— Думаю, достойное занятие.
— А я надеюсь, с Божьей помощью, ты поладишь и с моим парнем, и с детишками Половинки. Такая вот у тебя миссия. Как, по-твоему, она выполнима?
— Вполне! Посмотри на меня. — Сашка изобразил Фантомасью улабку. — Кому как не мне нянчиться с детворой?..
Савва повернулся и пошел на дневной свет, прочь из гаража. Из темных углов выступила его немногочисленная свита — молодые люди нездешнего вида с военной выправкой. Неназываемого и Сильвестра среди них не было.
Травень продолжил осмотр гаража. Он обратил внимание на УАЗ «Патриот» Неназываемого. Киборг следовал за ним, крался, плыл, стелился. Сашка знал, что он за спиной, видел его отражения в тонированном стекле автомобиля. По этой ползущей, обманчиво неторопливой походке он опознавал и своих, и противников.
— Чем занимался после чеченской войны? — внезапно спросил Киборг.
— Под каблуком у жены сидел, — отозвался Травень.
В темном омуте стекла блеснула улыбка командира «Пастухов».
— Меня Дмитрий зовут. Можно просто Митя.
— Есть, товарищ командир!
УАЗ «Патриот» оказался чист. Ни пылинки, ни лоскуточка, ни стреляной гильзы. Травень с досадой хлопнул дверцей автомобиля. Киборг курил в сторонке. К транспортному средству Неназываемого даже не приблизился.
Травень перешел к байку. Хорошая машина. Немецкая. Наверное, Ярослав Саввич не имел обыкновения подсаживать девчонок себе за спину — позади эргономичного, обитого свиной кожей сиденья располагался вместительный багажник. Замок на объемистом пластиковом коробе оказался простеньким — дело обошлось без долгой возни. Внутри обнаружились обычные мальчишеские игрушки: пара дисков с записями «Дипеш мод», флеш-накопитель, початая пачка бумажных салфеток, потрепанный томик Монтеня, упаковка мятных леденцов, бутылочка питьевой воды без газа да и мало ли ещё чего.
Травень шуровал мелким барахлом из угла в угол, всё ещё надеясь найти нечто важное. Он слышал тихие шаги Киборга. Тот зачем-то перемещался к дальней стене гаража. Там располагался верстак. Травень хотел уже захлопнуть багажник, когда заметил в уголке, в углублении пластиковой обивки крошечный запаянный пакетик. Пришлось зажечь карманный фонарик. Так и есть: белый мелкодисперсный порошок. На зубную щетку не положишь — слишком мало. Выложить дорожку — в самый раз. Доза.
— Ты говоришь, они не живут в хозяйском доме. Обретаются за забором, отдельно? — Травень задал вопрос наобум, просто, чтобы слышать голос Киборга, чтобы знать: он не приблизился к нему своей стремительной походкой, не наблюдает из-за плеча.
— Та да. В Благоденствии есть брошенные дома. Они живут в одном из них. Вдвоем. Ребята треплются, будто они геи. — Дмитрий по-мальчишечьи усмехнулся. — Но я думаю, это не так.
Травень продолжал исподтишка рассматривать его. Молод ещё, не более тридцати лет. Опытный, умелый, оружия на нем не видно, но оружие любит. Вот, уже занялся полезным делом. На верстаке, под яркой лампой разобрал «вихрь». Чистка оружия так увлекла его, что он и думать забыл об обыске, который, скорее всего, считал делом вовсе бесполезным.
— А где сейчас господа Сильвестр и его помощник? У себя на квартире?
— Они в подвале. Беседуют с пленным, — ровным голосом ответил Дмитрий.
Травень остолбенел.
— Я могу осмотреть подвал, Митя? — в упор спросил он.
— Конечно, — не моргнув глазом отозвался Киборг. — Но пыточный застенок ты там не увидишь. Ни раскаленных щипцов, ни засохших пятен крови на полу. Ночами не услышишь глухих стонов пытаемых. Всего этого мы не практикуем. — И, помедлив, добавил: — В отличие от Землекопов. Они как раз практикуют. И потому особенно важно вырвать из их рук детей Ивана Половинки.
Стас Рей. Твердые губы под зеркальными стеклами очков. Автомат на груди. Рядом хрупкая фигура Вички — розовое пальтецо, цветной шарф, темные локоны, глубокие глаза. Травень дрогнул.
— Но ведь Иван погиб осенью. Почему же раньше…
Впервые за всё время разговора Киборг отвел глаза.
— Нам многого не хватает. В частности, выучки и дисциплины. Враг силен. Да, вынужден признать: у Землекопов дисциплина тверже нашей. Савва Олегович пытается наладить в Пустополье жизнь, прекратить наркотрафик. Остановить подпольную торговлю оружием и грабежи.
Он внезапно умолк, прищурил глаза, будто увидел в лице Травня что-то новое, и Сашка догадался: нечаянная улыбка набежала на его губы.
— Вы же родились здесь?..
Ого! Снова перешел на «вы».
— Та да…
— Тогда местные проблемы не должны казаться вам смешными.
— Та да. Просто я радуюсь. Радуюсь новому поколению командиров, которые…
Но Киборг, похоже, не поверил ему.
Жонг отпер решетку огромным ключом. Наверное, за похожим инструментом, отпирающим ворота в счастье, охотились кот и лиса из детской сказочки. Слуга Саввы сунул ключ в карман широких штанов. В противоположность остальным Пастухам, Жонг был одет в цивильную одежду традиционного китайского кроя — широкие штаны, собранные понизу в манжеты, и просторную рубаху до колен. Его коротко стриженная макушка маячила где-то под подбородком Травня. Китайчонок бестрепетно поворачивался к нему спиной. То ли считал хозяйского товарища совсем безопасным, то ли был слишком уверен с собственных силах. Проверять обе плодотворные теории в данный момент не представлялось целесообразным, и Травень покорно следовал за Жонгом. Киборг замыкал их небольшое шествие.
Травень считал шаги: один, два и так до десяти. Дверь в помещение, где томился Петруша, оказалась распахнута настежь. По темному полу коридора медленно двигались тени. Одна из теней, похожая на нефтяную качалку, ритмично поднималась и опускалась. В такт её движениям слышались глухие щелчки, как будто кто-то бил прутом по подушке. Жонг шел медленно, не давая себя опередить, и Травень не выдержал. Китайчонок ударился о стену плечом. Звук получился до странности громким, словно тело Жонга было вытесано из полена.
— Эй! — крякнул Жонг, но Травень был уже у двери.
Вбегая в ярко освещенную комнату, он споткнулся о ведро. На пол вылилась вода, высыпались какие-то предметы. Отпинывая ведро, Сашка едва не завалился на спину. Мокрый пол оказался скользким. Кто-то ухватил его за локоть, помог устоять.
— Савва, ты? — выдохнул Травень.
Лихота что-то ответил ему, всего пару слов и умолк.
Руки освободить никак не удавалось. Страшно не было. Есть не хотелось, в туалет — тоже. Лежа на мягком, пахнущем сеном тюфяке, он не мёрз, твердая солома не впивалась ему в ребра. Только запястья немного болели, сдавленные веревкой. Да он и сам намучал их в тщетных попытках освободиться. Но пожаловаться пока было некому. Бумажный Тюльпан обещал вернуться, но пока не приходил. Петруше оставалось только молиться, и он молился. Слова припоминались легко, но он старался говорить потихоньку, не торопясь, не громко, так, чтобы за стенами темницы никто не услышал его голоса. Но как заставить себя не кричать, когда мучительная боль сжимает легкие, выбивая наружу стон?
Бедный Джек — бестолковый и жадноватый собачий ребенок. Хорошо, хоть помер без мучений — первая же пуля убила наповал. Петруша вспоминал алые капельки на коричневом собачьем лбу и молился о даровании милосердия бессмысленным палачам, готовым предать казни любую дышащую тварь. Не ведающий милосердия не боится Божьего гнева. Но в смерти щенка Петруша винил только себя. Если бы безобидный жадинка не привязался к нему, глядишь ещё и побегал, и потявкал, и поднимал бы заднюю лапку. Ах, малыш, он же даже лапки не научился поднимать, так и присаживался, по-девчачьи. Поделом же вам, руки! Мучайтесь, садните! Зачем брали щенка? Ведь знали же, знали, что за Петрушей гоняются из-за сестры, что снова притащат в этот дом и допросят, и накажут. Вот и Джек, едва приобщившись к их семье, пал.
Горькая вина пополам с соленой жалостью скапливалась в гортани, и Петруша сглатывал её, стараясь сосредоточиться на молитве. Наконец Божье слово успокоило его, и он задремал.
Петруша не первый раз оказывался в этом доме, но в подвал и связанным его посадили впервые. Ведь раньше ему удавалось сбегать. Одна лишь ночь под крышей Лихоты и всё — он на воле. Но слуги Черноокого Дьявола снова и снова отлавливали его и приводили сюда. И каждый раз с ним обращались всё строже и строже. Теперь Петруша уже не ждал от них снисхождения. Однако чувство неминуемой, большой беды не приходило к нему.
Он мучился три дня, когда понял, что скоро уйдет отец. Он хворал, давясь кровавой рвотой, всю неделю перед смертью матери. А сейчас на него снизошло успокоение. На то имелись веские причины. Во-первых, Бумажный Тюльпан скоро придет его проведать. Во-вторых, Крылатый человек теперь не просто ездит по Пустополью в своей большой, черной машине. Крылатый человек здесь, в этом доме, и его труба при нем. А уж он-то не даст Петруше пропасть.
Бумажный Тюльпан скоро явился. Пришел, как обычно, бесшумно. Петруша усмехнулся. С началом войны в Пустополье развелось полным-полно народу, умеющего скрытно перемещаться. Только танки и ракеты не стесняются, являются с шумом, в клубах огня и пыли. Бумажный Тюльпан принес воды, но еды у него не было.
— Я пока не могу покормить тебя, — виновато сказал он.
— А с кухни пахнет борщом, — заметил Петруша.
— Дело не в том, что еды нет. — Бумажный Тюльпан казался смущенным и даже напуганным. — Просто тебе сейчас лучше не есть, а поесть потом.
— Почему?
Бумажный Тюльпан стыдился, боялся, бесился от собственного бессилия и очень хотел помочь, но не знал как. И ещё: почему-то он очень, до колик, до звона в ушах, жалел Петрушу.
— Руки не очень болят. Ты не волнуйся, — заверил его Петруша.
— Я понимаю. Но и рук развязать пока не могу. Иначе мы с тобой спалимся.
— Хорошо.
Бумажный Тюльпан подался к выходу. Так и сбежал, не попрощавшись, унес свою боль в никуда. Петруше стало жаль его, и он снова улегся на тюфяк. Молитва — лучшее времяпрепровождение, и Петруша стал молиться за Бумажного Тюльпана.