Насоляренный старикашка явился в первый же день и не с пустыми руками. Принес подарочек — большущий лоток из нержавеющей стали трогательно прикрытый крахмальной салфеткой.
— Приветствую вас, прекраснейшая из женщин!
Эх, хорош же фарфор у старикашки во рту! Наверное, пару раз на дню полирует зубы специальной тряпочкой. Он поставил лоток на стол. Под салфеткой едва слышно брякнул металл. Мягко щелкнул дверной замок. Сильвестр улыбнулся ещё шире.
— Ты сейчас лежишь. Ты больна. — Он впился в неё черными глазами. Казалось, повернись она спиной, спрячь лицо, волосы на затылке занялись бы, пожалуй. — Я не хочу, чтобы ты вставала и продолжала творить злое. Ты — воровка и убийца.
— Я?! — Вика удивленно вскинула брови. — Я украла?
— Ты. — Сильвестр опустил подбородок к груди, а кожу на лбу собрал в частые складки. Прикольный мужик. Вот-вот начнет из носа серный дым пускать, а сзади из штанов вывалит хвост и станет бить им себя по бокам. И этот вот потешный дедуля уничтожил большую часть её семьи. И теперь Вика должна его убить. Но как? Рана под ладонью мучительно пульсировала, однако оставалась сухой.
— Я знаю, твой друг Даниил Косолапов пытает людей. В ваших романах это называется «допрос с пристрастием». Мы находили в Пустополье изуродованные трупы. И не только. Ты знаешь Кирилла Игнатенко? Его называют Немоступом. Знаешь почему?
Ну да! Терапевт тогда погорячился. Стаса не было на базе — вот и случилась неприятность. Кирюха попался Даниле пьяным в хлам. Что возьмешь с пьяного проходчика? Матерная брань, плевки, угрозы. Данила всыпал ему — не помогло. Ну и тогда…
— Даниил Косолапов отрезал у Кирилла Игнатенко язык. Аккуратно отрезал. Под корень. Так удаляют гланды. Я сам видел…
Вика приоткрыла один глаз. Сильвестр, не сводя с неё черного взгляда, для наглядности пересек ребром ладони горло.
— А ведь он врач. Давал клятву Гиппократа. Так?
Вика молчала, но стоило ей снова прикрыть глаза, как раздался громкий металлический звон. Сильвестр ударил кулаком по краю принесенного им лотка.
— Я клятв никому не давал, — продолжал он. — И могу, не совершая преступлений перед Богом, употребить весь этот инструментарий. Может быть, я не так искусен, как господин Косолапов, зато трезв, не пристрастен к «зубному порошку» и многоопытен…
Боль в боку усилилась. Вика застонала.
— Не валяй дурака! — рявкнул Сильвестр. — Твои товарищи — борцы за правое дело — суть ворьё! Угоняют всё. Угнали у господина Лихоты и установку залпового огня.
Теперь Вика силилась не рассмеяться.
— Но у них есть одна проблема. — Сильвестр прищурил глаза. — Никто из них не может быть наводчиком. Они не умеют!
Боль тоже может быть приятной. Вика хохотала. Легкие слезы увлажнили её щеки. Наверное, он ударил её, потому что комната вдруг начала вращаться, и Вике стало так муторно, будто она день-деньской крутилась на карусели. Кто-то — наверное, это был Сильвестр — сдернул с неё одеяло. На живот ей посыпались не слишком тяжелые, холодноватые предметы. Вика приоткрыла глаза. Так и есть: медицинские зажимы, зонды, шприцы, иглы — весь пыточный инструментарий Терапевта валялся теперь на её постели.
За первым ударом последовал второй, а потом она услышала, как стукнула о стену распахнувшаяся дверь. Еще один удар, возня, шипение, крик:
— Я не для того нанимал тебя!.. Разойдитесь, во имя Господа!..
Вике послышалось, или в яви по стене над её изголовьем несколько раз чиркнуло острое железо? Мелкая пыль осыпалась на лицо. Значит, правда, чиркнуло. Ещё она слышала возню, частое дыхание, аромат дорогого табака и его, Ярослава, запах. Он здесь! Он снова явился! Он её спасет!..
Сон навалился внезапно и неотступно, будто не было ни угроз, ни допроса, ни избиения. Сквозь сон Вика слышала крики огромного взъерошенного кота и, кажется, даже видела его. Животное дыбило черную шерсть на загривке, издавая надсадные стоны. Кажется, перед самой войной такая вот тварь прижилась у них в подъезде. Только у кота из сна очи были совсем не кошачьи. Ни желты, ни зелены, ни сини, они были подобны огромным обсидиановым бусинам.
Вика открыла глаза. Стоявшие рядом отец и сын казались совсем похожими, как братья-близнецы. Только младший Лихота был темноволос, а голова старшего блистала обильным серебром. Сильвестр исчез. Вика облегченно выдохнула. Теперь на неё смотрели две пары почти одинаковых, ореховых глаз. Ярик отирал красную юшку с уголка губы. Савва кривил рот так, будто и сам только что получил оплеуху.
— Это дочь Ивана Половинки, — проговорил Ярик.
— Я вижу. Похожа на Лену так же, как ты на свою мать похож. Но и Иван в ней есть…
Дурнотная муть, разбегающиеся от страха и слабости мысли, боль в боку — ничто не помешало Вике заметить, как дрогнуло и мучительно покривилось лицо Ярика, при упоминании о его матери.
— Как жаль, что это девочка под подозрением, — продолжал Лихота-старший. — Посмотри, какая она миленькая! По Божьему попущению такое вот существо ездит на «броне» с автоматом в руках.
— Со снайперской винтовкой, — проговорила Вика. — У меня мелкашка. Автомат применяем только в исключительных случаях.
Отец и сын — оба с пристальным, нарочитым вниманием уставились на неё. Лихота-старший пялился, как на биологический препарат — выпотрошенную и распятую, но всё ещё квакающую лягушку. Ярослав взирал грозно, таращил глаза, шлепал губами, призывая заткнуться. И терпеть тяжело, а рассмеяться и вовсе не мыслимо и из-за боли в боку, и из-за чудака-папаши.
— Уйдите, прошу вас, — простонала Вика. — Не то… ой!
Попытка притянуть край одеяла к лицу, спрятаться, закрыться, не увенчалась успехом.
— Такая вот агрессивность — есть результат влияния сатаны, — кривился Лихота. — Я закажу отцу Борису молебен о спасении заблудшей души маленькой убийцы.
— Отец! Она солдат. Она ни в чем не виновата. — Ярослав обнял его. — Она болеет. Она — старшая дочка Ивана Половинки. А есть ещё и младшие дети — Саша и Петя. Теперь, когда вся семья твоего друга Ивана перебита, Вика станет им вместо матери. Вспомни Петю, отец! Ты видел его здесь, в этой комнате. Он… гм… гостил у нас пару раз.
— Помню! — рассеянно отозвался Лихота-старший. — Но мы обязаны, помня о Боге, осудить страшнейший из грехов. Убийство! Ни её сиротство, ни бедность не могут быть оправданием…
— Я помню, как началась война. Сначала перестали выдавать зарплату на шахте. Потом обвалился третий горизонт. Тогда погибло десять человек…
— Пропало без вести, — вставил Лихота-старший.
— Потом была стачка в Лисичановке, окончившаяся первым залпом. Одна из ракет попала в дом моей бабушки, но не взорвалась. Другая разорвалась на дворе Косолаповых… Народ стал ковыряться в земле. Доставали уголь кто как мог. Есть-то хотелось. Нас гоняли. Чуть не кобелями травили. А потом в город приехал Барцу Бакаров. Первое оружие мы отбили у Пастухов…
— Вот! — многозначительно заметил Лихота-старший. — Эта девушка честна. Бог будет милостив к ней.
— Тебе дано право говорить от Его имени? Кем? — Вика напряглась, прикрыла рану рукой, готовясь к удару. Лучше бы ударил по лицу. Пусть так. Лишь бы не в рану! Именно так поступил бы Терапевт. Но если он ударит по лицу, будет шанс вывернуться. Лицо Саввы Лихоты сделалось похожим на посмертную маску его же самого. Только глаза непрестанно двигались.
— Послушайте… — Вика поднялась, превозмогая слабость, встала с кровати.
Оба Лихоты — и отец, и сын — значительно выше её ростом, и ей пришлось бы подняться на цыпочки, чтобы видеть глаза отца Ярослава.
— Послушайте! — тихо сказала она. — С вами говорит не Бог. Понимаете?
Савва отшатнулся. Вика попыталась ухватить его за рукав, но он с яростью вырвал руку. Она не устояла, повалилась на кровать. Оба Лихоты выскочили за дверь. Сквозь пульсирующую в боку боль, Вика слышала их голоса.
— Моя мать умерла сама, а семью Виктории убили. Произошло кровопролитие, отец, — говорил Ярик.
Ответы Лихоты-старшего, длинные и бессвязные, напоминали шипение и гул слетевшей с правильной волны радиоточки.
— Я прошу тебя не запирать её, — упрашивал отца Ярослав. — Она дочь Ивана Половинки. А кто такой Сильвестр? Ну?.. Нет, я не могу всё время быть с ней. У меня дела. Осенью надо возвращаться в университет, а срок сдачи работы ещё раньше. Я должен её завершить. Мне надо в Пустополье, понимаешь?
— …там гибнут люди… убийства… резня… — гудел Лихота-старший. — Твой наставник в плену, а ведь он герой трех войн!.. не побоялись даже меня, не говоря уж о Божьем гневе… я потерял твою мать… я не могу потерять тебя…
Ах, как всё незатейливо в этом скучнейшем из миров! Жил человек. Умер человек. При каких обстоятельствах это случилось — какая разница? Они-то помнят об умерших, и память эта доставляет им одинаковые страдания. Наконец Вика нашла в себе силы подняться и выглянуть в коридор.
Взгляд Лихоты-старшего беспорядочно блуждал по пустым стенам. Время от времени губы его начинали двигаться, тогда взгляд словно проваливался внутрь черепа, на лбу выступала испарина. Ярик смотрел на Вику, кивал, двигал бровями, призывая успокоиться.
— Мы будем молиться за упокой души моего друга Половинки и его жены Галины, — гудел Савва Лихота.
— Мою мать звали не Галина. И не надо ни за кого молиться. Для вас молитва — что затычка или прокладка. Где потекло красненькое — туда и подтыкаете. А мою семью оставьте в покое! — И откуда только сил нашла для такой длинной речи. Слезы потекли по щекам, сопли — из носа. Она живет, плачет и злится — всё как обычно!
— Мы имеем дело с ещё одной разновидностью Ивана-родства-не-помнящего? — Лихота-старший с холодным любопытством смотрел на Викины слёзы.
— Она больна, отец. Её оклеветали! Она долго скиталась. Жила вне дома, без семьи, — снова заговорил Ярик. Он сжимал его правую кисть в своих руках, гладил ладонь ладонью, будто втирал в кожу целебное снадобье. Внезапно Лихота-отец улыбнулся. Лицо его ожило, задвигалось, подобно таящему льду на весенней реке.