— Всё верно. Я тоже не доверяю мелкому калибру, — фыркнул Травень, вдавливая в пол педаль газа.
Они напали нагло, в городской черте, совсем неподалеку от дома Половинок. Двое, давешние знакомцы — Чулок и Клоун, третий, одетый в «кикимору» — шустрый и вертлявый мазила. Никудышный снайпер палил по колесам из самого мелкого калибра. Пули отскакивали от дисков «туарега». На асфальт сыпались разноцветные искры.
Травень отдал должное пустопольцам. Привыкшие жить в условиях частых перестрелок, они споро разогнали транспорт по обочинам и попрятались в подъездах домов. Сашка использовал это обстоятельство в своих целях. «Туарег» закладывал крутые виражи от одного тротуара до другого, часто меняя направление. Дороги в Пустополье давно не чинили, разделительные полосы сохранились только в центральной части города, бордюры перемололо время, ограды скверов обветшали — кувыркайся — не хочу.
Травень прикидывал: когда же у банды опустеют магазины? Клоун и Чулок палили из АКМ одиночными выстрелами или короткими очередями. Тридцать или сорок патронов в рожке. На замену рожка опытному бойцу нужны секунды. На себе возможно нести не более пяти рожков. Нехорошие дела. Надо отрываться.
Травень быстро уяснил: нападающие хорошо знали город. Пока он закладывал виражи по улицам, пугая прохожих и автомобилистов, нарушая ритм работы общественного транспорта, они перемещались по дворам. Оба — Чулок и Клоун — снова и снова возникали у него на пути, пытаясь поймать в прицел. Снова и снова мазали, не в силах угадать траектории движения «туарега».
Третий же прятался весьма искусно. Обряженный в «кикимору», он был едва заметен в ландшафте пустых полисадников и сквериков. Даже на фоне облупившегося бетона автобусных остановок он выглядел вполне органично, как куча прошлогоднего растительного хлама. Травень не один раз ошибся, приняв его то за кучу прошлогодней листвы, то за груду лежалого мусора. Этот, третий, ни разу не поднял ствол выше уровня колен. Всегда стрелял из позиции лежа, но ни разу и не попал по резине.
Середенко залег на полик между рядами сидений, затаился там, выдавая своё присутствие лишь отчетливым стуком зубов. На него рассчитывать не приходилось. Не враг, не помощник — пустое место. Сильвестр мотался в кузове, но тоже пока помалкивал.
Травень рвался к проспекту Гагарина. Там дорога широкая, движение оживленное. Там так запросто, огнем из АКМ, не разгонишь пешеходов и общественный транспорт — слишком велико пространство, слишком много на нем людей. Может быть, это остановит Землекопов? Да есть же в Пустополье хоть какая-нибудь иная власть кроме двух воюющих банд?
— Никому ми ни потрибны, — словно услышав его мысли, проговорил Витек. — Савву Олеговича избрали мэром. А толку?.. Було Пустополье, стало зовсим порожне. Навить, Бог забув про нас. Або ми в Господи забули? Надислав б хоч ангелив своих. Нехай хоч з вогняними мечами, а все якась влада над нами буде…
«Туарег» катил по самой широкой из пустопольских улиц — проспекту Гагарина. Сам проспект покидает город на северной его окраине, там, где к Пустополью почти вплотную примыкает коттеджный поселок — место обитания окрестных богатеев. Туда и посылал его Неназываемый. Там Сашка увидится со своим нанимателем — Саввой Олеговичем.
Слева замелькала ограда городского парка. Вот она, лазейка, спасение, шанс. Зачем пылить по многолюдному проспекту до самой окраины, если за город можно выскочить через парк? Скоро должны показаться ворота. Листва ещё не распустилась, в это время годы в парке должно быть пустовато. «Туарег» влетел на центральную аллею, распахнув бампером створки кованых ворот. Впереди пустой асфальт. Травень вдавил педаль газа в пол. Левой рукой удерживал руль, правой схватил с пассажирского сиденья пистолет.
Сашка знал каждый поворот центральной аллеи. Бывало, колесил тут на велике. Бывало, катался и в темноте, помня каждую выбоинку, каждый кустик на обочине. Есть же в этом переменчивом мире что-то незыблемо-вечное. Воспоминания детства линяют, теряют форму, превращаясь и полузабытые сны, в не раз читанную, надоевшую книжку. Товарищи из детских игр, незамысловатые радости и пустые огорчения — с ним ли приключилось это — скудное детство, бегство из родных мест, два развода, три войны? Воспоминания — Господень подарок. Не всякий раз поймешь, к чему они. Порой нагрянут невпопад. Для чего приходят?.. Утешить? Отвлечь? Дать шанс к спасению!
На этот раз они поступили опрометчиво, выскочили на дорожку с автоматами наперевес. Неужели станут лить свинец от пуза? Асфальтовое покрытие впереди казалось ровным, но дальше, за спинами Землекопов, асфальт кончался. Дальше гравийная дорожка бежала под уклон. Там заканчивается парк. Там окраина городка. Если слой гравия невелик — до сотни не разогнаться да и изгибы дорожки не позволят. Эх, не правы варяги! Надо было остановить его чуть дальше, метров на пятьсот отступить в глубь парка. Травень увеличил скорость, опустил стекло водительской двери, схватил пистолет. Стрелял наобум, не целясь, рассчитывая, что пуля пройдет чуть выше лба Чулка.
— Помоги, Боже! — Он нажал на курок.
«Туарег» шел ровно, как в Подмосковье по Новой Риге.
Слабаками оказались оба. Чулок — завалился назад, следом за сбитой шапкой. Славянин — очканул, выпустил длинную очередь в белый свет, но с дороги соскочить не успел. Да и помог ему кто-то. Пуля, выпущенная, скорее всего, из той же мелкашки, попала в середину груди. Сашка видел, как лопается ремень портупеи, как падает на землю увесистая сумка с запасными рожками. Пуля опрокинула Клоуна на спину.
Травень ударил по тормозам. Через мгновение искаженное лицо Клоуна скрылось между передних колес кроссовера. Левая пара колес наехала на препятствие. Под картером хрустнуло. «Туарег» остановился. Травень перевел рычаг в положение «паркинг». Голосов пассажиров не было слышно — молчали оба. Сашка выскочил из машины, выдернул с заднего сиденья «вихрь». Приятная, смолоду укоренившаяся привычка заряжать оружие сразу после его обретения снова пригодилась.
— Помоги мне, Витек!
Середенко трясся на полу между сиденьями. Глаза его застила болезненная муть.
— Ну! Поднимайся!
Витька вывалился из машины, помог извлечь обоих Землекопов из-под колес, помог разоружить и чуть ли не улегся рядом в ними на влажную землю под голым кустом сирени. АКМы и магазины к ним, полные и порожние, Травень кинул на заднее сиденье «туарега».
Клоун и Чулок молча смотрели в дуло «вихря», не отворачивали лиц, не морщились.
— Убей их! Убей! — сипел Витек. — Это сволочи, чужаки! Попомни же о побратиме своем — моем зяте! Я знаю и все знают: Ванька спас тебя в Афгане. А ты не хочешь спасти его шурина!
Седеющие вихры Витьки прилипли ко лбу, под бесцветными глазами набрякли мешки.
— Я никого не стану убивать, пока не разберусь. Даже того, кто потеет сейчас в багажнике, хотя тут уж всё очевидно.
Клоун и Чулок остались лежать под каштаном рядком, спеленутые, будто новорожденные младенцы в ожидании мамкиной титьки.
«Туарег» рванул с места, выбросив из-под колес фонтаны гравия. Однако, не проехав и пятисот метров, скорость пришлось сбросить — колеса автомобиля слишком глубоко погружались в непросохшую ещё почву. Да и преследователей вроде бы не наблюдалось.
«Кикимора» вскочила на подножку кроссовера, когда Травень уже видел окраину парка, когда впереди между верхушками давно не стриженных акаций возник, замелькал простор пустых полей. Маленькая ручка вцепилась в зеркало, едва его не оторвав. Травень ударил по тормозам. Витек врезался лбом в подголовник переднего сиденья. Впервые за всё время их бешеной гонки из багажника послышался голос Сильвестра. Каждый из нас в трудный час вспоминает язык своей матери. Сильвестру припомнились немецкое слово.
— Verdammt![10]
— Это я, — сказала «кикимора».
Она держалась обеими руками за зеркало, рискуя выломать его вместе с проводами. Когда Травень притормозил, она просунула правую руку в кабину и ухватилась за ручку двери с внутренней стороны, но осторожно, так, чтобы дверь не открылась. Левой смахнула с головы капюшон «кикиморы». Темные, отливающие горячим шоколадом волосы плотно прилегали к голове девушки. Ореховые глаза смотрели внимательно. Вичка! Грудь её наискосок пересекал ремень мелкашки. Травень присмотрелся — С-99 с дорогущим обвесом. Наверное, тоже подарок Стаса-Матадора.
— Ты стреляла в нас.
— Не-а. Я палила по дискам. Ни разу не промахнулась — сам видел. — Она глядела на Травня, словно ожидая одобрения. — Дальше должно быть чисто. Но я всё равно провожу…
— Не доверяю я мелкому калибру, — вздохнул Травень.
Парковая дорожка вилась по пологому спуску. Сколько раз он пробегал по ней! Дорожка приведет к неглубокому овражку, перемахнет через него по деревянному мостику-плотине. Там, по правую руку, тихий, обсаженный ивами пруд с беседкой и мостками. По левую — густые, буйно расцветающие весной заросли. На исходе весны в них свищут соловьи. Там хорошо прятаться от посторонних глаз с девушкой. Одно плохо: ветви акации и диких роз усыпаны шипами. На влажной траве жестко лежать. Первый поцелуй, первый секс… Неудобно, стеснительно, страшновато: по плотине гуляют люди, по дорожкам парка шныряют велосипедисты. Девушки поначалу очень стеснялись, но стоило лишь выпить вина…
Травень остановил автомобиль перед въездом на плотину. Вроде бы дорога цела, полотно не просело, ни одной ямы не видно. Даже перильца по обеим сторонам мостика уцелели. Пожалуй, «туарег» сможет проехать, не задев их зеркалами. Где-то внизу журчит водичка. Поверхность пруда неподвижна. Кругом безлюдье. В беседке торчит чья-то узкая фигура — парень, подросток или юноша. Высокий, тонкий, прямой — и больше ни одного человечка вокруг. А за плотиной все та же с малолетства знакомая горочка — небольшое, поросшее редким леском возвышение. Если преодолеть его, распахнется простор полей. В прежние времена их засевали подсолнечником. Грунтовая дорога вела от одно