качестве этого самого верховного правителя ты видишь себя? — И прибавил язвительно: — Кажется, и занятие для верховного правителя п.! уже подобрал! Все тебе уже ясно — чем должен будет озаботиться таковой правитель, кто станет главным его противником, какие задачи перед ним встанут в первую очередь… Да, у тебя воистину государственный ум, раджа Авенир! Недаром ты прочел много толстых и пыльных книг!
Авенир молчал. Он не считал нужным отрицать предположение Мохандаса. Скорый на язык князь из рода бога Агни был совершенно прав: Авенир считал, что справился бы с ответственностью, которую накладывает звание верховного правителя. Но говорить об этом раньше времени открыто он не собирался. Пусть выскажутся остальные.
Мохандас продолжал, по обыкновению резко и напористо:
— Но кого бы мы ни выбрали себе в верховные правители, все закончится одинаково: мы потеряем свободу. Ну так знай, раджа Авенир, мудрец, прочитавший много пыльных и толстых книг: люди моего княжества, потомки самого Агни, никогда не подчинятся чужой воле. Пусть мы умрем — но умрем свободными!
Всегда осторожный, всегда готовый выслушать и принять взвешенное решение, раджа Авенир попытался с самого начала погасить грозящие вспыхнуть страсти.
— В твоей храбрости никто не сомневается, почтенный Мохандас, — молвил он спокойно. — Но одно остается неизменным: либо мы объединимся, либо нас ждет страшная участь. Если мы останутся разрозненными и будут продолжать сопротивляться Аурангзебу в одиночку, то… — Он сделал паузу. Было очевидно, что эти слова даются радже Авениру очень нелегко, но все-таки он произнес их: — Если каждый из нас по-прежнему будет рассчитывать только на себя, наши маленькие княжества могут вообще исчезнуть с лица земли. И установится здесь одно-единственное княжество — Калимегдан. Государство, где все подчиняются воле капризной Кали — Кали в ее самой страшной, самой грозной и самой мрачной ипостаси! Постепенно эта богиня забирает власть над Аурангзебом. Жрецы Кали еще остаются в тени, но их рука направляет действия Аурангзеба, и это ясно, как день, каждому, кто в состоянии смотреть и видеть.
На кого-то, быть может, эта речь и произвела впечатление, но только не на Мохандаса.
Трудно проникнуть в мысли того, кто не слушает; трудно войти в закрытую дверь, если она так и не пожелала распахнуться перед тобой. Мохандас слышал лишь одно: собственные чувства и свои личные соображения.
— Поступайте как хотите, — повторил он. — Объединяйтесь, если вам охота, и начинайте общими силами совместную войну. Но знайте: мое княжество никогда не покорится — ни Аурангзебу, ни Авениру. Не означает ли твое выступление, о великий раджа Авенир, что ты не чтишь грозную Кали?
Зазвучал низкий голос могучего чернокожего князя:
Мохандас прав, братья. Мы почитаем богиню Кали. И если воля богов — в том, чтобы мы подчинились Аурангзебу, то всякое сопротивление окажется бесполезным.
— Я тоже почитаю Кали, — резко возразил раджа Авенир. — Выслушайте же меня! Поймите — УСЛЫШЬТЕ… Кали-Дурга бывает созидательной, ее сила — не только в разрушении, но и в плодородии…
Еще один князь поддержал Авенира:
— Путь, по которому готов пойти Мохандас, — это путь смерти. Если Мохандас действительно считает бога Агни своим прародителем, он должен ненавидеть путь смерти и презирать его. Агни — это дом, Агни — тепло домашнего очага, Агни — добрый огонь, источник жизни… Не оскверняй же бога Агни, Мохандас, не превращай его благодетельную силу в убийственную!
И наконец зазвучал негромкий голос того, на кого так рассчитывал раджа Авенир, — голос мудреца Шлоки. И странное дело: совсем не звучный, этот голос обладал глубокой внутренней силой, так что не прислушаться к нему казалось невозможно. Голос этот проникал в самое сердце, он поселялся в рассудке слушающего, в его мыслях и начинал действовать там, подчас вопреки воле слушающих.
— Наберись терпения, о достойный потомок мирного божества, — обратился Шлока к разгневанному Мохандасу.
Тот багровел все сильнее, глаза его сузились, превратившись в смертоносные черные щели.
— Подожди немного, — продолжал Шлока, — открой свой слух для чужих слов. Да и то, полно, — чужие ли для тебя те, кто собрался здесь в пиршественном зале дворца владыки Патампура? И вы все, о высокочтимые господа, — мудрец медленно обвел глазами спорщиков, — где ваше терпение? Призовите его обратно, покуда оно не бежало слишком далеко — в такие дали, откуда уже не уловит вашего зова! Каждый из вас слышит сейчас только себя. Времени почти не осталось. Несчастные люди бегут от занесенного над ними меча… А ведь наши люди хотят одного: просто жить. Жить под нашим прекрасным небом! Пасти скот, растить детей, любить жен-шин… Пить ветер, освеженный дождем! Ничего более — ничего сверх того, что подарили человеку боги! А вы, в чьи руки люди вручили свою жизнь, не в состоянии договориться между собой, чтобы спасти своих подданных!
С упреком посмотрел мудрец на Мохандаса, но тот ничуть не смутился и ответил дерзко, с вызовом:
— Я-то приехал! Сижу здесь и слушаю…
И тут приоткрылась створчатая дверь: то вышла к гостям, чтобы прислуживать им, любимая наложница раджи Авенира, красавица Вальмики.