— Найди Петю, дядя Саша. Он бомжует. Голодный, наверное.
— Найду. Накормлю. Клянусь!
— Не клянись. Грех…
Шуратка скрылась за синей дверью подъезда, а Травень смотрел, как мелькает в окнах лестничной площадки её розовая курточка, надетая поверх клетчатого сарафана. Второй этаж, третий, четвертый — быстро бегает девчонка.
— Розовый цвет — семейное пристрастие у женщин-Половинок. — Травень пытался за улыбкой спрятать смятение.
— Большой, сильный, отважный. — Голос Вики казался немного простуженным, с хрипотцой. — Таким тебя папка рисовал…
— …на бумаге чи где?
— И улыбка. Он говорил о твоей улыбке, дядя Саша. Всё полностью соответствует его рассказу.
Виктория Половинка смотрела на него снизу вверх. Ростом чуть выше сестры, она едва достигала Сашке до груди и совсем не походила на младшую сестру — темные глаза, темные волосы, продолговатое лицо. Розовое пальто, сшитое из хорошей материи, ладно сидело на ней, делая фигуру кукольно безукоризненной. Огромный, расписанный птицами и экзотическими цветами, шелковый шарф, оставлял отрытыми блестящие волосы. Вика пахла чем-то восхитительно восточным, взрослым, женским — наверное, теми самыми, дареными духами.
Да и на отца своего, Ивана, Виктория тоже не походила. Травень смутно помнил её мать. Кажется, у неё были такие же темные волосы и глубокие глаза. Как он мог не узнать Викторию? Как?! Да и важно ли это, когда больно и беспокойно ёкает в груди. Ах, как некстати это ёканье, когда предстоит столько дел!
— Почему же ты так долго не приезжал? — внезапно выпалила девушка.
— Прятался в большом городе.
— От кого?
— От судьбы, видать. Да всё попусту. От нее не уйдешь.
Они стояли посреди коридора. Справа — окна, ведущие во двор горного училища. Слева — дверь в бывший учебный класс. На двери на белом листе формата А4 крупным шрифтом напечатано «Штаб». Мимо них проходили люди в камуфляже и гражданской одежде. Сашка заметил и давешних знакомцев — водителя пятнистой «Нивы» и его товарища. Значит, и Витек Середенко должен быть где-то здесь.
— Тебя найти было легко, — проговорил Травень. — Теперь надо похлопотать за твоего родича.
— Ты о Петьке? — В глазах её мелькнула тревога.
— И за Петьку знаю. Но сейчас речь о Витьке Середенке.
— Отморозок. Упырь! — Вика внезапно мужским манером сплюнула себе под ноги.
Травень глянул на пол. Конечно, линолеум изрядно загажен, но всё же.
— Вичка, ты же девушка!
— Девушка не девушка, а о Галкиных родичах как-нибудь позабочусь.
Личико её неуловимо изменилось, приобретя твердое, так не шедшее ей, мужское выражение.
— За этой дверью, — она указала пальцем на листок с надписью «Штаб», — решение всех проблем.
— Может быть…
— Я сама!
Она прянула от него — так пловец отталкивается от прибрежной скалы, чтобы совершить стартовый рывок в пучину. Дверь с надписью «Штаб» распахнулась. Вика не прикрыла её, и Травень проскользнул следом.
Вчера на пустой автобусной остановке, как раз на половине пути к Лисичановке, Петруша нашел щенка — черно-рыжую, на татарчонка похожую дворняжку-мальчика. Симпатичный песик, но сомнительный. С ними, с дворнягами, всегда одна и та же беда. Пока малы — милы. Но бог знает, в кого он превратится, когда вырастет. Как поступить с ним, если пес вырастет огромным и глупым? Как сладить, если станет с громким брехом бегать за колесами проезжающих машин, чесаться, стуча лапой по полу и с громким чавком вылизывать яйца?..
Но бросить голодного малыша невозможно. Петруша сунул щенка за пазуху и побрел к Лисичановке. Там можно найти ночлег и кормежку для себя и для собаки.
В Лисичановке подруги бабушки кормили молочной кашей и тушенкой. Петруша делил еду со щенком. Женщины ругались, называли пса «хитрым татарином», а сами закусывали плохой едой дорогой алкоголь. Петруша уже видел такие бутылки — массивные, на черной этикетке много белых буковок, больших и маленьких. Самыми большими буквами выведено щенячье имя — «Джек Дэниэлс». «Дэниэлс» можно пропустить, а вот «Джек» — как раз то, что надо.
Петруша сбежал от докучливой опеки ранним утром. Перед этим женщины помыли его самого и выстирали его одежду. А одна из них даже позвонила Вичке на мобильный и долго жаловалась, дескать, её мальчик и сам их объел да ещё пса притащил. Петруша не стал обижаться, забрал щенка и был таков.
Как хорошо бродить по безлюдью, когда весеннее небо, а не серый потолок над головой. Как хорошо идти в любую сторону, когда следом, помахивая хвостом, семенит «хитрый татарчонок» — Джек. Можно думать о чем угодно, можно слышать небо и землю. В степи никто не пристанет, не сунется с советами, не станет командовать. Искать его некому. Близкие или слишком заняты, или умерли.
Взрослые, как правило, ленивы. Боятся перемен, не желают утруждаться. Нет-нет! Он не прав! Опять не прав! Осудил! Ведь взрослые вырастают из детей. Так… Значит, и дети бывают ленивы. И он, Петруша, такой же лентяй, как все. Ленится заниматься семьей. Не думает о сестрах и бабушке. Ну, положим, с Шураткой сейчас всё нормально. Она при деле, при бабушке. Приспособилась или… как это?.. Вот: адаптировалась. С Вичкой всё намного хуже. Здесь немного лени — совсем чуть-чуть — пришлось бы как раз к месту. Нет, Вика не из ленивых. Есть слово, он вычитал его в нехорошей книжке. Вычитал да забыл и само слово, и каждую из составляющих его букв. Ничего, Бог напомнит, когда время придет.
Петруша вытащил из кармана мятую карамель, развернул обертку, съел сладкую конфету с кисловатой начинкой, взял щенка на руки. Безопасная территория осталась позади. Он почувствовал присутствие смертельной опастности и широким шагом перемахнул через первую мину. Следующая притаилась чуть левее. А вот и ещё одна. Если идешь по минному полю — любое неосмотрительное движение может обернуться большой бедой. Щенок глядел на него голодными глазами, но животик его приятно круглился и был тугим на ощупь. Откормился у лисичанских бабок на каше и консервах.
— Хитрюга, — прошептал Петруша, прижимая к себе горячее тело Джека. — Ты же сыт! Но просишь ещё… — И он погрозил щенку пальцем.
У него, у Петруши, всё хорошо. В правом кармане куртки ещё есть пять карамелек — последний подарок Вички. Нет, не так. Правильнее говорить: крайний. Так говорят взрослые. Веру подменяют суевериями, но ему ли их судить? Петруша остановился, прислушался к легкому ветерку, уставился на частые облака. Он старался угадать лицо старшей из сестер в их очертаниях. Смотрел до тех пор, пока их взгляды не столкнулись. Вика волновалась.
Рядом с ней сейчас двое мужчин. Оба — опытные убийцы. Каждый понимает, как опасен может быть другой.
Первый: Стас Рей — позывной Матадор — носит темные очки даже в пасмурную погоду. Влюбленные в него пустопольские простаки переняли эту моду — прятать глаза. Быстро он соблазнил пустопольцев, вручил им оружие и отправил на бой со своими же, с теми, кто не захотел ему подчиниться.
Петруша вспомнил самое первое Первое сентября в своей жизни. В тот день учительница рассказывала им о страшной, давно завершившейся войне, показывала черно-белый фильм, хронику военных времен. Он видел лица вражеских главарей в бегущем изображении на белом полотнище экрана. Потом, спустя два года, ему довелось увидеть живого врага в лицо. Что же, не так страшен он сам, как страшны его слова. Слова — отрава. Речи — яд…
Матадор, так похожий на одного из врагов в старинной кинохронике, тоже был маленьким, хрупким человечком с огромным самомнением и ещё большим обаянием. Двужильный, подвижный, выносливый, Матадор умел складно говорить, а дрался ещё лучше, чем говорил. Сейчас он ходит по классу бывшего горного училища от окна к стене и обратно. А Вика смотрит на него и волнуется. Он соблазнил и её. Заваливает игрушками из глянцевых журналов. Игрушки сверкают, хорошо пахнут, подчеркивают и без того незаурядную прелесть Вички. Матадор забавляется ею так же, как Шуратка играет со своими куклами. Есть досуг — иди сюда. Не ко времени — отложит. А придется — выбросит без сомнений.
Второй: старый, тертый боец. Во всем откровенен, даже в самых страшных грехах не побоится признаться самому себе. Он, пожалуй, вообще никакого страха не ведает. Лишь Божьего гнева боится. И милосердие ему знакомо. Может, потому Петруша и спас его?.. А потом он попытался Петрушу спасти. Загнал большую машину на минное поле. Добрый. Смелый. Хитрый. Вещей не ценит. На крыльях воспаряет. Людей любит, но врага убьет запросто, не моргнув глазом.
Эти двое хотят Вичку. Каждый по-своему хочет, но оба сильно. Ах, как сильно! Не погубили бы сестренку!
Но ведь есть ещё и третий. Тот, кого сама Вика хочет. Бедняжка-сестренка всегда стремится к недостижимому. А этот третий — странный, светлый, как выцветший пластмассовый цветок с кладбищенского венка. Лей на него кислотный дождь, топчи, кидай в выгребную яму, прямо в черную жижу суй — грязь только поверху будет, капельками стечет по скользким лепесткам, и вот он снова чист. Но Вичку он не хочет. Не нужна. Не до неё. Есть большие дела, важнейшая борьба. Да и бог с ним. Бумажный тюльпан в дорожной грязи — красивый, чистый, но недолговечный.
Снег тает, насыщая воздух промозглой влагой. Совсем скоро распустятся листочки, а сейчас ветхая обувь вязнет в черноземе. По полю напрямик идти безопасней, но очень уж нелегко, особенно если устал.
Петруша выбрался на шоссе. Но опустить Джека на землю не решился: в этом месте по обе стороны дороги — минные поля. Левую сторону минировали под руководством Матадора, правую — под руководством Киборга. Справа мин больше, и Петруша, в случае чего, метнется туда. На минном поле нет предупреждающих знаков, но в окрестностях Пустополья о нём известно каждому, и следом за Петрушей на мины не сунется никто.
Размышления мальчика прервал рев двигателей. Недолго думая, он сполз на заду по порожной насыпи направо. Здесь из дренажной трубы лились вешние воды, образуя бурный поток. Берега ручья поросли густым кустарником. Можно затаиться и переждать. Вокруг, как партизаны в засаде, залегли мины. Кому-то враги, а ему, Петруше, лучшие друзья — защитят от любого преследования. Главное зайти подальше. На минном поле можно опасаться только саперов. Петруша дружит с минами. Они всегда показывают ему себя, давая возможность проложить дорогу.