Травень уставился на продавщицу. Обычная «провинциальная матрешка», так назвала бы её надменная москвичка, его жена. Не старая, трезвая, с неухоженным лицом и давно не беленными волосами. Одета с претензией на аккуратность, но лак на ногтях облупился, а на простеньком колечке с розовым самоцветом истерлась позолота. Может быть, она училась с Сашкой в одной школе на несколько классов младше?.. Вопрос: в какой из школ, в общеобразовательной или в музыкалке? А может статься, они выросли на одном дворе? Как распознать в располневшей, отупевшей от скучной работы и нищеты «матрешке» беззаботную девчонку с вечно разбитыми коленками. Продавщица тоже смотрела на него и, казалось, узнавала.
— А что, хозяюшка, водка у тебя паленая чи ни? — для начала разговора спросил Сашка.
— Ни! — Глаза продавщицы округлились. Она подкрутила звук на усилителе. Опасалась, наверное, что Травень не расслышит её вранья. — Та водка подлинная. За коньяк и вино не скажу, а водка подлинна. Ты возьми на пробу, коханчик… А вот за мартини я радею. Це смачно, корисно и не так уже й дорого.
Травень смотрел на неуловимо знакомое лицо. Продавщица, по обыкновению женщин её профессии, подпирала животом прилавок. Да, это не Москва, с её чужим шиком. Даже пафос здесь до смешного беден, зато не встретишь совсем уж чужих лиц. А если и встретишь, мигом опознаешь чужанина.
— Возьмите мартини, не пошкодуете, — стрекотала продавщица, и голосок её трогательно гармонировал с аккордами «La Luna». — Особливо якшо вы с девушкой. Порядочные девушки любят мартини. Оно и солодко, и пахнет добре!
— Да че та хочецца паленой водки, шансона и путан подешевше. А у тебя тут, я смотрю, коньяк, джаз, а вместо телок…
Травень вертел головой. В углу — обшарпанная дверь. Наверное, вход в подсобку, и Неназываемый, наверное, направился туда. В магазинчике толклись покупатели. Двое мужиков отирались возле прилавка, рассматривая этикетки на бутылках с алкоголем. Один — высокий, худой, не старый, глаза прикрыты стеклами зеркальных очков. Одет нелепо: в четное, драповое пальто, армейские брюки с выпуклыми карманами на обеих штанинах и берцы. Обувь новая, хорошего качества, чистая. Похоже, стиль «милитари» нынче моден в Пустополье. Второй мужик в грязной, ветхой одежонке, с подернутым угольной пылью лицом и огрубелыми ладонями, казался совсем мирным.
Травень уставился на его ладони — линии жизни, судьбы и прочие Божьи знаки — все черного цвета. Не один год и каждый день заходил этот человек в клеть, спускался под землю, освещал лаву аккумуляторным фонариком, добывал уголек. А сейчас ему выпить бы, да денег нет. Вот он и ищет компанию, чтобы сообща наскрести на бутылку «Русской» с традиционной бело-красной этикеткой. Травень посмотрел на ценник, достал из кармана пригоршню мятых купюр, бросил на прилавок.
— Дай горилки шахтеру, хозяйка. Да не дешеви. «Хортицу». А это дрянь убери.
— Шо? — Женщина поначалу опешила, но быстро опамятовалась, сняла со стеллажа водку, поставила на прилавок. Толстыми пальчиками она перебирала купюры Травня и мелочь, отсчитывая нужную сумму. Лицо её в мгновение ока утратило приветливое выражение.
— Кто такой? — спросила она, наконец.
— Друг Ивана Половинки. В одном классе учились, вместе в Афгане служили.
И молодец в очках, и запойный шахтер разом уставились на Травня.
— Кто-кто? — переспросил шахтер, хватая с прилавка бутылку и пряча её под полой грязной куртки.
— Мне до Ивана Половинки дело. — Травень не мог справиться с собственным лицом. Улыбки не получалось. — Да я давно в родных местах не был, позабыл дорогу. Может, кто покажет?
— Шо? — шахтер уже пятился к выходу из магазинчика.
— Чи оглох? — рявкнул молодец в очках. — Ваня Половинка, Гали Середенко муж. Чи не разбирае?
— Матадор вызывает Терапевта, — сказал строгий голос под полой черного пальто.
Парень заволновался, заскреб пальцами под полой, извлек на свет черную коробку, отбежал в угол, будто надеялся таким незамысловатым способом соблюсти конфиденциальность беседы.
— Я жду тебя третий час! — рычала рация. — Где товар? Ты расплатился? Когда вернешься на базу?
— Забираю товар и повертаюся на базу. — Голос парня в очках, того самого Терапевта, в руки которого лучше не попадать, сочился смирением. — Так, Вестник прибув. Слухаю, товаришу начальник. Зробляю.
— Послушайте! — продавщица дернула Травня за рукав.
— Ну?
— Вы и правда товарищ Ванюши? Мне кажется, я вас помню… кажется, Сашко?.. Вы с господином Лихотой в одном классе учились. Вспомните же и меня. Яна Бабенко. Яночка. Я на пять лет моложе. Помните, пятый «бэ»?..
Травень не сводил глаз со спины Терапевта. Тот стоял лицом к стене, в углу, как шалопаистый дошколенок, наказанный воспитательницей за очередную разбитую чашку. Он отсчитывал розовые купюры из толстой пачки. Сейчас он зайдет в подсобку и заберет две клетчатые сумки с минами или Бог ещё знает с чем. Эх, увидеть бы его глаза! Как найти повод задержаться в магазинчике ещё хоть на несколько минут?
— Ванюша оказался героем! Кто бы мог подумать такое об обычном бухарике! Ой! — Продавщица осеклась, прикрыла рот ладошкой.
— Навищо так говоришь про людину? — обернулся Терапевт. — Иван Петрович пив не бильше инших. А з початком войны и зовсим перестав.
— Почему? — цыкнул зубом Травень. — Зашился?
— Який там зашився! — подбородок Терапевта сделался твердым. — В бригаде Землекопов — сухой закон. Таков приказ Матадора.
Травень рассматривал своё отражение в зеркальных стеклах его очков. Разве что спровоцировать драку, ударить по окулярам, увидеть, как зрачки реагируют на свет? Но в помещении магазинчика сумрачно — пара пыльных лампочек, и не более того.
— Да не ерепенься ты, Данька! — вставила своё Яночка.
Рация на плече Терапевта снова ожила.
— Терапевта вызывает Матадор.
Губы Терапевта дрогнули, спина распрямилась. Ишь ты! Едва заслышав голос командира, становится навытяжку.
— Матадор! Терапевт на связи!
— Та пил же он, — продолжала продавщица. — Так и помер бухой. Кто-то из Пастухов его порешил.
Она провела ребром ладони по шее.
— Ведется следствие? — спросил Сашка. — Что говорит прокурор?
Травень разговаривал с Яной, не забывая прислушиваться к голосам за спиной. Терапевт благоразумно выскочил за дверь, но обрывки фраз всё равно достигали Сашкиных ушей. Снова толковали о каком-то товаре. О содержимом клетчатых сумок или о другом?..
— Та какой там прокурор! У нас Савва Олегович всему голова. Уж он-то дело Половинок без внимания не оставит, уж он-то знает, как разобраться по справедливости. Ведь они с Ваней были… — Яночка умолкла, не закончив фразы, глаза её округлились.
— Что? — усмехнулся Травень.
— Та вы же должны знать Савву Олеговича!
— А то! Но тссс! — Сашка приложил палец к губам. — Це ести тайна! Тихо!
— …Пастухи гуляют по Пустополью, — говорил за дверью Терапевт.
— Где? Отвечай, где конкретно? — хрипела рация командирским баритоном.
— Та тот же, хто принес товар. Он и е Пастух!
— Вестник — посредник. Не путай божий дар с яичницей. И не трепись там. Всё. Конец связи.
— Придется мне побыть мерчендайзером, — вздохнул Сашка.
— Кем?! — выдохнула Яночка.
Отстранив её, Травень вломился в подсобку. Запах прогорклого масла, ванили и чего-то ещё, хорошо знакомого, но основательно забытого. Клетчатые сумки стояли рядком, слева от двери. Травень двинул одну из них ногой — тяжелая. Внутри объемистый, угловатый и массивный предмет — ящик с минами? Травень расстегнул молнию. Так и есть — два ящика ПФМ.
— Тут запрещено находиться посторонним, — пролепетала у него за спиной Яночка.
— Я одноклассник Саввы Олеговича, забыла?
— Я не могу…
— Почем торгуешь мины?
— Эй! Я купую весь товар! — Терапеврт громоздился в дверях подсобки. — А ты, Янка, якщо надумала до ворогов переметнутися, знай: я тобе больше не муж!
— Тю! — Продавщица подперла округлыми кулачками крутые бока. — Он мой муж! Та когда ж ты на мне женился? Та когда я замуж выходила, ты под стол заходил не наклоняясь!
Она так неожиданно пихнула Травня кулаком в плечо, что он едва не упал. Сашка ахнулся спиной о хлипкий стеллаж. Банки и коробки на нём закачались, угрожая ссыпаться на головы присутствующим.
— Побачь, Сашко, мужа моего! Та ты и жениться не можешь! Ты ж на войне своей женился и другой жены тебе не нать!
— Перестань, Яночка! — буркнул Терапевт.
— Та не перестану! И не вороти перед моим лицом свою морду! Ишь, очки запотели! Та ты побачь, Сашко, этого вояку! Он с автоматом! Он присягу дал! Кому?!
— Почем мне-то знать? — вздохнул Травень, пятясь к оконцу.
Сквозь узкое, давно не мытое стекло брезжил свет пасмурного дня. Травень разглядел парковку перед магазином. УАЗа «Патриота» там уже не было. Неужели Неназываемый вылез в узкое окошко? Травень бросил взгляд на грязный подоконник, потом — на растерянную физиономию Терапевта и, наконец, на Яночку.
Откуда ж что и берется, когда женщина приходит в ярость! Какова бестия! Только что увядала, а теперь снова распустилась, благоухает лепестками розовеющих щечек, очи увлажнились, губы трепещут. Нет, Терапевт не дурак! Уж и запотевшие очки снял, и оружие отставил на сторону. Неловко растопырив руки, он пытался поймать Яночку в объятия, а та, осыпая его обидными насмешками, пятилась за стеллажи. Эх, какими ж обидными словами она пуляла в него! И сынком, и приживалом, и проходимцем обзывала. А он, будто ссохся, голову между плеч свесил, готовый к тумакам, но не уходил, не огрызался и не замахнулся на неё ни разу.
Они вовсе не замечали Сашку, и он смог спокойно проверить и подсчитать содержимое обеих сумок Неназываемого. Так и есть: противопехотные мины — ПОМ-2, ПОМ-50, лепестки, растяжки. Всё переложено старым тряпьем и мятыми газетами. А вот и плата за «товар». Травень поворошил пальцем пачку розовых купюр евровалюты, которую Терапевт оставил на подоконнике. Не дорого торгуют. Наверное, каналы налажены, оборот хороший.