Мамаша несколько раз пыталась обнять младшую девочку, но старшая отогнала мать пинком тяжелого ботинка. Новая мода у русских девиц: носить камуфляж и тяжелую армейскую обувь. Тяжелые, мужские ботинки на высокой шнуровке они называют берцами. Сильвестр не любил такую обувь. Возиться со шнурками — что может быть скучнее? Он носил короткие, мягкие сапожки. Один сапожник с Пражского града изготавливал их специально для него.
Но девушка! Вот она, русская гризетка! Эта не станет прятать пистолет за подвязкой чулка. О нет! Она держит оружие в кармане и как бы ни озлилась, не выпускает рукоять пистолета из ладони, но и не покажет, что вооружена до поры. Неужели надеется опередить его, Сильвестра? Нехорошо. Поднимется пальба, а неподалеку русские ковыряют землю. Мотор экскаватора ревет, но у девчонки может оказаться крупный калибр и без глушителя. На грохот сбегутся Пастухи. Прощай конфиденциальность!
Сильвестр прыгнул на водительское место, завел двигатель «тойоты».
Беловолосой удалось схватить младшую из девочек за руку. Мать потащила дочь в ту сторону, где грохотал экскаватор. Сесть в машину к Сильвестру Беловолосая не решилась, побоялась старшей дочери. Так и пошла на звук тарахтящего движка. Забавно. Зато девчонка подошла, постучала тонким пальчиком в стекло. Сильвестр приоткрыл дверь. Она стояла совсем рядом. Аромат духов «Тантейшн» оглушил его. Еще одна странность! Юная девушка, а запах взрослой зрелой обольстительницы. Нищенка из Пустополья пользуется недешевым парфюмом! Откуда у неё? Сильвестр поморщился под испытующим взглядом девчонки.
— Чо? Любимую вспомнил? Неужели и у тебя она есть?
Отчего так неприятно щекочет в носу? Чего он хочет? Убежать, спрятаться, похоронить себя на время в отвалах пустой породы? Бросить всё! Нет сил смотреть в эти глаза! А как же русская добросовестность? Нет, с волками жить — по волчьи выть. Так они говорят. Пусть будет по их правилам. Сильвестр пытливо уставился на девчонку.
— Я знаю, кто ты, — проговорила Вичка. — Ты — Сильвестр, наемник Лихоты. А там… — Она ткнула пальцем в сторону «дыры». — … там другой его наемник. В дыре вы прячете порошок. Вы дали порошок моей мачехе. Теперь она неделю будет чалиться в Лисичановке и… — девчонка на мгновение запнулась. — Но она не наркоманка. Нет! Ваш порошок она продаст. Купит себе пива, а детям тушенки. Она — хорошая женщина. Зато в Лисичановке половина из тех, кто не сбежал, — наркоманы.
Эх, глаза у девки! Шахтные тоннели! Затягивают. Опасны.
Сильвестр видел, как Вестник вылезал из копанки, видел черную пыль в складках его лица.
— Вот он пришел, — девчонка указала пальчиком себе за спину. — С пустыми руками. Потому что уголь ему не нужен. Потому что всё оставил под землей. Может быть…
— Только попробуй, — тихо ответил Сильвестр, посматривая на её правую руку.
Вестник подошел уже совсем близко, но он был безоружен.
— Не буду! — Девчонка оскалила белые зубки. — Та я ж только грыбочки сбырала.
Она подхватила брошенную сестрой корзину. Теперь Сильвестр видел обе её ладони. То же самое видел и Вестник. Он вопросительно глянул на командира, и Сильвестр отрицательно покачал головой, произнес одними губами:
— Не сейчас.
И ещё:
— Я сам.
Дождь сыпанул с новой силой. Девушка повернулась к ним спиной и молниеносно исчезла между стволами редколесья. Пропала, будто дождем смыло. Вестник прыгнул на пассажирское сиденье, нашарил на заднем оставленный по велению Беловолосой ствол.
— Догнать? — едва слышно просил он.
— Не надо, — отозвался Сильвестр. — Это та самая Пчелка…
— Кто?
— Разведчица Землекопов.
— Я слышал, Пчелка — снайпер.
— Да она от скуки, как тут говорят, на все руки мастерица. Опасная баба, но я не думал, что такая юная.
— Тогда ни к чему ей стариться, а?
— Согласен. Но ты за ней не ходи. В лесу тебе с ней не справиться.
«Здравствуй, Сашко!
Моя Александра Ивановна шлет тебе привет. Давно не писал. Прости. И сейчас по нужде пишу. Не по доброй воле. Ты тоже хорош. Куда пропал? Как дела с Еленой? Помирились чи нет? Шо там Москва? О Пустополье может быть короткий рассказ в двух вариантах. Или плохо или очень плохо.
Я обойдусь без длинных вводных. По-честному.
Сам сижу без работы, потому что шахта закрылась с самой весны. С той поры и не входил в клеть. Бригада моя разбежалась. Кто повесил на шею автомат, кто сбежал. Остальные живут по-крысиному, и я как все. Шныряем, ищем пропитание. На небо не смотрим. Всё больше под ноги. А там — асфальт утыкан минами. Не каждая разрывается. Криворукими сделаны потому что. Не только такое говно к нам прилетает. Дом учительницы Анны Мефодиевны (помнишь?) разрушен в одну ночь прямым попаданием ракеты. Сама-то Мефодиевна жива. Но что толку? Голь-нищета. Но мы её подкармливаем. Есть пока чем. Лазаем под землю на карачках. Копаем ржавыми совками. На головы сыплется порода. Говорю же — будто крысы. Какая там техника безопасности! Добытое сдаем Савве. Ты помнишь его? Думаю помнишь. Он-то на коне. Молодец!
В семье моей всё хорошо. Жена работящая. Имеет заработок в валюте. Я не жалюсь. Но! Мой тебе совет. Если надумаешь ещё раз жениться — крепко подумай и не бери за себя молодую. Я-то ошибся, но пятиться поздно. Двое детей и ещё Вичка. Куда их денешь?
Брат, я взмок тыкая пальцами по кнопкам. Потому теперь о главном. Слышу близко беду. Очко играет. Понимаешь? Не с теми моя баба связалась. А остановить её у меня нет полномочий. Добром такое дело кончиться не может. Если так случится, последняя просьба моя к тебе — мои дети. Петьке всего девять лет. В третий класс пойдет. Да и Шуратка недалеко от него ушла. Ну а Вичку ты знаешь. Я вас знакомил.
Брат, если дойдут до тебя плохие вести — помоги им хоть деньгами.
Давно тебя не видел. Не знаю, как и живешь. Но надеюсь — хорошо. Москва — богатый город. Если б не крайняя нужда — не стал бы и просить. А так — прошу. Не мог бы ты выслать мне хоть пятьсот гривен? А лучше семьсот. Надо поменять рулевой редуктор на “жигуле”.
Твой друг и брат Иван Половинка».
«Колесико» крутилось. Иван ждал. Ну, вот, он сделал всё возможное. Наконец в верхней части диалогового окна появилась обнадеживающая надпись: «Письмо успешно отправлено».
Иван поднялся, подошел к дивану. Дочь спала, подложив ладонь под щеку, прикрылась своей пропахшей порохом ветровкой. Пятнистая ткань оставляла открытыми гладкие девичьи ноги. Иван стянул через голову тельняшку, прикрыл их. В ответ Вичка улыбнулась ему, не размыкая век. Что же поделать? Девчонка воюет, а он — старый гусь — только клювом щелкает, да топорщит ощипанные крылья.
Когда дочка явилась домой, он накрыл вечерять и опять не удержался. Поллитровка ушла влегкую, за полчаса. Добрая доча не попрекнула, а тихо улеглась спать, сытая. Тогда Иван, по обыкновению, обыскал её вещи. Всё: и куртку, и рюкзак, и берцы. А как же! Вдруг да в ботинки упрятала? Доча наблюдала за ним сквозь завесу ресниц. Наблюдала да и уснула. И снова ни слова попрека. Она вообще ни разу на него не возмутилась, даже когда маленькая была. Даже когда Галку домой привел.
Иван зазвенел мелочью, зашелестел бумажками.
— Батя, у меня нет ни денег, ни оружия. Ты же знаешь, — сквозь сон проговорила Вичка.
Слава богу, проснулась!
— Знаю, — радостно отозвался Иван. — И не знаю тоже.
— Чего?
Он молчал, улыбаясь, и тогда она раскрыла глаза, уставилась на него.
— Батя! Я не заношу сюда оружие, если оно тебе треба. А что до денег…
— У меня есть, — быстро прервал её Иван.
— Та конечно! У тебя е. Пока не…
— Что?
Но она снова закрыла глаза и, казалось, уснула.
За окнами «тойоты» мелькал серо-желтый пейзаж. Осень в этих местах теплее весны. Дни ясные, будто весенние, утра сумеречные. Пройдет несколько недель, и северная зима накроет степь потоками ледяного дождя, смоет с последних чахлых листьев серую пыль, превратив её в черную жижу. А потом наступит зима. Вторая его зима в Пустополье. Почему-то вспомнились читанные в недавнем прошлом, хорошо изданные на бумаге письма солдата-немца[1]. Тот воевал где-то северней, был, кажется, корректировщиком артиллерийского огня во время Второй мировой войны. Смешно вспомнить, как менялось его настроение от одной военной зимы до другой. К чему эти воспоминания? В те времена вермахт шел к Москве.
Да и он, Сильвестр, разве воюет? Разве возможно назвать этот местечковый бардак войной? Еще одно их словцо. Местечко. Местечковый. Странный народ. Каждому — своё местечко и так навек. Нет, демократия не для них.
Мысли не мешали следить за дорогой. Свет фар скользил по глянцевой поверхности бескрайних луж, оглаживал бетонные бока строений, метался между бесконечными заборами. В ранний час движения на улицах Пустополья почти не было, однако Сильвестр не выключил дальний свет. А огромные, заполненные осенними дождями ямы! А последствия ночного обстрела! После прохода конвоя с продовольствием, на следующую же ночь, Киборг устроил фантастический фейерверк — закидал Пустополье минами. Требовалась немалая сноровка, чтобы вовремя заметить хвостовое оперение неразорвавшейся мины, торчащее из асфальта. Если оно попадет под колесо джипа — беды не миновать. Словом, обстоятельства требовали от водителя пристального внимания, но и время поджимало.
Большинство аборигенов страдали от патологической лени, но поднимались почему-то всегда рано, а после памятной встречи возле лесной копанки прошло уже более суток. Сильвестру был известен домашний адрес Беловолосой. Поздним вечером Киборг подтвердил важную информацию: и сама Беловолосая, и двое её младших детей находятся у родни, в Лисичановке. А это значит, что на пустопольской квартире должна быть — или не быть, кто предугадает военную судьбу? — лишь сама Виктория Половинка и её запойный отец, Иван.
Окраинные районы Пустополья, та их часть, что ещё не превратилась в зловонные руины, были застроены одноэтажными домишками. Улицы там широки и сплошь огорожены глухими заборами. Над заборами — шиферные крыши. За заборами — садики и грядки. В целом вполне приемлемо, но бедновато. Центр же Пустополья по странному местному обычаю целиком застроен трущобами.