Эта ночь последняя, они расстаются на неопределенный срок. Никому не известно, сколько продлится война в Хэнше. Аина с удивлением обнаружила, что ей не хочется расставаться с Хорстом. Лучше бы он оставался рядом с ней. И грозная Дева-из-Бездны снова и снова проводила кончиками пальцев по щеке спящего и спрашивала себя – а так ли ей нужен весь мир, если счастье рядом? Или одной любви недостаточно для души, когда-то светлой и чистой, а потом прошедшей через ад на земле и ад по ту сторону бытия, вкусившей сладость кровавой мести и горечь поражения, вернувшейся в мир ради Силы и исполнения пророчеств и нежданно-негаданно открывшей для себя, что способность любить в ней еще не умерла окончательно?
Она хочет быть с ним даже там, в Хэнше, когда начнется битва. Помогать ему в этой войне. Хорст рассказывал ей, что в его стране есть обычай; возлюбленная рыцаря дарит ему какой-нибудь предмет, который рыцарь прикрепляет к шлему или носит на шее, поближе к сердцу. Она запомнила эти слова. Утром Хорст будет удивлен, увидев новое вооружение. Потому что подарок будет двойным. Она подарит ему не только доспехи, но и часть самой себя. Часть своей Силы. По ее приказу оружейник, изготовивший доспехи, сделал плюмажем на шлеме для Хорста ее волосы. Она заплела несколько прядей своей роскошной шевелюры в косу, а потом ее отрезала, чтобы коса стала талисманом для ее любимого. Прихоть, непонятная Тасси с ее умом и желаниями купеческой дочки и недостойная грозной Аины ап-Аннон. Романтическая причуда далекой, почти забытой жизни, которая, как она думала, погибла навсегда, утопленная в крови и страданиях.
Погибла ли?
– Мой воин! – До утра еще далеко, и Аина хочет забыть о том, что она Воплощенный Голод Вирхейна. Быть женщиной, любимой и любящей, гораздо приятнее.
По крайней мере, до утра.
Солнце еще не успело выйти из-за верхушек деревьев по обочинам дороги, а деревня Гримло осталась далеко позади. С того места, где остановился Хейдин, северный тракт просматривался на несколько лиг вперед – достаточно широкий и прямой, как древко копья, прорезавший поля и сады. И еще безлюдный. Ортландец не удержался от искушения воспользоваться зрительной трубой, купленной в Феннгаре. Вещь и в самом деле была чудесная, Хейдин просто наслаждался теми почти волшебными возможностями, которые она ему предоставляла. Он разглядывал фигурки крестьян в поле, людей возле разбросанных там и сям ферм, занятых своими делами. Он мог видеть их лица, их мимику, наблюдать за той работой, которую они проделывали. И никого не увидел на тракте. А еще в небе над трактом тоже было пусто. Зарята в это утро, видимо, решил, что его друзья обойдутся без него.
За спиной дробно застучали копыта, мимо Хейдина пронесся вороной жеребец с очаровательной всадницей в белой волчьей шапке. Руменика сегодня вела себя как расшалившееся дитя. Она все время обгоняла их маленький отряд – то ли давала Габару размяться, то ли пыталась таким образом отвлечь себя от каких-то мыслей.
– Поехать за ней? – Ратислав появился справа от ортландца.
Этот вопрос юноша задавал уже раза три. Хейдин отшучивался. Тем более, что Ратислав как-то внутренне изменился. Он с утра облачился в новую купленную в Феннгаре кольчугу, надев ее под куртку из вареной кожи, приторочил к седлу меч своего предка Рорка в черных сафьяновых ножнах, а новый лук просто ни на секунду не выпускал из рук. Может быть, именно благодаря оружию в облике Ратислава появилась какая-то особая солидность и значительность. Деревенский паренек уже ничем не напоминал Хейдину того нескладного и простоватого подростка, каким Ратислав показался ортландцу при первой встрече в Чудовом Бору. Теперь это был настоящий воин. И Хейдин одобрительно хмыкнул, осмотрев парня.
– Мне будет спокойнее, если ты все время будешь рядом с ней, – сказал он на этот раз.
– Какая-то она шебутная, дядя Хейдин, – сказал Ратислав. – Иной раз такое молвит, хоть со сраму провались. Чего это она?
– Не знаю. По мне, она славная девушка. Говорит, что думает. Так поступают только искренние и прямодушные люди. И отважные. Клянусь пряжей Атты, я знал очень мало таких людей. А еще она очень красивая. Редкая девушка.
– Я тоже мыслю, вельми красивая наша Руменика, – покраснев, произнес Ратислав. – Лицо у нее нежное такое, как зорька, а глаза – как поглядит, так сердце защемит. И улыбается так хорошо, открыто. Одно слово, красивая.
– Влюбился, что ли?
– Нет, что ты! Смею ли? Слыхал я, Зарята говорил, что принцесса она. А я кто? Смерд, безотцовщина. Моя пара за коровами ходит да овес молотит.
– Чего ты так себя не ценишь? Ты теперь не смерд, а воин. Из свиты принцессы Лаэды. Можно сказать, что ты ее главный защитник. В Корделисе рядом с ней был только ты.
– И не защитил. Надо было драться за нее, всем этим псам холки намылить. А я позволил лук и меч у себя отобрать, в темницу засадить.
– Спроси себя: «Что я мог сделать?» И ответь: «Ничего». Ты поступил мудро, не стал сопротивляться, потому сберег свою жизнь и жизнь Руменики. Даже самый могучий и отважный человек не всегда может победить.
– Кажись, едет обратно.
– Братца моего что-то не видно, – сказала Руменика, подъехав к воинам. – Очередная причуда или новый план для нашего путешествия и новые приключения на наши задницы?
Ратислав кашлянул, отвернулся. Руменика смерчем понеслась по дороге, теперь уже в ту сторону, откуда они ехали, навстречу Липке, которая ехала, пустив лошадь неторопливым шагом, увлекая за собой вьючных лошадей.
– А я думал, ты в нее влюбился, – сказал Хейдин. – Я бы влюбился.
– Неужто?
– В такую нельзя не влюбиться. Это не просто девушка. Это сама Жизнь. Уж поверь мне, моему опыту. Женщины – существа странные. Они часто отдают свои сердца проходимцам и ничтожествам и ломают судьбы мужчинам достойным. Сила и благородство в мужчине отпугивают их. Руменика не такая. Эта девушка отдаст свое сердце только лучшему из лучших.
– Скажу тебе как на духу, дядя Хейдин, – решился Ратислав, – сердцем тянусь к ней, ничего не могу поделать с собой. Да только разумением своим понимаю то, о чем сказал тебе только что. Не пара я ей. Ни по рождению, ни по положению. Из другого мира пришлец.
– А как же с Липкой быть?
– О чем это ты, дядя Хейдин? – Ратислав побледнел.
– Мы ведь с Липкой тоже из разных миров, но боги нас соединили. Ничего это тебе не говорит?
– Не хотел бы я с тобой о Липке говорить, дядя Хейдин.
– Все еще ревнуешь ее ко мне?
– Смирился я. Чую, что нельзя все назад обратить. Да и по совести сказать, не могу я держать обиды ни на нее, ни на тебя. Как было Богу угодно, так и сталось все. Верно, Бог судил, чтобы Липка была с тобой, а не со мной; с тобой ей лучше будет.
– Мудрые слова, – Хейдин был слегка удивлен тем, что говорил Ратислав.
– Я ведь как думаю, – продолжал Ратислав, – люблю я Липку потому, что в Чудовом Бору ближе нее никого мне не было. Дядя Славко обо мне пекся, но у него своя семья. После смерти отца я никому не нужен стал, озлобился на всех. А Липка мне сердце растопила. Помню, как посмотрит на меня, будто солнце летнее мне в душу заглянет, согреет так, что ничего прочего для счастья и не надо. После таких взглядов мне жить хотелось. И черствость людская, и невзгоды всякие – все нипочем было. Думал, родную душу нашел по милости Божьей, поведу ее под венец, как закон велит. Она тебя выбрала. Может, потому выбрала, что отца своего не знала, а может, и впрямь ты ее судьба. Я-то поначалу в ярости был, помнить должен. А потом помыслил, что коль выбрала она тебя, значит, тому и быть. Не хочу я вам поперек дороги вставать. Ты муж достойный, будешь ей лучшей опорой, чем я, худородный.
– Худородный? – Удивление Хейдина росло с каждой минутой. – Да ты говоришь со мной как истинный рыцарь, клянусь Оартом! Такого благородства, как в тебе, я и в знатных магнатах не встречал. И ты говоришь, что Руменика не оценит тебя? Она сама выросла в нищете и лишениях, оттого знает цену ласке и любви. Это не избалованная светская ледышка, насквозь фальшивая и алчная, как волчица. Если когда-нибудь она станет правительницей этой земли, она будет лучшей из земных владык.
– Эх! – Ратислав безнадежно махнул рукой и послал коня вперед, то ли хотел лихой скачкой развеять тяжесть с души, то ли тяготился разговором. Хейдин не стал его окликать. Он повернул обратно, к женщинам, неторопливо ехавшим в арьергарде.
– А где Ратислав? – спросила Руменика.
– Поехал разведать дорогу, – Хейдин посмотрел на девушку и улыбнулся. – Он готов не сходить с седла, лишь бы ты была в безопасности.
К вечеру опять пошел дождь, сильный и слишком холодный для лета. От лошадей повалил пар. Дорога сразу раскисла, и Хейдин, рассыпая проклятия, скомандовал привал. К счастью, ночевка в чистом поле им не грозила – захваченная еще в Чудовом Бору монгольская юрта была надежным и теплым убежищем, но от всепроникающей сырости защитить не могла.
Пока ставили юрту, вымокли насквозь. Дрова горели из рук вон плохо, юрта была полна дыма. Липка умудрилась сварить на тлеющем костре кашу с кусочками мяса и сала, но дым ел глаза, драл горло и портил все удовольствие от еды. Зарята так и не появился. Хейдин не знал, должно ли его беспокоить отсутствие дракона, или их огнедышащий друг просто-напросто реализует какой-то ему одному известный план. Однако его отсутствие создавало серьезное неудобство; Хейдин просто не знал, куда им теперь ехать. Карты у него не было, в этих местах он никогда не бывал, а прихватить из Гримло проводника им даже не пришло в голову. Теперь, когда северный тракт размыт дождем, можно и заблудиться, тем более что к вечеру они въехали в край лесов. Обо всем этом он и сказал своим спутникам за ужином.
– Зарята появится, – ответила Руменика. – Он же должен понимать, что без него мы точно слепые щенки.
– С утра мы проехали не меньше двадцати лиг, – сказал Хейдин, – ехали сначала на север, потом на северо-запад прямо по тракту. Тракт идет через Венадур, в этом хозяин гостиницы меня уверил. Однако мы не знаем главного; в какую сторону нам теперь ехать. Мы с вами под вечер миновали развилку, и я повел вас на с