Ичивари некоторое время сидел молча, пытаясь понять, насколько опасным для окружающих может быть нынешнее состояние арпы. За окнами ревел ветер, дождь хлестал по стеклам, бессильный помочь нелепой мавиви, безумной, давно утратившей способность поддерживать висари, зато успешно его нарушающей… Махиг прикрыл веки и запел то, что слышал от матери, самостоятельно придуманное Юити от первого до последнего слова и созвучия, но, безусловно, угодное асхи. Слова были родные, язык зеленого берега вплетался в музыку особенно легко и удачно. Ветер унялся, затем и дождь поутих, выдохся. Висари медленно и трудно, но выправилось до прежнего состояния. Дурного, не все же годного для жизни и неопасного.
– Извинись перед Вики.
– За что? Я назвала ее так, как следует, – зло ответила Лаура, отчетливо выводя каждое слово. – Она к себе водит всех, кто готов платить. Она…
– Чар, не трудись, ты ничего не понимаешь, – грустно улыбнулась Вики. – Девочка в тебя влюблена, ей больно, и тут не нужны извинения. Я сама виновата, как-то не сообразила, что при табернах взрослеют слишком рано… Ты был к ней добр. Никто прежде так не поступал. Она сочла, что ты забрал ее для себя. Понимаешь? И вдруг она входит и видит тут меня. С ее точки зрения, это была измена, Чар. Сейчас твоя очередь извиняться. Я пойду, пожалуй…
Вики встала и направилась к двери. От порога оглянулась и усмехнулась. Вид встрепанного и несчастного махига был ей забавен. На плече широкая, только-только прекратившая кровоточить рана от плети. На спине вторая. Рука замотана платком. Его не поделили, а он, теленок, еще и виноватым оказался… Все это Ичивари прочел во взгляде спокойных серых глаз. Пожал плечами и тяжело вздохнул. Есть ведь еще и Шеула. Что скажет она, обнаружив сына вождя в столь неожиданном окружении?
Лаура выбралась из одеяла, вскочила, пробежала до двери и закрыла ее на задвижку. Показала язык, захихикала и вернулась. Дернула Ичивари за руку, села на пол у его ног:
– Ничего, погулял малость, со всеми бывает, ны… Она хоть как, нескучная? Вообще правильно, надо пользоваться. И золота попроси, да побольше. Мы сегодня же уйдем. Вот увидишь, я лучше. Я молодая, работящая, мне, кроме тебя, никто не нужен. – Лаура жалобно заглянула в глаза. – Костес, понимаешь? Я здоровая, деток тебе нарожаю. А эта бледа больная. Слухи ходят всякие. Вроде первый муж ее бил и дитя еще до рождения уморил, вот она и тронулась умом. На всех вешается, а других деток нет… И не будет, потому она хлафу душу продала. За золото.
– Ты охотно взяла ее золото.
Лаура вскинулась, сжала мешочек в руке, почти готовая его выбросить… Резко рассмеялась и прижала к груди:
– Сама дала, так можно. Я не выпрашивала. Одну монетку в храм отнесу, прочие тем и отмоются. Я умная, ны? Собирайся, мы уходим.
Ичивари с некоторой жалостью поглядел на арпу. Подумал, что Вики сейчас тоже плохо и на душе у нее темно, тягостно… Трудно держать голову прямо, когда за спиной даже столь жалкие тварюшки шепчутся и плетут удавки из слухов и домыслов. А сами твои же денежки в ладошках греют, как угольки. И свою же душу тем углем выжигают дотла…
– Лаура, мы останемся в этом доме еще на пять дней. С Вики был разговор о тебе. Она обещала похлопотать, я слова не знаю, но понял значение. Пристроит тебя в обитель, на воспитание. Через три года ты выйдешь оттуда с хорошими бумагами, и определят тебя в знатную семью, компаньонкой.
– Побожись, – почти испуганно шепнула Лаура, в глазах вспыхнуло пламя. – Ны… Это хорошее дело, Костес. Это такие деньжищи… Погоди. А ты? А эта… эта Вики?
– Я сказал все, что считал нужным. И запомни: нельзя распоряжаться чужой жизнью, не поговорив с человеком. Ты присвоила меня, как вещь. Это дурно.
Лаура долго молчала, замерев и испуганно моргая. Покачала головой, дернула за руку.
– Костес, я все же немного арпа, – едва слышно шепнула она. – Ты мой, я это сразу поняла. Ты отзываешься. Ты про дождь знаешь. Даже сам, без меня, тоже малость справляешься. Чего тут думать-то? Но ладно, даю пять дней. Или ты со мной, или… Или я всех их прокляну. Страшно. На смерть, понял? Ты думай, ны-ы…
Лаура оскалилась в недоброй усмешке, погрозила махигу зажатым в ладошке кошелем с золотом и ушла, звонко щелкнув задвижкой, а затем во всю силу хлопнув дверью. Ичивари поежился, потер след от плети и глянул на руку. «Хорошо, что в доме не много женщин», – пришла в голову дикая мысль. Живи Вики во дворце, рослого молодца Костеса, пожалуй, порвали бы на куски, пытаясь разделить… Потому что на этом берегу все кому-то принадлежит и все имеет цену. И не верит в это только одно существо – Тори.
Едва махиг успел одеться, Тори явилась, пыхтя и с трудом удерживая в руках довольно тяжелую фигуру, несколько незнакомых стальных инструментов в корзинке и ведерко с остро пахнущей жижей. Кисть. Ичивари принюхался, довольно быстро сообразил, что это лак. Дома делают другой, но в целом есть явное сходство. Инструменты оказались особыми ножами, годными для очень тонкой и точной работы. Они позволили вырезать безошибочно контур век, зрачки, линию губ. Выделить в деревянном узоре пряди волос… Удалить резкие, как шрамы, кромки грубых крупных застругов. Выгладить деревянную кожу до глянца. На работу ушел весь день, сама Тори тоже трудилась, и получалось у нее ловко, пожалуй, лучше даже, чем у махига. Зато именно он высушил фигуру, попросив асхи о малой помощи. Это позволило нанести слой лака, затем сразу второй. Вики наблюдала за работой от дверей, зябко кутаясь в шерстяную ткань, наброшенную на плечи.
– Закончили? – спросила она. – Тогда идем, пора ужинать. Может быть, мы немного попривыкнем друг к другу, сев за общий стол. Осталось продержаться четыре дня.
– Мы трудные гости, – вздохнул Ичивари.
– Я обязана вам жизнью… Но ты прав. Слишком все запуталось. Кроме того, вы опасны. Никто не должен знать кое о чем. Ты уже знаешь, но пока тебе хватает ума молчать. Некоторые, получив ценные сведения, не промолчат…
Вики отвернулась и пошла прочь по коридору. Тори поникла, сжалась, жалобно глянула на махига своими огромными, на пол-лица, черными глазищами, которые все – сплошная ночь, полная звезд даже среди дня… Ичивари улыбнулся, погладил тощее плечико.
– Все будет хорошо, – одними губами шепнул он. – Я вас увезу. У нас дома большущий лес, полно узорных коряг – и никаких особенно ужасных злодеев, тайных. Понимаешь, у нас нет городов, люди все на виду… Ну и дед, он мудрый, он, когда надо, поправляет души. Еще я тебя познакомлю с мамой, ты погладишь ее по голове… Хотя нет, она и так поет, словно духи ей отдали все, что возможно, и еще чуть-чуть. Добавить невозможно. Я тебя познакомлю с Шеулой. И с Гимбой. Он умеет всех защищать, и там ты никогда не будешь плакать. А завтра мы с тобой засядем в библиотеке. Хорошее место, тихое. Глядишь, и пролетят незаметно оставшиеся дни. И ничего дурного не приключится.
Ичивари говорил и сам почти верил в свои слова. Хотя спину сосновой хвоинкой колол холодок дурного предчувствия. Этот мир не умеет просто отпускать. Он как болото. Осторожно и мягко обволакивает, погружает постепенно и незаметно. А рванешься – уже, оказывается, и нет надежды выбраться.
За тех, кто плывет тебя спасать, вот за них, еще не ступивших на берег, очень страшно. Не надо им покидать палубу. Этот берег метит добычу, расставляет ловушки и рвет душу сомнениями… Кто ему Вики? Просто так, для случайной знакомой, из мокрого гниловатого полена подобную фигуру человека не вынуть, даже если Тори десять раз по голове погладит. И кто он для Вики? Обязательство или привязанность? Хотелось бы большего. Он, нелепый и наивный, сперва не осознал, что большее получить очень сложно. Что сам он похож на Лауру, готовую кричать и выть, требуя исполнения прихоти. Только в чужую душу с криками не прорваться…
Вечером Лаура явилась в библиотеку, важно взяла за руку, отвела в спальню, вышла… и подперла дверь снаружи чем-то тяжелым и надежным. Захихикала, радуясь своей находчивости и ловкости. Махиг разозлился, но промолчал. Выждал почти час, совсем собрался открыть окно и через парк пройти туда, куда намеревался попасть. Но тут скрипнула рама самой большой картины, оказавшаяся дверью.
– Она заснула, – шепотом сообщила Вики и рассмеялась: – Чар, мы все сошли с ума! Я в своем доме прячусь от какой-то полоумной табернской девки. И никак не решу: то мне ее жаль, каналью, то просто до слез хочется не мешать Бгаме, наплевав на приличия… Он знает столько ядов!
– Ты не сможешь, – усмехнулся Ичивари. Подняв Вики на руки, отнес через комнату и усадил в кресло. – Вики, ты уедешь отсюда со мной? Не надо, не отвечай теперь. Еще есть три дня. Вики, у нас нет дворцов и довольно мало даже самых простых вещей. Мы обычно едим два раза в день, потому что пищи пока не хватает, чтобы и сейчас вдоволь, и на зиму с запасом… Но мы не травим никого ядами, и последнее убийство случилось, если не считать истории с бледными, пять лет назад. У нас просторно, понимаешь? Людей мало, и они друг другу радуются…
Женщина невесело усмехнулась, погладила плечо махига и снова то ли кашлянула, то ли подавилась смехом:
– Кем я буду там? Я читала записи ордена. У вас бледные, как вы зовете нас, – рабы.
– Неправда. Точно так же живут и на тех же правах. Было всякое, но уже травой поросло. Мы стали деревьями одного леса.
– Тебя ждут там, – жалобно добавила Вики, огорченная разрушением веской и удобной причины завершить разговор.
– Ты будешь моей женой.
Вики поникла, судорожно вздохнула и отмахнулась рукой от сказанного, будто слова – туман и их можно прогнать движением ладони.
– Не порть то, что есть сегодня, разговорами о том, чего не будет никогда. Я… Нет, хватит. Я бы не пришла, если бы не эта история с Тори, она редко допускает незнакомых людей в свой мир. Ты ей приглянулся… Не знала, что из дерева можно создать подобное. Очень красивая работа. Неожиданно, изящно, даже прекрасно. Я снова тебе должна, потому что прошу никогда и ни одним словом не упоминать о Тори, ее умении и самой этой статуэтке. Если узнает орден…