– Это все тебе, слышишь? – возвысил голос знатный и неглупый тагорриец. – Смотри. Хорошая ткань, вкусная еда. Славный старый воин должен быть сыт и уважаем. Подарок. Лодку тоже дам, и еще ткани, и такие яркие камешки. И зеркальце.
Магур исправно заохал, улыбаясь во весь рот, кланяясь, кивая, щупая ткани и несмело перебирая побрякушки. Тагорриец следил, улыбался, победно щурился. Скоро он уже накинул на голую смуглую спину роскошный плащ, сняв со своего плеча, и повел Магура, бережно подталкивая, к креслам, выставленным поодаль, где расстелили ковры и устроили даже полог от солнца.
– Ты старик, жизнь знаешь, – медовым голосом вещал тагорриец. – Научи меня, мудрый. Не понимаю слов вашего вождя, он грозен, но слишком уж молод…
Капитан «Типпичери» уселся в кресло, положил мясо рядом, у ног. Важно поправил плащ, погладил вышивку, приосанился. И, почти не пытаясь уродовать слова, рассказал подробно о похищении Чара, гневе великого вождя Бешеного Бизона, о плане похода на запад. Не забыл упомянуть и о многочисленных мавивах на борту «Типпичери». То, что тагоррийцы неправильно произносят название обладателей единой души, пояснила Вики. И посоветовала ничего не менять. Если за пятьдесят лет менторы и их оптио не поняли, как устроено «оружие», зачем упрощать им задачу теперь? Подкупивший «слугу» тряпками и бусами пожилой тагорриец хмурился и все больше мрачнел, не находя в новых знаниях ничего обнадеживающего для себя и своих людей.
– Но мы ничего не знаем о вашем пропавшем Ичивари, – честно сказал он.
– Я мудр… Но слаб и стар, – горько усмехнулся Магур. – Мое место у весла, так… Малая добыча, голод, шкура в общем доме у холодной стены. Мы знаем: Ичивари здесь. След есть. Туда ведет, к острию копья земли.
– Мыса? Тогда вам надо плыть в порт ордена, – сразу оживился тагорриец. – Старик, надо там спрашивать.
– Бешеный Бизон не зря зовется бешеным. Якорь брошен. Мы здесь. Решено.
– Но дайте нам хотя бы день! Король далеко, – расстроился тагорриец. – Понимаешь? Не успеть нам позвать своего вождя, никак не успеть. Что я могу дать вашему… Бизону, чтобы он не сжег корабль?
– Он хочет быть послом, так сказал, – хитро прищурился Магур, снова щупая ткань. – Но нет! Хочет быть королем. Скажи: дам договор мира. Пиши договор, без обмана. Ткани еще дай, много. Таких бус, таких. День будет. Больше – нет.
Тагорриец хищно усмехнулся, склонив голову и пряча радость в тени полей шляпы, нагнувшись в поклоне вежливости. Приказал принести еще ткани и бус, погрузить в лодку и проводить старика с почестями, ведь он мудр. Возвысив голос, тагорриец распорядился снарядить и направить к кораблю гостей еще одну лодку – с едой и водой.
Поднявшись на борт «Типпичери», Магур жестом приказал сгрузить пищу отдельно. Отдал Юити мясо, завернутое в плащ. Прошел под полог и сел, презрительно стряхнув плащ. Покосился на Гимбу, серьезного и строгого, помогающего бывшим рабам обмыть и красиво одеть погибших, которых, по обычаю Таари, следовало хоронить в эту ночь и желательно – предав огню…
– Думали ли тагоррийцы, что дарят одежду и украшения безъязыким таари для последнего пути в тень, – вздохнул Джанори, присаживаясь рядом. Он нашел взглядом Вики, подозвал и предложил ей место. – Рассказывай, Магур.
Вождь подробно изложил наблюдения. Бледные напуганы силой и колдовством Гимбы, но на их лицах легко читается уверенность в дикости Бизона, а значит, в его безмерной и наивной простоте. Капитаны не желают сообщать о беде королю и тем более ментору. Во взглядах провожающих теплилась надежда, что худшее удастся отсрочить до утра, то есть как-то решить дело в ночь, под покровом тьмы. Вики кивала, уточняла слова и выспрашивала приметы людей, старого тагоррийца уверенно назвала бароном Льесом, вассалом герцога де Карра, человеком неглупым, богатым и влиятельным.
– Он честен, как хлаф, и прям, как петля-удавка, – усмехнулась Вики. – Полагаю, еда отравлена. И вода тоже. Мы должны заснуть и не проснуться.
– Утром Бешеный Бизон будет в ярости, – безмятежно улыбнулся Джанори. – И сожжет дотла именно «Славу юга». Посмотрим, как это изменит тон дона Льеса. Придаст ли ему расторопности.
– Может, и дотла, – усомнилась Вики. – Я еще подумаю.
– Всем отдыхать, кто не в деле, – строго приказал Магур. – Гимба! Лодки готовы?
– Все три кожаные собраны, – отозвался магиор. – Ты уверен, что понадобятся?
– У нас нет времени, у них нет понимания, как основательны и опасно мы злы, – повел бровью Магур. – Утром все изменится. И да, я уверен, что ночь даст нам возможность похоронить мертвых таари так, как не всякого короля хоронят.
Когда ночь опустилась на море, слова вождя сбылись. Первым опасную бухту попытался покинуть небольшой корабль, ведомый парой лодок с гребцами. Капитан распорядился поставить лишь один малый парус темного цвета. Корабль прошел совсем рядом с «Типпичери», его моряки пытались всмотреться и вслушаться, дабы убедиться, что ужасный враг отравлен и мертв… Или хотя бы временно утратил свою силу. Суденышко из секвойи оставалось темным, ни единый луч света не нарушал его сна, ни один человек не был виден на реях или палубе. Тагоррийцы повеселели, поверили в свою удачу и подали фонарем знак на берег, мол, все благополучно, готовимся покинуть бухту. Радость оказалась недолгой. У скал, ограждающих бухту от ярости шторма, дрейфовала крошечная лодка. Ее сперва и не заметили, но знакомый страшный бас рявкнул на всю бухту:
– Долой с корабля! Я, Бешеный Бизон, не прощаю лжи! Я жгу корабли!
После короткой позорной паники судно опустело: моряки бросались прямо с палубы в воду, норовя перевернуть уже занятые людьми лодки… и спешили к берегу, не оглядываясь. Поэтому и не видели, как таари взошли на борт, уложили погибших под мачтой, обеспечив их оружием и запасом пищи, выделив каждому подушку из дорогих тканей, сложив у ног, как добычу, побрякушки тагоррийцев, подаренные Магуру. Выжившие черные люди поклонились погибшим в бою воинам и покинули корабль с недопустимыми для похорон безумными улыбками, одинаковыми у всех живых. Потому что раб, получивший свободу даже после смерти, – снова человек… И понять, как это важно, способны до конца только они, живые и тоже свободные.
Гимба дождался, пока лодка таари отошла от темного борта, и выпустил ариха. Пламя погребального костра взвилось высоко, оно сияло чистое, серебряно-синее, торжественное и красивое. Таари смотрели на огонь неотрывно, выводя безъязыкими ртами неслышные слова прощания.
С берега тоже смотрели. И на факел невероятного, невиданного цвета, и на второй, обыкновенный, рыже-багряный, почти одновременно вспыхнувший южнее и дальше от берега. Там, где пытался незаметно пройти малыми глубинами еще один корабль.
Утром Гимба не явился на берег, хотя его ждали. К полудню тагоррийцы сами поплыли к замершему без движения и по-прежнему тихому «Типпичери». Они шли на большой многовесельной лодке, застланной коврами. Спешили к ужасному вождю дикарей с новыми подарками, наспех написанным фальшивым договором о мире, пронизанные неподдельным страхом. На борту лодки имелся весьма знатный дон, прибывший из столицы ночью, чтобы убедиться в том, правдивы ли панические доклады капитанов флота.
Бешеный Бизон с двумя почти столь же огромными воинами сопровождения вышел из-под полога, скрывающего палубу. Не глядя на тагоррийцев, обернулся к выбранному вчера кораблю.
– Кто отравил хлеб, тот объявил войну, – хрипловатым басом прорычал Гимба. – Кто не держит слово, тот не имеет лица.
Толстый палец нацелился на верхушку мачты, и древесина стала распадаться белыми мухами летучего пепла, страшно и беззвучно танцующими в теплой воздушной струе. Люди в лодке застонали, глядя, как исчезают реи, паруса, сами мачты… Как смуглая рука движется вниз, стирая из сияющего солнечного дня едва ли не лучший корабль страны, ее гордость, символ могущества… Пепел дрейфовал все ниже, постепенно засыпая палубу, от мачт уже ничего не осталось. Гимба усмехнулся и соизволил глянуть на замерших, безмолвно страдающих тагоррийцев.
– Я взял добычу еще до того, как вошел в ваш порт, – сказал он, больше не уродуя слова. – Белую женщину, совсем белую. Вы хотели ее убить, но я был сильнее, быстрее. Я воин, вы – жалкие трусы. Теперь она моя. Красивая. Умеет быть полезной. Сказала: «Война не вернет друга». Еще сказала: «Пусть сюда взойдет граф и-Дьер». Буду еще раз говорить. Тогда решу, жить ли женщине. Еще решу, жить ли кораблям.
Гимба сел на палубе, держа спину прямо и уже не глядя в сторону лодки. Граф, ошарашенный несоответствием вида и речи дикаря своим ожиданиям, потрясенный сценой уничтожения мачт, молча вскарабкался по веревочной лестнице и сел напротив Гимбы, прямо на палубу, без возражений и без попыток подстелить плащ или попросить стул.
– Мы умеем распознавать яды, мы не ели ваш хлеб, – усмехнувшись, сказал магиор. – Но если женщина солгала, если речи бесполезны, умрет она и умрет весь флот. Потом умрут верфи, следом – весь берег. Много мавивов. Много злости. Много огня. Но женщина сказала: «Граф умеет слушать». Еще раз повторю тебе. Нам нужен Ичивари Чар, сын вождя махигов и мой друг. Вы украли его.
– Я не могу говорить от лица короля, вождь, – осторожно сообщил граф. – Я не понимаю пока, что здесь происходит.
– Вот что происходит. Пока только здесь.
Гимба усмехнулся и показал на лишенный мачт корабль. Граф вздохнул и кивнул.
– Иди туда. – Гимба ткнул пальцем на полог. – Я великий воин. Если женщина убедила меня, она может пока жить. Я верю, будет польза. Говори с ней. Один язык, один закон. Один страх. Вы все умрете, если снова будет обман. Умру ли я? Неважно. Я воин, и я рад умереть в бою. Теперь я сказал все.
Глава 14Победы, которые страшнее поражений
«Все, что имеют тагоррийцы, делает их несчастными. Деньги создают повод для воровства. Власть есть великий соблазн, и рука об руку с ней идут предательство и подлость. Слава дает не уважение, но лишь указывает место в иерархии зависти… Почему все лучшее после пребывания в людской среде превращается в свою противоположность? Неужели природа человека порочна, как убеждены сами тагоррийцы? Но ведь я по природе, по крови – тагорриец. И я не подобен им, я сосуд, наполненный иным содержимым. Я сознательный и избравший себе родину махиг.