— Ты знаешь хто такий цей Сильвестр, Вичка? — спросил на бегу Терапевт. — Це тот хмырь, шо к Стасу ходит?
Вика молчала.
— Якщо той, то у него ж и бээмпэ купували. Дешево виддав. За семдесят тисяч рублив. Ты бачила его?
— Нет!
— Гарный дядька. На голливудского актера походит. Рожа гладкая, насоляренная. Брови ниби выщипаны, на пальцах маникюр… Напхать бы зубочисток гадюке под ногти!
— Хватит! — огрызнулась Вика.
Их путь лежал мимо полуразрушенного бетонного строения с проваленной крышей и разбитыми стеклами. Однако решетки на окнах уцелели и синюю, железную дверь ещё не успели снять с петель. Вике показалось, будто за разбитыми стеклами мелькнула быстрая тень, будто скрипнуло под неосторожной ногой битое стекло.
— Эй! Кто там? — рявкнула Вика.
Терапевт снял автомат с предохранителя.
— Погоди! — Вика положила ладонь на поднятый ствол.
— Як мы туда зайдемо? — спросил Терапевт.
— Так же, как он! — Вика махнула мохнатым рукавом «кикиморы» в сторону окон. — Видишь, одна из решеток отходит?
Неизвестный, скорее всего, был тщедушен. Просочиться в такую узкую щель Вика, конечно, могла. Совсем другое дело — Терапевт. Длинная жердина, косая сажень в плечах.
— Я не полезу, — словно услышав её мысли, произнес Данила. — Ты тока будь на виду и трохи що — катись под окно. Ну, лезь, а я пока тут…
Он порылся в карманах, извлек короткую ножовку с удобной ручкой и большие кусачки — так фокусник достает белого кролика из шляпы.
— Полезай, — повторил он, и Вика повиновалась.
Пустой, разграбленный магазинишко. Наружная дверь и решетки на окнах в сохранности, но внутри всё сметено или разрушено. Пол загажен человеческим пометом, полки и стеллажи в таком состоянии, будто их курочили ломом или громили битами. Нигде ни одного целого стекла.
Битое стекло неизбежно поскрипывало под ногами, да монотонно скрежетала ножовка Терапевта. Сладостные звуки, свидетельствующие о преданности товарища. Уж она-то знает Данилу Косолапова! Что бы ни произошло, он найдет возможность прийти на помощь. Что бы ни случилось, Терапевт всегда и неизменно весь, с головы до пят, увешан всевозможной амуницией. У него всегда есть под рукой и слесарный, и медицинский инструмент, и мелкие запасные части, необходимые для ремонта автомобиля.
В снаряженном виде Косолапов походил на богато украшенную новогоднюю елку и при ходьбе издавал мелодичное позвякивание. Вика не любила ходить в разведку вместе с Терапевтом — слишком шумно, но сейчас мерное скрежетание его ножовки придавало уверенности в своих силах и отваги. Чего уж там, она — не робкого десятка, позабыла, как надо бояться. Откуда же взялся страх? Проскочил неприятным холодком меж лопаток, свалился в лохматую штанину «кикиморы», выскользнул наружу, зашуршал по битому стеклу.
— Кто тут? — едва слышно прошептала Вика, перевела режим огня на своем АК на одиночные выстрелы и добавила в полный голос: — Выходи!
Парень вышел из дверного проема, ведущего в подсобное помещение магазина. Обычный парень: приятное лицо, хорошая куртка мягкой кожи, обут не в берцы, а в обычные, цивильные ботинки, лицо продолговатое, породистое, интеллигентное, симметричное, а потому не слишком запоминающееся. Во взгляде нет обычной для жителей Пустополья голодной шакальей настороженности. Вроде бы и знакомый парень, и на местных похож, но какой-то чужой.
— Ты чей? — рявкнула Вика.
Парень молча, с простодушным вниманием смотрел на неё.
— Почему не отвечаешь? Глухой? Немой? Тупой?
Он равнодушно смотрел в дуло автомата, словно вовсе не ведал о том, для чего предназначена эта черная штуковина. Вика продолжала разглядывать его, преследуя одну лишь цель: необходимо как можно скорее понять, где он держит оружие.
— Подними руки! — наконец скомандовала она.
— Зачем?
— Ой! Подал голос! Значит, не немой и не глухой! Подними руки. Я тебя обыщу.
Парень улыбнулся, зевнув, потянулся. Ножовка скрежетала в ускоренном темпе. Наверное, Терапевт слышал их голоса.
— Отпусти меня с миром, — проговорил парень. — Я не хочу общаться с твоими друзьями.
И он прибавил ещё пару фраз на каком-то малознакомом Вике языке, возможно, на немецком.
— Я не хочу стрелять в тебя, но сейчас придет Терапевт, и тогда…
— Терапевт — это тот, кто пытает пленных?
— Кто ты такой? — крикнула Вика во весь голос, отчаянно надеясь, что Данила её услышит.
Ножовка скрежетала в бешеном темпе, слышался стон раздираемого кусачками металла. Вика двинулась по направлению к парню. Палец на спусковом крючке автомата омертвел. Сейчас она знала наверняка: при любых обстоятельствах она ни за что не сможет выстрелить в этого человека. Ни за что!
— Оставь это! — Он просто протянул руку и толкнул дуло автомата вниз. — Меня зовут Ярослав, а ты…
Его новая улыбка показалась Вике застенчивой.
— Что — я? — Ещё минута — и она свалится замертво. Как же сердце-то колотится! Но почему?!
— … культурная девушка. Я уж подустал от всех этих «шо» да «та». В институте учишься?
Вике показалось, будто она превратилась в тот самый, легендарный соляной столп. Бренчание ножовки умолкло.
— Короче. Там лезет этот ваш новоявленный Торквемада. Я не хочу с ним связываться. Меня зовут Ярослав. Если захочешь пообщаться — сумеешь найти, ты ведь разведчица. Или я сам тебя найду, Пчелка!
А после этого он просто поцеловал её. Вот так вот подошел и поцеловал в нос, потому что губы её, по обыкновению, прикрывала балаклава. Вика моргнула раз и второй. А парень исчез, словно вылетел в трубу. Только в поганом магазинишке ни батарей парового отопления, ни тем более печи не было и в помине. Куда же он мог деться?
Вика выскочила в подсобку. Следом за ней скрипели по битому стеклу тяжелые ботинки Терапевта.
— Та, може, его и не було? — Данила скосил на неё глаза.
— Нет, ты мне скажи! — настаивала Вика. — Кто у нас Ярослав?
— Та Ярославов шо рыбы в пруде. — Терапевт выпустил из носа дым. — Може, ты бачила Ярослава Засалюка?
— Не. Того я знаю.
— Може, Коробченкова Ярика?
— Не. Этот вообще не наш. Пойдем-ка на «броню». Матадор что-то долго молчит…
— Терапевт, Пчелка! Вызывает Матадор! Собираемся на «броне»! — будто подслушала её рация.
— Матадор! Вызывает Лава! «Броня», ответь Лаве!
Услышав голос дяди Ильи, Вика приостановилась.
— Говори, Паровоз, — отозвался Стас. — Матадор слушает тебя.
— Я за Пчелку. Где она?
— С нами, на «броне».
— Рано утром с той стороны стали пуляться «снежками». Один прилетел к нам на двор. Галке не повезло. Всё собрал быстро. Только левую ногу два часа искал.
Вика замерла, прислушиваясь к надсадному шипению из рации у левого плеча.
— Нашел? — спросила рация голосом Матадора.
— Всё, что нашли, в домовину положили, — был ответ, и сразу, без перерыва повелительный баритон Стаса:
— Пчелка, Терапевт, вызывает Матадор. Жду вас на «броне».
— Терапевт идет на «броню», — отчеканил Данька.
Он крепко ухватил Вику за капюшон «кикиморы» и дернул, заставляя двинуться с места.
— Ходу! Ну же! Переставляй ноги!..
Одёжка в облипочку, привядшие титьки наружу, на голове блондинистый «вавилон», глаза густо подведены черной тушью. Аляповатая, навязчивая подача изрядно побитого жизнью, обвисшего на боках тельца. Маргарита Середенко ещё не дожила до честной государственной пенсии, но уже перешагнула через пятидесятилетний рубеж и была лишь на пару лет старше Викиного отца. Старая, гламурная кляча! Дешевка! Вика старалась не смотреть на тещу отца, сосредоточив внимание на детях.
Наверное, и её дочь, вторая жена Ивана Половинки, Галя, вылезла из материнской утробы с таким же броским «мейкапом» на лице. А тушь у престарелой блондинки водостойкая, не смывается и потоками горючих слез.
— Галка-то, Галка! Ай, доча моя!.. — прошептала Маргарита Середенко, распахивая объятия.
— Ты бы хоть умылась, что ли, — пробормотала Вика, отстраняясь.
— Не смиется. Це татуаж.
— А одеться? — Вика дернула Риту за бретельку желтой, отделанной кружевом маечки. — Кофту надень!
— Що це ести, Викторья? — Молодая бабка таращила глаза, даже не пытаясь прикрыться.
— Эсвэдэ, винтовка, — холодно ответила Вика.
— Шо такий больший? Гляди, ремень титьку расплющил! — Маргарита попыталась заступить ей дорогу, встала поперек двери.
Шурка стала с бабкой рядом, плечом к плечу. Малая смотрела на старшую сестру молча, исподлобья. Давно немытые, белобрысые волосы девчонки были заплетены в две тощенькие косички, заканчивающиеся синими бантами.
— Шо на тоби за одежа? — продолжала теща её отца.
— Нормальная одежа. Стиль «милитари».
— Ох! — Маргарита внезапно осела на пол, под ноги Вике, демонстративно хватаясь за сердце.
Вика разомкнула руки. Коробка с грохотом упала на пол. Банка сардин с синей этикеткой, растворимый кофе в блестящем пакете, несколько плиток шоколада рассыпались по давно немытому полу.
— Шо це? — Рита бессмысленно пялилась на еду. Шура и Петруха принялись ползать по полу, собирая рассыпавшуюся снедь. Петруха тут же вцепился зубами в шоколад.
— Тут хватит на пару недель, — проговорила Вика, поворачиваясь к двери, но Рита крепко сомкнула пальцы на её щиколотке.
Крепкая у бабули рука. И в горе не ослабела.
— А Галку хоронить кто ж буде?
— Ты! Твоя дочь — ты и хорони.
— Я одна не можу! Глянь на них — це ж круглые сироты! И ты их оставляе…
— «Не можу»! — передразнила Вика родственницу. — А ты знаешь, почему Галку убили? С кем она якшалась? Какие делишки вертела?
— Шо?!
— Может, за дело убили? Может, давно заслужила — зажилась, как говорится?..
Ответом ей стал отчаянный рев Шуратки.
— Мама!.. Мама!.. — ныл Петька.
— Побачь! Они всё понимае! Горьки сироты! — Рита тыкала указательным пальцем в детей.