— Ваши защитники? Кто они? Землекопы?
Она поставила сумку на землю и снова взялась за электрошокер.
— Я понял. Ракеты прилетают раз в месяц. На большее количество зарядов у Пастухов нет бюджета. У Землекопов дальнобойной артиллерии нет, и они попросту сидят у вас на шее. Ты правильно и красиво говоришь. Неужели учительница?
— Преподавала в музыкальной школе.
— Да ну?! Значит, музыкалка всё ещё работает?
— Да. Детишки исправно ходят на занятия.
— Хор и оркестр?..
— Да. Всё работает. Мы не сдаемся. Стараемся поддерживать нормальную жизнь.
— А как же…
Их разговор прервал детский плач, внезапный и пронзительный. Женщина заволновалась.
— Простите. Я больше не могу говорить…
— Ваш ребенок болен?
— Нет… уже нет…
Прежде чем она скрылась за скособоченной дверью, он успел сунуть в её ладонь горсть мятых купюр.
Травень вернулся к «туарегу». Только проехав целый квартал, он вспомнил, что позабыл спросить имя музыкантши.
Теперь Сашке надо добраться до центра города. Там, в многоквартирном доме, живет семья Половинок. Но для этого необходимоо пересечь весь Пролетарский район, сплошь состоящий из одноэтажных домов с садами и огородами. С предприятиями торговли и общепита в этой части Пустополья и в прежние времена было плоховато, а Травню надо купить хоть каких-то гостинцев. Не являться же в дом друга после долгой разлуки с пустыми руками.
На левой обочине приткнулся ларек: железные стены, крошечные, зарешеченные оконца, кривая, рифленая крыша. Над кровлей — многообещающий, расцвеченный бутафорским салютом, плакат «…да и выпивка». Букву «е» из слова «Еда» снесло осколком. Этот нюанс сделал плакат ещё более живописным. На площадке перед ларьком припаркована разнообразная техника. Среди прочей штампованной дребедени — «жигулей» с литыми дисками, зеленого мотоцикла «Ява» с коляской, нескольких древних иномарок — выделялась пятнистая «Нива» с крупнокалиберным пулеметов в кузове. Настоящий «джихадмобиль».
Улица перед магазинчиком была пустынной, если не считать трех мужиков, оживленно обсуждавших что-то у задка «Нивы». Травень остановился, опустил окно «туарега». Одного из троих — Витька Середенку — он узнал. Младший брат Гали Половинки казался сильно утомленным, он стоял низко склонив голову, опираясь обеими руками о полик кузова «Нивы». Бледный, покрытый испариной лоб его, прикрывали буйные вихры. Он жевал перепачканную кровью бороду. Двое других — точно не местные! — подпирали его плечами с обеих сторон.
Один — широкий, рыжий, в высокой каракулевой шапке, с густо подернутой серебром бородой — скорее всего, уроженец республик Северного Кавказа. Другой — гладко бритый, черноокий, носатый, хрупкого сложения. Все трое одеты в камуфляж и обуты в берцы. На Витьке Середенко оружия не было видно, а у его товарищей на плечах болтались ремни АКМ.
Травень припарковал «туарег» так, чтобы иметь возможность слышать разговор, но товарищи Витька молчали, сосредоточенно покуривая самокрутки. Один из них, гладко бритый и носатый, стрелял в Травня острым взглядом.
Сашка учуял сладковатый душок самокруток. Хороши дела в Пустополье! Средь бела дня возле ларька с бухлом уроженец кавказских республик курит марихуану и замешивает бока исконно местному бухарику, безобидному в общем-то Середенке! Носатый, метнув очередной взгляд в сторону Травня, врезал Середенке по уху, а тот даже ладони не приложил к ушибленному месту. Похоже, запястья его были скованы наручниками. Видно, дела у Витька реально плохи. Заперев «туарег», Травень подошел к «Ниве». Бритый хлюпик посторонился.
— Привет, Витек! — Сашка хлопнул Середенку по плечу. Тот обернулся, глянул на Травня мутным взглядом, будто и не признал. Двое чужаков пока молчали, не двигались, не спускали с Сашки чужих глаз.
— Что, неважные дела? — как ни в чем не бывало, продолжал Травень. — Я слышал и про Галю, и про…
— Ты про Половьинок говоришь?.. На кладбище оба. Жалость такая… — Бритый говорил с едва уловимым акцентом.
Славянин, но не русский. Серб? Хорват? Словенец?
— Сам с Белграда? — спросил Травень.
— Нови Сад, — был ответ.
— А ты-то кто? — встрял кавказец. — Из каких краев? Зачем интересуешься?
— Не тобой интересуюсь, а Витьком Середенкой. Он друга моего, Ивана Половинки, жены младший брат. А вы чьи?
— Клоуна и меня, Чулка, в Пустополье каждый знает! — Бородач бросил самокрутку на землю.
Витек по-прежнему молчал, будто происходящее вовсе его не касалось.
— Половьинки на кладбище. Обе, — повторил тот, кого назвали Клоуном. — Я могу показать, гдие…
— Витек мне покажет. Да, Витек?
— Ниет! — Клоун лучезарно улыбался. — Витейек пойдиет к Матадору. Витеек…
В нагрудном кармане бородача ожила рация. Эфир защелкал, засвистел, зашипел по-гадючьи и, наконец, разродился командирским баритоном:
— Матадор вызывает Чулка!
— Чулок на связи, — отозвался бородач, извлекая из кармана куртки черную коробку.
Точно такую же выдал Травню Неназываемый, но Сашка так и не удосужился её включить.
— Где пленный?
— Витек с нами.
— Почему сопли жуешь, Чулок? Сколько я должен ждать…
— Кабьину, за руль, генацвале, — Клоун ласково улыбнулся. — А я с Виктором поеду в кузове.
Они дружно приподняли Витька под мышки, а тот покорно согнул ноги в коленях, позволяя забросить себя в кузов «джихадмобиля». Голова его безвольно откинулась назад, веки сомкнулись.
— Братки, этот мужик — родич моего побратима, — вполне миролюбиво напомнил Травень.
— Там мы его терапьевту не будет отдавать. Навьерное… — отозвался Клоун.
— Отдайте его мне.
— Отдадим, но вечьером. — Клоун укладывал Витька в кузове поудобней. Под голову подложил свернутую балаклаву. — Ты сам откуда?
Клоун покосился на номерной знак «туарега». Чулок завел мотор «джихадмобиля».
— Из Москвы.
— Наш! — Улыбка Клоуна блеснула подкупающим обаянием.
— Так где я могу забрать родственника своего побратима?
— Ульица Петренько, дом сорок! — «Нива» уже тронулась, и Клоун последние слова прокричал.
— Это пэтэу, что ли? — спросил Травень.
— Бывшее горное училище, а теперь база Землекопов, — сказал кто-то над ухом Травня.
«Нива» набирала ход. Сашка колебался. Прыгнуть в «туарег», кинуться вдогонку или…
— Да вы не волнуйтесь. Это наши ребята. Хорошо воюют. А Середенко — мой родственник. Он просто запутался. Наркоша он, понимаете? Его просто опросят и отпустят. Терапевт его не тронет.
Травень не сразу сообразил, что загадочная личность беседует с ним нежным женским голоском. И пахнет она приятно — дорогим парфюмом, и росточку небольшого, и вида не воинственного — в пальтишке розовом, из-под шапки с помпоном выбились косички, очи печальные, глубокие. На вид девушка — ровесница его Марии или чуть помоложе.
Эх, рассмотреть бы девчонку получше, расспросить бы, но тут откуда ни возьмись чадит выхлопом знакомый УАЗ «Патриот» — и тот, и не тот. Номерные знаки другие, а за рулем сухощавый субъект — Неназываемый.
Девчонку будто ветром сдуло. Листочком сухим понесло, и розовое пальтишко её, вообще-то заметное на фоне серой, пыльной весны, растаяло, подобно солнечному лучику в хмари облачного неба. А Неназываемый даже не посмотрел в сторону Травня, словно и не знакомились они. Словно не он вешал на «туарег» фальшивые номерные знаки. Прошел мимо, скрылся за дверями магазина: две большие клетчатые сумки в руках, лицо застывшее. Нешто бизнес тут у него, торговлишка?
Неназываемый хоть и торопился, но автомобиль поставить на сигнализацию не забыл. Замки на всех четырех дверях щелкнули. Подмигнули оранжевые огоньки габаритных огней. Травень двинулся следом, поставил ногу на нижнюю ступень железной лесенки, почувствовал через подошву ребристую поверхность сварного профиля, ухватился за липкую ручку на мятой, железной двери.
УАЗ «Патриот» ехидно моргнул ему в спину один раз, второй, третий. Сигнализация разразилась противным мявом — сработал датчик объема. Сашка присмотрелся: салон внедорожника оказался пуст. Значит, кто-то завозился в багажнике? Как трогательно! Пустопольский бандит-наемник вместе с минами возит в багажнике собаку. Любопытно, какой породы зверь? Мопс? Ретривер? Вряд ли. Скорее всего, волкодав или питбуль.
Надо бы убраться со ступенек — неровен час заботливый хозяин дверью зашибет. Травень отпрыгнул в сторону и вовремя. Послышался топот, и придорожная торговая точка выплюнула из своего чрева Неназываемого. Клетчатых сумок при нём уже не было. Он судорожно давил на кнопку пульта. УАЗ примолк, но Неназываемый всё-таки заглянул в багажник. Сказал пару слов, распахнул дверцу, достал из-за пазухи рожок в цветной обертке, не разворачивая, сунул в багажник и захлопнул дверь.
Травень закурил, отвернулся. На обочинах шоссе ровным счетом ничего не происходило. Наверное, розовое пальтецо скрылось за теми вот, распускающимися кустами. Верба, береза, тополь — скоро лесополоса зазеленеет и тогда…
Неназываемый прошмыгнул за железную дверь. Снова сделал вид, будто не заметил Травня. Почему?
Сашка прошел в двери ларька, миновал крошечный тамбур. В торговом зале горели люминисцентные лампы. Всё как обычно. Остекленная витрина, полки с дешевым алкоголем и цветными упаковками: чипсы, соевый шоколад, сигареты, консервы, хлеб в целлофановых пакетах.
Травень посмотрел на этикетки. Вообще-то во время военных действий он объявлял себе сухой закон, лишь слегка размачиваемый по случаю ледяной «Финляндией». На такой случай запасся впрок и правильно сделал. Выпивка в Пустополье не радовала ни дешевизной, ни разнообразием. Да и качество, наверняка оставляло желать лучшего.
В вышине, под обшарпанным потолком, на ветхой полочке кривобоко громоздилась, подмигивала разноцветными огоньками, стереосистема. Из динамиков сочилась ненавязчивая, но такая неуместная для подобного заведения, музыка. Матт Бианко, «Обычный день». Странно!..