– Ваши бледные крепко побледнее наших, – возмутился Гимба. – Наши живут, лошадок растят, о войне и не думают, уже третий год магиорами именуются… А ваши все за моря смотрят и не прирастают душой к зеленому миру.
– Выявился у нас какой-то злодей, точно, – признал Ичивари.
Шагать рядом с Гимбой было приятно. Вспоминалась весенняя поездка в степь. Там все цвело, и Ичивари погрузился с головой в незнакомый прежде праздник бескрайней, жаркой, вольной жизни. Без деревьев и тени, без туманов и облаков, без прохлады и шороха лиственных и игольчатых крон. Только трава во все стороны – как зеленое море с бурунами кустарников и длинными волнами пологих холмов, словно бы нехотя взбирающихся к едва различимым на горизонте горам. Тоже невысоким, без снеговых шапок, зато с рощами, к востоку постепенно густеющими и образующими лес – особенный, южный. Магиоры, еще зимой казавшиеся народом далеким и совсем чуждым, понравились сыну вождя. Правда, в шутку они иногда называли Ичивари бледным, намекая на разницу в оттенке кожи – у них бронза куда темнее и сочнее, значит, они исконные жители мира, а махиги не пойми кто. Может, их предки приплыли из-за океана? Ичивари на подначки исправно попадался, злился и вспыхивал большим гневом – а вождь магиоров хмурился, качал головой… И, как теперь понятно, думал о наставнике и его предложении принять в ученики детей южного народа. Окончательное решение созрело, видимо, после того, как сын вождя махигов затеял безобразную драку, полез за оружием. Тогда он и познакомился с Гимбой, явившимся урезонивать шумного гостя. Вспоминать себя, беспомощно дергающегося и орущего под локтем безмятежно посмеивающегося чудовища-магиора теперь не тягостно. Зато тогда он был в бешенстве.
– Чар, я так обрадовался, услышав твой голос, – рокотал у самого уха Гимба, мешая слушать лес. – Я боялся, этот наставник тебя вовсе выжжет. Я и настоял: надо идти, чтоб на кол посадить злодея. Совсем. Пока он не пожог нас вместо людей моря. Или пока к ним не сбежал.
– Ваш вождь согласился? – удивился Ичивари.
– Ну, в племени хакка я все же не последний человек, – осторожно предположил Гимба. – Хоть мы теперь и часть большого народа, но свою родню помним.
– Так здесь все – твоя родня? – заподозрил Ичивари, изучая внимательнее рост и стать воинов. – И поход затеяли вы, племя хакка, а не магиоры в целом?
– Чар, я за тебя переживал, – совсем виновато выдохнул Гимба. – Подумай сам: с кем мне, справедливо именуемому Осторожным Бизоном, драться, если ты не подрастешь еще чуток в ширину и не останешься толковым человеком леса? Ты моя последняя надежда обрести противника. Остальных я боюсь… трогать.
Глава 6Время необдуманных решений
«Бледные сожгли наш берег, надолго превратив его в пустыню. Они лишили меня возможности видеть и надежды снова бегать на изуродованных ногах… Но я не вижу причин для мести – и это не из-за слепоты. До последнего своего ранения я успел отправить к духам такое число пришлых, которое вполне утолило жажду мести. Вдобавок мы, племя хакка, никогда не понимали войн и не стремились доказать силу через победу. Духи даровали нам изрядный запас прочности: победа заведомо и неизбежно еще до боя принадлежит нам, взирающим на противника сверху вниз. Конечно, если говорить о честном поединке.
Утратив зрение и крепость ног, я сполна осознал пользу и притягательность нового. Конечно, жаль, что фермеры в большинстве своем не получали на том берегу должного образования. Приходится по песчинке добывать знания из долгих бесед. Но эта новая охота за тайнами забавляет меня и создает источник света, восполняющий тяготы жизни во мраке… Много, очень много сезонных кругов ушло на то, чтобы выудить из памяти бледных смысл понятий «логика», «тактика», «механика» и подобных им. Воистину надо впасть в безумие, чтобы, владея всем этим, считать сокровищем желтый песок на дне наших рек! Но люди моря, кажется, и впрямь безумны. Я предложил вождю вождей Магуру испробовать способ установления мира: купить его у бледных. Вместо второй войны мы желали совершить честный обмен сжигаемых на том берегу книг на золото, ненужное нам и ежедневно уносимое водами в океан…
Увы, они начали стрелять прежде, чем выслушали. Может быть, разум бледных умирает и логика уже непосильна для них, создавших саму эту дивную науку? Вторая война разразилась вопреки всем нашим попыткам предотвратить ее… И я не могу даже принять участие, я не годен для боя, осознавать это больно. Остается воспитывать детей и помогать Магуру строить и заполнять книгами университет, пусть и не годится это прекрасное слово для столь малого пока что количества знаний. Но я и иные – мы продолжаем охоту за тайнами. Недавно я выудил из памяти бледного старика правила игры, именуемой шахматами. Восхитительный трофей!»
Вечером Джанори изыскал повод, чтобы снова посетить дом вождя: пожелал рассказать о своих мыслях по поводу поджога библиотеки. Но сперва он прошел, опираясь на плечо Банваса, к больному. Утери спал, выглядел он чуть лучше и дышал гораздо ровнее. Гратио посидел у кровати, гладя пальцами воздух над спиной бывшего ранвари, хмурясь и шепча слова о прощении и милости к тем, чья душа заплутала. Обратно по коридору и далее за общий стол Банвас уже нес его на руках, громко и не очень вежливо отчитывая за неумение себя беречь. Юити, жена вождя, обычно к бледным нелюбезная, приняла гостя тепло и усадила на почетное место. Наполнила для него тарелку лучшим батаром, удивив даже Даргуша. И гордо покосилась на мужа: этот бледный неплох уже потому, что готов при женщине обсуждать важные вопросы, а не только есть и хвалить пищу.
Джанори действительно за ужином подробно рассказал, что благодаря повозке и усердию Банваса смог объехать все дома бледных и большую часть жилищ махигов, поселившихся в северной стороне. С каждым он обсудил ночь поджога и следующую тоже. А к некоторым еще раз вернулся или отправил с вопросами бранд-пажей.
– Все гладко на первый взгляд, – вздохнул Джанори, передавая листки с записями. – Но я был настойчив, и постепенно обнаружились нестыковки. Самая существенная и непостижимая из них – это Томас Виччи. Он стар, слеп и не годится в злодеи. Но некто пожелал показать его таковым. Мало того, Томаса в ночь пожара видели трое махигов и пятеро бледных.
– Это допустимо, света было много и суеты тоже, – удивляя Даргуша еще сильнее, встряла в мужской разговор жена вождя. – Я сама его видела. Перед библиотекой. Я выглянула в окно, едва услышала крики бранд-пажей.
– Именно, мы вчера об этом говорили, – кивнул Джанори. – Он был здесь и мог бросить камень, вот ведь как все выходит… А теперь я добавлю. В то же самое время, когда часы пробили полдевятого и пажи заметили свет в окнах, Томаса видели на пороге его дома. Сидел и дремал, привалившись к косяку. Ждал брата. С ним поздоровался сосед, тот шумный фермер, который требует теперь именовать его деревом. Полагаю, сосед не мог ошибиться, стоя в одном шаге от старого Виччи.
– Я видела его со спины, – сразу уточнила Юити, добавляя в горку батара еще один корень. – Сутулый, рубаха навыпуск, узор знакомый, я хорошо разобрала. И плетеная шляпа. Я еще удивилась: ночь, а бледный старик совсем ума лишился, луна ему печет макушку.
– А что Маттио Виччи? – спросил вождь.
– Трусость Маттио известна всем. Если он что-то знает, будет рыдать и стонать, – вздохнул Джанори, – но останется на стороне того, кого полагает самым опасным. Поддельного Томаса он боится больше, чем всех махигов скопом. Это я понял, поговорив с ним во второй раз.
– Я уже отправил воинов, чтобы найти и вернуть настоящего Томаса Виччи, – добавил вождь. – Мне не нравится и то, что его увели из поселка, и то, куда увели. Так сплелись события… Я не могу пойти к старикам и предложить признать всех жителей леса махигами, пока мы не найдем среди бледных и даже смуглых, я ничего не исключаю, чужаков, тайных подсылов людей моря. Они, как я думаю, живут на этом берегу еще с первой войны.
– Копят записи о нас и хранят в нашей же библиотеке! – Банвас от злости стукнул кулаком по столу и виновато убрал руки на колени. – Простите, вождь. Это Джанори придумал, а я повторил, дельная идея, но обидная. Что мы, в своем лесу зверя не выследили?
– Записи они накопили и уже изъяли, прихватив заодно книгу о способностях мавиви и бумаги Магура, где указано примерное число махигов и размещение наших селений, – кивнул гратио. – Можно с долей неопределенности предположить, что нечто меняется, и, увы, не к лучшему, поскольку перемены затеяли враги зеленого мира.
– Наставник движется к берегу, библиотеку пробуют сжечь, магиоры на грани войны, бледных стравливают со смуглыми, мой сын объявлен мертвым, – без спешки, раздумчиво перечислил вождь. – Мне все меньше нравится то, что я наблюдаю, но пока я не готов вслух высказывать подозрения.
– Мало сведений, – со вздохом признал Джанори. – К тому же планы наших неизвестных врагов нарушены, и, полагаю, не раз, трудно восстановить исходную картину. Библиотека цела, Ичи жив, бледные весь день думают только об одном: какую породу деревьев выбрать в покровители рода. Я бы предложил очень жесткие меры, – с сомнением добавил гратио. – Утром попросить всех жителей выйти на улицы и с собаками поискать в столице лишних людей и лишние запахи, если это возможно.
– До пожара были дожди, а теперь туманы густы на редкость, – покачал головой вождь. – Не думаю, что мы найдем след. Дождемся Магура. Может, я веду себя по-детски, но я верю, что отец вернется скоро и что с его приходом все изменится. Да и Ичи вот-вот будет дома. Он расторопный.
Даргуш встал, еще раз похвалил пищу и собрался покинуть комнату, в полном недоумении косясь на жену. Едва мужчины закончили свой разговор, она сразу села возле гратио: вздыхает и обстоятельно, неторопливо, ни на кого не обращая внимания, рассказывает о войне и самой страшной в жизни зиме. Получается, весь вечер ждала возможности выговориться! Хотя прежде ни с кем и никогда о том времени не говорила, ни слова не проронила, только ночами плакала, просыпаясь и плотнее кутаясь в одеяло, словно давно ушедшие холода донимают и в теплом доме. Иной раз Юити не унималась, бежала к Ичивари закрывать окно и укладывать сыну на ноги толстую шкуру…