Я еще не доел завтрак, когда в столовую вбежал секретарь и требовательно произнес, перекрывая шум голосов, обсуждающих случившееся:
– Эльфа Алекса к начальнику!
Кинув напоследок еще несколько ложек каши в рот, я забрал свой недоеденный хлеб и пошел за секретарем, жуя по дороге и думая, кто же это мог меня заложить.
Начальник был не в духе, но пытался успокоить себя привычным занятием – полировкой клинков. Сидя за столом, он обратился ко мне, дождавшись, пока секретарь доложит о моей доставке и закроет за собой дверь:
– Алекс, я, конечно, могу допустить, что бедняга Кэлин просто пошел ночью по нужде и, поскользнувшись, упал в яму, ненароком свернув себе шею. Но так шею не ломают, упав с небольшой высоты, а повреждения позвонков, которые я обнаружил на его теле, явно указывают на технику рассветной школы… Алекс, зачем тебе это было нужно?
Я изучал лицо начальника и думал, как бы понятнее ему это объяснить, раз уж он обо всем догадался.
– Командир Карин, а ответьте мне на один вопрос: что бы вы сделали с тем человеком, который без разрешения взял ваши клинки?
– Я бы его попросил их мне вернуть, – ответил начальник.
– А если бы в ответ он не только не вернул вам ваши клинки, а положил их в грязь, а после продал скупщику за бесценок?
Лицо начальника приобрело злое выражение.
– Да я бы гада… – он осекся.
– Вот я так и сделал, – невозмутимо заметил я.
Начальник посмотрел в мои честные глаза и спокойно заявил:
– Что ж, придется мне теперь обязать дежурного по лагерю зажигать лампу в сортире, чтобы больше не допускать таких нелепых случайностей. Ты свободен, – кивнул он мне.
Я отдал честь, развернулся и вышел из кабинета.
«Фуххх! Пронесло меня, причем именно в переносном смысле. Но на будущее нужно быть внимательным и не применять характерную технику, когда можно обойтись имитацией несчастного случая», – думал я, шагая обратно.
Наш отряд уже выстроился на площадке для строевой подготовки, традиционно проводившейся Лаприцем. Пристроившись в конце колонны на своем привычном месте, я сказал в ответ на вопросительные взгляды ребят:
– Все нормально, Зюзя просто стал жертвой очень несчастного случая.
– А этому несчастному случаю случайно наказание не назначили? – уточнил Дин.
– Ни малейшего, – ответил я.
– А ну прекратить разговоры в строю! – сегодня Лаприц и не думал снижать децибелы. – Направо! Шагом марш!
Занятие обещало быть долгим.
А вечером после ужина ребята пристали ко мне с расспросами. С неохотой я поведал им о событиях этой ночи, сказав, что настиг Зюзю, когда он потащил в город мои вещи. О скупщике я решил умолчать. Парни похвалили меня, сказав, что ворам там самое место, и отстали, но один десятник, Шрам, прилип ко мне с расспросами, где именно находится то самое место, где лежит бревно. Я понял, что ему просто очень хочется прогуляться, а потому не посмел отказать и подробно объяснил, как его найти. Неужели за месяцы службы бойцы так и не разведали все удобные места для самоволки?
Ответ на этот вопрос я получил все у того же десятника. Он просветил меня, что по территории лагеря часто ходят патрули, а кто попадется им на глаза, рискует пожизненно оказаться в нарядах на кухню. Вот только я как-то не заметил их активности за время моего пребывания в лагере, но поверил Шраму на слово. И отправился тренироваться с начальником.
Следующие три дня прошли, как обычно, за исключением того, что вечером второго, возвращаясь посреди ночи после долгого разговора с Алоной, я столкнулся в дверях со Шрамом. Посторонившись, давая ему пройти, я молча зашел в барак и на следующий день не задал ему ни одного вопроса, хотя тот и кидал на меня тревожные взгляды. Когда же под вечер его нервозность мне порядком надоела, я намеренно задержался перед ужином и схватил его за рукав, увлекая в сторонку.
– Чего ты дергаешься? – спросил я.
– А тебе-то что? – зло ответил Шрам.
– Не тупи, я тебя закладывать не собираюсь, так что можешь гулять, сколько влезет. Просто не смотри больше на меня такими злыми глазами. Если не хочешь говорить, чем занимаешься, это твое личное дело. Спрашивать я ни о чем не буду, понял?
Лицо Шрама расслабилось, и он с облегчением сказал мне:
– Спасибо, Алекс, я твой должник!
– Ерунда, мы же из одного отряда, – ответил я, думая, что должников у меня развелось в последнее время многовато…
После этого он стал вести себя со мной, как и раньше, а его тайна так бы и осталась тайной, но через два дня произошло новое ЧП, которое опять поставило лагерь на уши. К этому событию я имел самое непосредственное отношение, но по понятным причинам в нем не участвовал. Почему так вышло, объясню подробно. Утром выяснилось, что Шрам умер. Восстанавливая события, можно с легкостью нарисовать картину того, что с ним происходило той ночью, и понять, как глупо закончил свою жизнь наш десятник.
Выяснилось, что после того как я рассказал об удобном ходе за пределы лагеря, Шрам каждую ночь отправлялся на прогулки, но не просто так, а по известному ему адресу. Именно там жила одна смазливая девушка, которая тайком от родителей впускала в свой дом доблестного десятника и проводила в его жарких объятиях очень много времени. Как и когда Шрам с ней познакомился, так и осталось загадкой, но остается фактом, что пять ночей подряд боец вовсю предавался плотским утехам. Все это кончилось, когда в комнату девушки ворвался ее разъяренный отец с намерением убить подлого соблазнителя.
Шрам, естественно, не мог бить родителя своей девушки, а потому решил спасаться бегством, выпрыгнув в окно. Вот только полуспущенные штаны не дали ему совершить хороший разбег, в результате чего десятник зацепился за подоконник и полетел вниз головой на мостовую. В итоге папаша девушки с утра заявился к начальнику лагеря, требуя, чтобы убрали труп из-под его окон и выплатили компенсацию его дочери за поруганную честь. Карин тело приказал доставить в лагерь, а от компенсации отмазался, сказав, что пока отец не предоставит весомых доказательств, что девичья честь была поругана именно его солдатом, о деньгах не может быть и речи.
Вот так и получилось, что мой совет и искреннее желание помочь обернулись смертью моего товарища. Это я констатирую факт, а не обвиняю себя в чем-то. Однако все же мне было немного стыдно, что мой ученик, которого я почти две десятицы гонял на полосе препятствий, мог так глупо погибнуть, неудачно выпрыгнув со второго этажа.
После обеда меня вновь вызвал к себе начальник лагеря, а я по дороге лихорадочно думал, как же он узнал на этот раз.
Карин был очень раздраженным и злым, поэтому даже не поприветствовал меня, хотя сегодня утром мы еще не виделись на тренировке. Я отдал честь и вытянул руки по швам, ожидая грома. И он грянул.
– Теперь ты десятник, понял? – сказал начальник и добавил, видя, что я уже открываю рот для возражений: – И не вздумай отказываться! Это приказ! У меня и так недостача десятников в третьем отряде, а тут еще такое… Пойдешь сейчас на склад, получишь форму офицера и лычки капрала, а затем возьмешь на себя первый десяток и пяток новичков и будешь продолжать их гонять, у тебя довольно неплохо это получается.
Ну да, подсластил пилюлю.
Я недовольно глядел на начальника исподлобья. У него недостача, а мне теперь отдуваться. Однако поняв, что возражать можно, но совершенно бесполезно, я только отдал честь и спросил:
– Разрешите идти?
– Иди, десятник! – сказал мне на прощание командир.
Я вышел из домика начальства и грязно выматерился, да так, что даже проходящий мимо командир Ринок слегка притормозил, заслушавшись. Затем я развернулся и пошел на склад за обмундированием. Попытка кладовщика выдать мне старую форму была безуспешной, так как у меня было препоганое настроение. Под моим злым взглядом хозяйственник стушевался и принес мне новую черную форму и капральские лычки. Взяв все это, я отправился в барак переодеваться, а после вернулся к ребятам.
– Кто из вас в первом десятке? – спросил я.
К моему удивлению, это оказался Крот с компанией, поэтому я только отыскал пятерых новичков, которые, однако, пришли в армию гораздо раньше меня, и сообщил им радостную новость:
– С этого дня у вас появился новый десятник, а сейчас начнем тренировки!
Погоняв парней часик на полосе, потом показав новые приемы и заставив их все отработать друг на друге, я закончил тренировку занятием на деревянных мечах и успел до команды «ужин!» выжать из них все соки. Сегодня ребята работали без огонька, упражнения проделывали с неохотой, пару раз мне приходилось самому становиться против бойцов. Вот тогда их удары были сильными, злыми, хотя и безрезультатными. Мне сразу все стало понятно: парни просто злились на то, что я одним махом перепрыгнул через их головы и попал в высшую лигу. Такое отношение мне не нужно, ведь я планировал еще десяток дней здесь побыть, прежде чем расторгнуть контракт, выплатив компенсацию. На это у меня теперь денег уж точно хватит.
Взяв свой ужин, я получил вдобавок к обычному гарниру большой соленый огурец. Ничем другим офицерская и солдатская порции сегодня не различались – вареная рыба присутствовала и там, и там. С подносом я отправился к столу нашего отряда и сел на свое законное место, встретив недоуменный взгляд соседа.
– А почему ты не с офицерами? – спросил Крот, оглядывая меня так, будто выливал ведро помоев.
– А мне тут намного приятнее, – сообщил я, пробуя ароматный суп.
– Но ведь так не принято, – сообщил мне Крот, уставившись в тарелку.
– А мне плевать, как тут принято! Я в офицеры не набивался, – зло сказал я, откусывая от краюхи здоровенный кусок и отдавая должное супу.
Крот помолчал и поковырял ложкой свою порцию каши.
– А ты…
– Крот, – не выдержал я. – Для меня цвет формы ничего не значит, а для тебя?
После этого мы постепенно вернулись к нашему обычному стилю общения, и возникшее было напряжение ушло насовсем. Парни больше не злились на меня, ведь я популярно объяснил им, что это приказ начальника, который просто нельзя было оспорить. Ребята отнеслись к этому с пониманием и пошутили, что такими темпами я к концу года дорасту до маршала. В общем, я просто грубо проигнорировал сложившееся в армии классовое неравенство рядового и офицерского состава. Конечно, некоторые офицеры после обеда подходили ко мне и вежливо интересовались, почему это я не сажусь вместе с ними. Я им отвечал, что буду и впредь сидеть там, где мне удобно, ведь устав же (если такой и был у них, я как-то не удосужился узнать) подобного не запрещает? На это они не находили ответа и молча сваливали в тину.