— Держись, малыш, — выдохнула она и перенесла его в дом Эша в Катотеросе — небесном царстве атлантов.
Он лежал на полу, Дельфина склонилась над ним. В его ушах звенели слова Нуара.
Было ли все сказанное о ней ложью? Она предала его?
— Почему ты за мной вернулась?
Она ответила ему недоверчивым взглядом:
— Я не хотела, чтобы тебя убили.
— Ты даже меня не знаешь.
Она ему что-то ответила, но из-за боли во всем теле он не смог расслышать ее слова. Вместо этого он почувствовал, как тьма наползает и целиком поглощает его.
Сердце Дельфины замерло, когда глаза Джерико закатились, и он тяжело выдохнул.
Ужаснувшись, что он умер, она наклонилась, пытаясь услышать сердцебиение. Его не было…
Нет, стоп. Было. Очень слабое. Дыхание тоже было слабым, но слышным.
Благодарение богам за это.
— Здорово его отделали.
Она подняла взгляд на светловолосого мужчину, который служил Ашерону. Алексион. Это был он.
— Есть какая-нибудь кровать, куда я могу положить его, пока он не исцелится?
Алексион нахмурился:
— Ты не хочешь переправить его на Олимп вместе с другими?
Она покачала головой:
— Он ненавидит это место. Пожалуйста, я могу вылечить его, но он должен отдохнуть.
Алексион прикоснулся к руке Джерико, и тот исчез.
Она открыла рот, намереваясь спросить его, что он делает, но не успела произнести и слова, как оказалась в той же комнате, где на большой черной кровати, украшенной замысловатой резьбой, лежал Джерико, Белые простыни уже пропитались его кровью.
Рядом с ней появился Алексион.
— Я не знаю, что делать с его ранами. Я думал он — бог. — Эти слова означали, что Джерико не должен был так истекать кровью. Он должен был быть способен сам излечить себя.
Но он — это особый случай, она-то об этом знала хорошо.
— Он и есть бог.
— Тогда почему он так истекает кровью?
Дельфина не была уверена, но подозревала, что это как-то связано с его человеческим сердцем. Возможно, Зевс лишил Джерико способности исцеляться, чтобы позднее иметь возможность убить его. Зевс и вправду мог проявлять бездушие и коварство.
— Я не знаю. — Хотя ей было известно, что Ашерон доверял этому человеку, но сама она его совсем не знала. Последнее, что она сделала бы, это рассказала ему о слабом месте Джерико. Об этом никто больше не должен знать, она будет нема, как могила.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросил Алексион.
— Нет, спасибо. Я о нем позабочусь.
Он наклонил голову.
— Хорошо. Тогда я пойду и проверю других. Позови меня, если тебе что-то понадобится.
Оставшись наедине с Джерико, Дельфина, используя свои силы, удалила с него рубашку. При виде его ран и шрамов ее лицо исказилось. Алексион был прав. Нуар нанес ужасные раны…
Он желал пронзить сердце Джерико. Одна из ран находилась совсем рядом.
Когда понимание этого настигло ее, Дельфина похолодела.
Нуар знал. Похоже, ему кто-то рассказал, что Джерико можно убить, если пронзить сердце. Это — единственная причина, объяснявшая такие раны.
Но кто рассказал ему?
И зачем?
Если Нуара не остановить, пострадают все. Олимп падет, и спасения не будет никому.
Но как сказал Джерико, большинство людей продажны. А тех, кто непродажен, мало, и они — большая редкость. Возможно, тот бог думал, что перейдя на сторону Нуара, не превратится в его мишень. Или, может быть, он предложил Джерико в качестве знака честных намерений. Или, возможно, он жутко ненавидит его.
Кто знает?
Подавленная мыслью о том, что кто-то мог оказаться настолько равнодушным, она сама исцелила Джерико, потом мокрой тряпочкой стерла кровь и, добравшись до четко очерченных мышц его живота, замерла при виде шрамов там.
Неровные и глубокие, они походили на тот, что был на лице.
Дельфина содрогнулась. Зевс. Она узнала эти шрамы. Они появились от ударов молний. Чувствуя шок от той боли, через которую прошел Джерико, она села на кровать и проследила линию шрама на его лице до губ. Даже в бессознательном состоянии его сила не вызывала сомнений.
И он вернулся за ней, чтобы спасти.
В ее ушах звенели слова, которые он сказал Фобосу. Да, он спас других, но главным для него было спасти ее. Он пришел за ней даже прежде, чем за сестрой. Взгляд затуманился от слез, вызванных нежностью и благодарностью.
— Ты такой драчливый, — прошептала она.
И из-за нее он истекал кровью. Он, кто поклялся, что не станет препятствовать Нуару, все же сделал это. Не только потому, что Нуар ему угрожал. Она в это не верила. С самого начала он защищал ее так, как делали совсем немногие.
Джерико ненавидел этот мир, и тем не менее назначил себя ее опекуном.
Она взяла его руку и уставилась на темную, покрытую шрамами кожу. Грубая и мозолистая ладонь была раза в два больше ее ладони. Это были руки убийцы и любовника и принадлежали мужчине, который очаровал каждую ее клеточку.
Его веки дрогнули и открылись.
— Привет, — выдохнула она, радуясь его пробуждению.
Он нахмурился.
— Я на Олимпе?
— Нет, в Катотеросе. Я не дала им забрать тебя туда.
Джерико сжал ее ладонь. Его взгляд предвещал бурю:
— Почему ты так мила со мной?
— Что ты имеешь в виду?
— Я угрожал тебе и запугивал. Мы едва знакомы, и, тем не менее, ты проявляешь доброту. Почему?
— У меня должны быть причины?
Его взгляд стал мрачным и обвиняющим:
— Все лгут. И все продажны. Какая тебе выгода от доброты?
Его враждебность сбивала ее с толку:
— Я хочу отплатить тебе за мое спасение, других мотивов у меня нет.
Эти слова, казалось, разозлили его еще больше.
— Значит, говоришь, ты не заключала сделку с Зевсом на то, чтобы соблазнить меня?
Глава 11
Джерико следил за лицом Дельфины, на котором шок и паника сменяли друг друга. Он знал взгляд человека, застигнутого на месте преступления, и почувствовал отвращение к себе за то, что оказался таким легковерным. Как он вообще мог верить ей?
— Итак, это правда. — Презрительно скривив губы, он вырвал у нее свою руку. — Мне бы следовало это знать.
Он начал подниматься, но она почти грубо толкнула его обратно на кровать. Ему никогда не доводилось видеть ее в столь неистовом состоянии. Ее глаза прямо таки пылали.
— Не смей вести себя, как ханжа, и уходить, ты, упрямый мужлан. Да, Зевс приказал мне заманить тебя. Я не буду этого отрицать. Впрочем, так же сделала и твоя сестра. Но разве я когда-нибудь слушалась их? Зевс также приказывал мне захватить Арика, но я не подчинилась, как ты знаешь.
— Но меня ты совратила. — Он ненавидел нотку боли в своем голосе, которую не мог сдержать. Более того, ему был ненавистен факт, что он так привязался к ней, что сейчас испытывал эту боль. После многовековых стараний защитить себя она проникла за его заградительные щиты и нанесла такой удар в сердце, что ему захотелось сделать ей больно в ответ.
Казалось, она была шокирована:
— Каким образом? Будучи милой с тобой? Это все, что требуется? Я почему-то считала, что совращение — это что-то более серьезное.
В нем зажегся гнев.
— Не смей вести себя со мной снисходительно.
— Я не веду себя снисходительно. Это ты встал в позу, думая, что я тебя совратила. Все, что я делала, это обращалась с тобой по-человечески.
— Тогда насколько же я жалок, что потребовалось так мало?
Она стукнула его в живот. Не сильно. Больше походило на желание привлечь его внимание. Но этого оказалось достаточно, чтобы его гнев раскалился.
— Ты не жалок, — рявкнула она. — И ты не ничтожен. Но ты ранен. Может быть, слегка не в себе, но не жалок.
— Не в себе?
— Ну, ты ведь ворвался в ад, чтобы спасти женщину, которая оказалась достаточно тупой, чтобы дать себя поймать. Лично я не стала бы спасать меня после того первого раза. Это и говорит мне, что ты не в себе.
Джерико захотелось наорать на нее. Хотелось отрицать ее слова и злиться. Сделать ей больно и проклясть само ее существование. И все же, когда он на нее смотрел, все, что он видел — это ее совершенный рот, взывающий к поцелуям, и красивая улыбка, согревающая его сердце. Он видел зеленые глаза с золотистыми крапинками на лице, часто являвшемся ему.
Как она это делала? Как он мог желать задушить ее в одну минуту и обнять в следующую? Просто ее слова прорывались сквозь его гнев, успокаивая и умиротворяя.
Впервые за все столетия он не чувствовал себя жалким и ничтожным. И не потому, что ему вернули силы, а потому что она видела в нем нечто большее, чем его могущество.
Более того, он хотел стать таким, каким она его видела.
И не успев остановить себя, он поцеловал ее.
Его действия ошеломили Дельфину. Как он сумел за один удар сердца перейти из угрюмого состояния к поцелуям?
— У тебя не все в порядке с головой? — спросила она, когда он оторвался от ее губ и начал покусывать ее ушко.
— Нет. Но со мной определенно что-то не так. — Он отстранился, чтобы посмотреть на нее. — Я хочу ненавидеть тебя, но не могу даже сердиться.
Она прищурилась:
— Знаешь, думаю тебе учиться совращению нужно больше, чем мне. Почему ты не обзываешь меня жирной и уродливой, если уж на то пошло?
Он захохотал.
Она оказалась совершенно не готова к этому звуку. Это был глубокий и настоящий смех. Не фальшивый или язвительный.
— Ты смеешься?
Он попытался успокоиться.
— Нет.
— Да. Я его слышала. Ну и дела, — дразнила она. — Надо позвать Гермеса, чтобы эти новости распространились. Думаю, я только что поспособствовала приближению конца света… должно быть, это признак апокалипсиса. — Ее поддразнивания умерли, когда она поймала вспышку боли во взгляде Джерико, которую тот быстро спрятал. — Джерико, я тебя дразнила. И никогда преднамеренно не стала бы обижать.
— Хорошо, потому что ты живешь в том уголке моего сердце, где только ты сможешь сделать мне больно.