Потом явился другой человек, друг отца, что не раз давал им денег. Этот в комнату к Петруше пробраться не смог. Засел возле решетки, в коридоре. Пришлось и с ним поговорить. Недолго. Петруша быстро утомился. Хотелось только молиться, ведь Бумажный Тюльпан всё ещё страдал где-то неподалеку — стыдился, винил себя. Но скоро друг отца ушел, и Петруша совсем успокоился. Этот крылатый человек, явившийся во исполнение Божьего промысла, поможет каждому из них, и Бумажному Тюльпану, и Вичке, и ему — Петруше, выполнить свои миссии. Теперь и друг отца беспокоится о нём, а значит, всё пройдет как надо.
После молитвы хотелось уснуть, но поспать ему не дали. Явились сразу четверо: отец Бумажного Тюльпана, Черноокий Дьявол и двое его прислужников. Первый прислужник, тот, что постоянно охотился за Петрушей, принес видеокамеру. Второй прислужник, мелкий вертлявый подбесок, росточком едва выше самого Петруши, но очень злой и сильно вредный. Этот подбесок, Аксен, держал в руках ведро, полное свежесрезанных веток. Распоряжался, как обычно, отец Бумажного Тюльпана, а Черноокий Дьявол, по обыкновению, из-за его спины выглядывал. Кто-то из них развязал Петруше руки.
— Тебе придется потерпеть, мой милый, — проговорил отец Бумажного Тюльпана. — Сначала я намерен реализовать своё отцовское право — ведь я тебе теперь вместо отца, а потом уж накормлю тебя. Хорошо?
Петруша кивнул.
— Я вовсе не хочу есть, — сказал он.
— Тебе надо хорошо питаться, а не бегать по пустырям и минным полям, — назидательно произнес отец Бумажного Тюльпана. — Но пока я тебя поучу по-отцовски. Вестник, камера готова?
Черноокий качнул рогатой головой. Петруша лег на тюфяк лицом вниз. Прижался лбом к собственным ладоням. Запястья все ещё болели, но скоро эта боль забудется. На смену ей должна прийти иная, более острая, более свежая.
— Э, молодой человек, так не годится! — прорычал Черноокий Дьявол. — Надо освободиться от одежды!
Подбесок Аксен был груб, как обычно, но Петруша не боялся ни его самого, ни его хозяев, ни их жертвы — отца Бумажного Тюльпана. Он потихоньку, так, чтобы никто не слышал, продолжал молиться.
Как-то называется вымоченная в воде, свежесрезанная ветка? Как противно она свистит, как чувствительно вонзается в тело. Но подбесок бьет в полсилы, потому что Черноокому нужна Вичка. Пусть, увидев видеозапись, она явится в гнездо. Черноокий Дьявол хитер и умен, но не всеведущ, а потому слаб. Черноокий не знает, что у Вички нет того, чем он желает завладеть. Но Петруша страдает не напрасно. Когда кончится война, он снова станет ходить в школу. Он снова научится читать буквы, складывать и вычитать цифры. А пока молитва — суть главная его задача.
— Ой! — Боль, пришедшая с очередным ударом ветки, оказалась столь сильной, что на время изгнала из души молитву.
— Не переусердствуй, Аксен! — прорычал отец Бумажного Тюльпана.
А потом пришел Крылатый человек и прекратил его мучения.
Аксен бил в полсилы, оставляя на коже мальчика розовые полосы. Но вот он ударил чуть сильнее, и новый рубец быстро налился багрянцем. Петруша дрогнул, застонал. Травень схватил из-под ног ведро, выплеснул воду в голову Аксена. Звук удара от соприкосновения порожней посуды с телом палача разнесся по коридору. Травень схватил Аксена правой рукой за шиворот, левой — за брючный ремень. Даже малым детям и идиотам известен незамысловатый факт: пущенные умелой рукой пустопольские придурки вспархивают, как птичьи перья. Сильвестр не стал ловить Аксена. Он посторонился, и брошенное Травнем тело грузно ахнулось на пол.
Похоже, Сильвестр не желал новой схватки. Удары Травня попусту крушили железобетон стены, а Сильвестр уворачивался, демонстрируя отменную сноровку опытного бойца. Лихота с нескрываемым любопытством наблюдал за схваткой. Неназываемый растворился в подвальном мраке, унося с собой видеозапись. Попытку догнать его пресек Сильвестр, умелым приемом сбив Сашку с ног. Лежа на мокром полу рядом с контуженым Аксеном, Травень радовался самому себе. Мыслимое ли дело! В первый же день по прибытии на родину он повязал и прилюдно опустил опытнейшего из наемников. Сильвестр, похоже, ещё не успел вновь обрести хладнокровие после недавнего позора. Потолок над сашкиной головой заслонила рифленая подошва.
— Я вам запрещаю!.. — рявкнул Савва.
А Сашка успел не только отстраниться, но и подставить под удар Аксена. Хрустнула кость. Кажется, Сильвестр напрочь оттоптал Аксену левую руку. Лихота причитал. Аксен стонал. Сильвестр шипел и скрежетал зубами, а Травень несколько минут катался по полу, успешно избегая его пинков.
— Вставай, Сашко!.. Я приказываю его не трогать!.. — вопил Лихота.
Кому вставать? Кого не трогать? Сашка, усмехаясь, вцепился в правый ботинок Сильвестра обеими руками, дернул, откидываясь назад. Вложил в рывок энергию всего тела, но противник по-кошачьи извернулся и всё-таки смог устоять.
— Отставить!.. — ревел Лихота.
Сильвестр повиновался первым. Он просто выскочил из комнаты и, подобно Неназываемому, растворился в темноте подвального коридора.
Сашка кинулся к ребенку. Надо бы одеть мальчишку. Он раздет, а на дворе совсем не май. Паренек лежал неподвижно, но был в сознании. Вертел головой, моргал глазенками. Худенький и не по годам высокий, он разлегся на грязном тюфяке, как на пляже. Но не жаркое солнышко юга грело его косточки. Подслеповатый светильник, словно испытывая отвращение к происходящему, скупо, часто подмаргивая, освещал его тело.
Сашка с изумлением переводил взгляд со своих трясущихся рук на спину мальчишки. Разделенная на две половины позвоночником, казалось, она вся состояла из костей и розовых, разнонаправленных полос. Несколько рубцов налились кровью. Сглатывая нечаянные слезы, Травень смотрел на алые, так похожие на бисеринки капли. Сашка сорвал с себя рубаху и завернул в неё мальчишку, поднял осторожно, стараясь не побеспокоить раны. А тот, будто и не чувствуя боли, обернулся к нему и внятно сказал:
— А ещё он убил моего щенка.
— Кто?
— Слуга Черноокого Дьявола.
Кашель, хохот, перестук кастаньет? Что за звуки издает Саввушка? Травень поднялся с колен, уставился на друга.
— Перед тобой сын Ивана Половинки — Петр, — отсмеявшись, проговорил Лихота. — Мальчишка болен аутизмом. Сам понимаешь, страшные испытания, отсутствие должного ухода со стороны близких и старших родственников. Я забочусь о нём, как могу. Всё делаю, но как только пытаюсь организовать для него нормальную учебу, он сразу сбегает.
— Ты не в первый раз оказался здесь?
Травень посмотрел на мальчишку и наконец узнал его. Тот самый парнишка, что порхал по минному полю возле шахты «Красный партизан». А не он ли сидел на отбойнике в тот, ставший уже таким далеким миг, когда КамАЗ-мусоровоз закрутило на дороге, на подъезде к Пустополью?
— Значит, гуляешь сам по себе, сынок Ивана Половинки? Значит…
— Видишь ли, Сашко, — прервал его Савва. — Для того чтобы продолжить поступательное движение, мы должны сначала немного вернуться назад. К истокам. К православию. Семейные молитвы, причастие, исповедь, строгое соблюдение постов, почитание церковных традиций — всё это должно быть возвращено в семейный уклад.
— И наказание розгами?
— Я пытался объяснить мальчику, что его место за школьной партой, а не на минных полях и в не притонах наркоманов, но он меня не слышит! Слов не понимает! Может быть, сможет понять язык розог. Мы его не сильной посекли. Ты же видел.
— Сечь детей за веру?
— Подожди! — Глаза Саввы блестели, щеки зарумянились. — Наши предки писали для нас важнейшие установления. А мы, их непутевые потомки, всё перезабывали. В частности, я имею в виду свод житейских правил, названный когда-то Домостроем.
— Не помню…
— Его автором считают православного священника Сильвестра.
— А-а!..
— Домострой был составлен в шестнадцатом веке и предположительно…
— Послушай, Савва! Мальчишка потерял родителей. Ему нужна любовь, а не розги. Разве твой Бог не призывает тебя к любви?
— Мой Бог?! — Глаза Лихоты потемнели, руки подрагивали, лоб увлажнился. — Разве у нас с тобой не один и тот же Бог?
— Послушай, Савва! Позволь мне позаботиться о мальчишке.
— Он сбегал от нас дважды…
— От меня не убежит. Ты же знаешь. Пусть он ночует в моих апартаментах.
— Пусть… — казалось, приступ странной лихорадки отпустил Лихоту.
Травень направился к выходу из комнаты. Петруша неотрывно смотрел ему в лицо снизу вверх. Мальчишка прижимался щекой к Сашкиному животу. Майка под его щекой медленно напитывалась влагой. Он вцепился руками в тонкий трикотаж так, что костяшки пальцев побелели.
Они уже добрались до решетки, отделявшей подвал от ступеней лестницы, когда Травень снова услышал бормотание Лихоты:
— Каких только ересей не наплодилось во времена совка! Вот, ещё один гностик на нашу голову! Ах, Сашко!..
— Не волнуйся, — прошептал Петруша. — Он ничего не сможет нам сделать.
— В этом-то я как раз и не сомневаюсь. — Травень осторожно поднимался вверх по узкой лестнице.
— Я тебя покормлю, — проговорил Травень, раскладывая на столе нехитрую снедь.
Снизу, из кухни, симпатичная повариха доставила в фаянсовой супнице куриный бульон с гренками и прочую простую, но свежую и горячую еду. Всё было приготовлено с душой: вареная картошка посыпана укропом, мясо купалось в сливочном соусе, хлеб пах свежестью, а сухая колбаса дымком коптильни и ядреным чесноком.
Мальчишка с недетской сноровкой накладывал колбасу на ломти хлеба, оборачивал бутерброды салфетками и прятал в карманы знакомой куртки с оранжевой, светоотражающей полосой. Ярослав принес в комнаты Травня все вещи паренька, среди них оказался и небольшой рюкзак, и эта самая куртка.
— Болит? — Ярослав с тревогой смотрел на мальчишку.
— Немного, — отозвался тот. — Спасибо тебе. Если б не ты, я б уж и помер не раз.