Повсюду кавалеристы фаним поднимались на холмы, вылетали из цитрусовых рощ или скакали через дым. Великий Кинганьехои, возглавлявший гордых грандов Эумарны и Джурисады, врезался в пеший строй айнонов: кишьюатов и мозеротов, которыми командовали палатины Сотер и Ураньянка. Далее к югу гранды Чианадини собрались на холмах, поджидая короля Саубона и его галеотов. Фаним, облаченные в халаты с широкими рукавами и нильнамешские кольчуги, ринулись вниз по склонам; их чистокровные кони были выращены на суровых границах Великой Соли. Наследный принц Фанайял и его койяури ударили по гесиндальменам графа Анфирига, затем вломились в ряды агмундрменов, которыми командовал сам Саубон.
Под стенами Карасканда люди кричали и вопили, поддерживая соотечественников и силясь разглядеть, что же происходит. Но они слышали пение своих братьев даже сквозь гром барабанов и улюлюканье язычников. Центр поля заволокло дымом, но ближе к стенам было видно, как тидонцы сопротивляются натиску фанимских всадников, сражаясь с мрачной, сверхъестественной решимостью. Граф Вериджен Великодушный и рыцари Плайдеола вдруг вырвались вперед и разогнали потрясенных кианцев. На юге некоторые видели, как Атьеаури и его рыцари потоком хлынули со склона и врезались в тыл чианадинцам. Саубон поручил своему молодому племяннику пресечь какие бы то ни было фланговые маневры в холмах. И дерзкий граф Гаэнри, разбив кавалерийскую дивизию, посланную Каскамандри именно для такого маневра, погнался за ней и очутился на самой выгодной позиции, в тылу язычников.
Фаним беспорядочно отступали, а перед ними, на всем протяжении Тертаэ, поющие айнрити продолжали двигаться вперед. Многие из тех, кто стоял под стенами, заковыляли на восток, к Роговым вратам, откуда было видно, как Люди Бивня сражаются и идут дальше по следам отступающих гиргашских кавалеристов. А потом они увидели Кругораспятие, реющее на ветру, белое и незапятнанное…
Железные люди шли вперед, как будто их вела неизбежность. Когда язычники атаковали, айнрити висли на уздечках их коней. Они вгоняли копья в круп фанимским лошадям. Они отбивались мечами, а когда кричащие кианцы падали на землю, их приканчивали ножами, в подмышку, лицо или пах. Айнрити не обращали внимания на разящие стрелы. Когда язычники дрогнули, некоторые Люди Бивня в боевом безумии швыряли свои шлемы в удирающих всадников. Раз за разом кианцы наскакивали на айнрити, терпели поражение и отступали, а железные люди все шли и шли, через оливковые рощи, по невспаханным полям. Они шли с Богом — вне зависимости от того, благоволил он им или нет.
Но кианцы недаром слыли гордым и воинственным народом. Армия падираджи была многочисленной и отважной. Благочестивые воины Единого Бога были испуганы, но не сокрушены. Сам Каскамандри вышел на поле боя — рабы помогли ему взобраться на могучего коня. Обгоняя айнрити, один за другим отряды кавалеристов фаним перестраивались у границы лагеря падираджи. Люди озирались в поисках кишаурим. Потом король Пиласаканда, данник и друг падираджи, выпустил на чернодоспешных туньеров последних мастодонтов.
Животные налетели на ауглишменов, которых возглавлял граф Гокен Рыжий. Люди гибли, пронзенные огромными изогнутыми бивнями, разлетались в разные стороны от ударов хоботов, превращались в кровавое месиво под гигантскими ногами. Из укрепленных паланкинов на спинах у мастодонтов гиргаши слали стрелу за стрелой в лица вопящих внизу айнрити. Но ауглишмены, люди с каменными сердцами, объединили усилия и изрубили трубящих зверей топорами и мечами. Некоторые мастодонты попадали, ослабев от множества ран. Иные испугались огня, зажженного принцем Хулвагрой, и заметались, давя шедшую следом гиргашскую кавалерию.
По всей равнине Тертаэ волны кианских всадников налетали на продвигающихся вперед айнрити. Те, кто наблюдал за битвой от ворот Слоновой Кости, видели Белого Льва падираджи совсем рядом с Кругораспятием. Они заметили, что знамена Гайдекки и Ингиабана задержались на месте, пока нансурцы пробирались вперед. Отважные пехотинцы Селиалской колонны прорубили себе путь в лагерь падираджи. Затем барабаны язычников смолкли, и весь мир затопили голоса айнрити, поющих победные песни. Кинганьехои бежал с поля битвы. Великан Коджирани, кровожадный гранд Мирзаи, пал от руки Пройаса, принца Конрии. Каскамандри, прославленный падираджа Киана, упал, лишившись нижней челюсти, к ногам Воина-Пророка. Голова падираджи была водружена на знамя Кругораспятия. Но его любимые дети бежали — их тайком увел Фанайял, старший сын падираджи.
Зажатые между наступающими айнрити и захваченным лагерем, гранды Чианадини и Гиргаша раз за разом атаковали врага, но их постепенно окружали галеоты и айноны, безрассудно пробивавшиеся вперед. Люди Бивня плакали, истребляя отчаявшихся язычников, ибо никогда прежде не видели такого трагического великолепия.
А после битвы некоторые взобрались на туши мастодонтов, подняли мечи навстречу солнцу и осознали то, чего прежде не понимали.
Священное воинство оправдано.
Прощено.
Уцелевших грандов повесили на ветвях платанов, и в вечернем свете они напоминали всплывших из глубин утопленников. Даже по прошествии многих лет никто не решался притронуться к ним. Они свалились с гвоздей и превратились в груды костей у подножия деревьев. И всякому, кто готов был слушать, они шептали откровение… Тайну битвы.
Неукротимая убежденность. Непобедимая вера.
4112 год Бивня, начало весны, Акксерсия
Закутавшись от дождя в шерстяной плащ и меха, Аэнгелас ехал в длинной колонне всадников по равнине Гал, сквозь серую завесу тумана. Они двигались по широкой полосе вытоптанной травы. Время от времени кто-то находил отпечатавшийся в грязи след ребенка, маленький и невинный. Мужчины, которых Аэнгелас знал всю жизнь, — сильные мужчины — плакали при виде этого.
Они называли себя веригда, и они искали пропавших жен и детей. Два дня назад они вернулись в свое становище, солдаты, разгоряченные победой в маленькой войне, и вместо близких нашли следы погрома и резни. Закаленные бойцы превратились в перепуганных мужей и отцов и кинулись обыскивать руины становища, выкрикивая дорогие имена. Но когда они поняли, что их семьи не убиты, а уведены в плен, то снова стали воинами. И теперь они ехали, ведомые любовью и ужасом.
К середине утра за пеленой дождя показалась исполинская каменная стена: поросшие мхом и лишайником развалины Микл, что некогда были столицей Акксерсии и одним из сильнейших городов Древнего Севера. Аэнгелас ничего не знал о Древних войнах, о гордой Акксерсии, но понимал, что его народ — дети Апокалипсиса. Они жили среди непогребенных костей великой эпохи.
Они шли по следу, мимо курганов, мимо сломанных колонн и рассыпающихся стен. Аэнгелас знал, что шранки, за которыми они гонятся, не принадлежат ни к Киг’кринаки, ни к Ксоаги’и, кланам, что были их врагами с незапамятных времен. Они преследовали какой-то иной, более злобный клан, с которым никогда прежде не сталкивались. Некоторые из них даже ехали верхом — неслыханное дело для шранков.
Они проехали через мертвые Миклы в молчании, глухие к мольбам города восстановить его.
К вечеру дождь прекратился, зато усилился холод, и дрожь превратилась в озноб. Они отыскали кострище, и Аэнгелас, потыкав в золу ножом, извлек оттуда небольшую кучку костей. Детских костей. Веригда заскрежетали зубами, и к темным небесам вознесся их вопль.
Они все равно не смогли бы уснуть этой ночью и потому поехали дальше. Равнина казалась мучительной пустотой, погребальным саваном, окутавшим все дурные предзнаменования, все жестокие замыслы. Что они сделали? Чем прогневали богов? Может, Священное пламя горело слишком слабо? Может, принесенные в жертву телята были больны?
Еще два дня мокрой, дрожащей ярости. Два дня лихорадочного ужаса. Аэнгелас видел отпечатки босых женских и детских ног и вспоминал сожженные жилища, оскверненные тела подростков, валяющиеся среди погрома. Он вспоминал испуг в глазах жены, когда уезжал вместе с остальными в налет на Ксоаги’и. Он помнил ее слова, продиктованные предчувствием.
«Не покидай нас, Аэнга… Великий Разрушитель охотится на нас. Я видела его во сне!»
Очередное кострище, снова — с маленькими костями. Но на этот раз зола была теплой. Казалось, будто сама земля повторяет крики их близких.
Они почти нагнали врагов. Но и сами воины, и их лошади слишком устали для мрачных трудов битвы — так Аэнгелас сказал соплеменникам. Многих эти слова встревожили. Чьего ребенка съедят шранки, кричали они, пока мы будем тут торчать? Всех, ответил Аэнгелас, если веригда не сумеют выиграть завтрашнюю битву. Мы должны выспаться.
Той ночью Аэнгеласа разбудили крики боли. Бледные мозолистые руки сдернули его с подстилки, и он всадил нож в живот нападающему. Над ним прогрохотали копыта, и Аэнгеласа швырнули лицом в землю. Он пытался вырваться и кричал, созывая своих людей, но его окружали лишь невнятно бормочущие тени. Аэнгеласу заломили руки за спину и жестоко связали. С него сорвали одежду.
Вместе с остальными уцелевшими его погнали в ночь, волоча за кожаный ремень, который продели сквозь дырку, прорезанную в губе. Он бежал и плакал, он знал, что все потеряно. Никогда больше он не займется любовью с Валриссой, своей женой. Никогда больше не будет поддразнивать сыновей, сидя вместе с ними у вечернего костра. Снова и снова он спрашивал сквозь терзающую боль: «Что мы сделали, чем заслужили это? Что мы натворили?»
В зловещем свете факелов он видел шранков с их узкими плечами и по-собачьи широкой грудью, выплывающих из ночи, словно из глубин моря. Нечеловечески прекрасные лица, белые, словно отполированная кость; доспехи из лакированной человеческой кожи; ожерелья из человеческих зубов; сморщенные человеческие лица, пришитые к кожаным щитам. Он чувствовал их сладковатый запах — смесь запаха фекалий и гниющих фруктов. Он слышал кошмарное щелканье их смеха, и откуда-то справа — пронзительное ржание веригдских лошадей, которых они резали.
Время от времени он видел нелюдей, высоких, восседающих на черных скакунах. Он понял, что сон Валриссы был правдив: Великий Разрушитель охотился на них! Но почему?