— Так делала твоя мать. Знаешь, а я ведь до сих пор помню её… — Он сжал ладонь Ярика.
— Мы с тобой сироты. И эта девушка — дочь твоего друга — тоже сирота.
— У меня нет друзей. Вот только твоя мать…
— И господин Сильвестр тебе не друг. Он ведь просто наемник. Правда? А этой девушке нужен дом, тепло, медицинская помощь, — увещевал Ярик.
— Мы можем дать всё это ей! — отозвался Лихота-старший наконец. — Я закажу отцу Борису молебен и тогда…
— Виктория Половинка сидит в нашем доме под замком, — многозначительно напомнил Лихота-младший.
Лицо Саввы потемнело, но взгляд сделался осмысленным.
— Это необходимая мера после стольких диверсий, — проговорил он. — Господин Сильвестр должен провести полное дознание…
И снова говорильня о Боге и дьяволе, но теперь Ярик почтительно и не прерывая слушал отца. Лишь когда тот сам остановился, упомянув о длительной командировке господина Сильвестра, Ярослав позволил себе подать голос:
— Вот и хорошо. Пусть в его отсутствие дверь в апартаменты Виктории остается не запертой.
Он ушел вверх по лестнице следом за отцом, а Вика осталась стоять в распахнутых настежь дверях своей темницы. Она чутко прислушивалась к звукам дома. Вот тихо посмеиваясь, переговаривается прислуга на кухне. Звенит посудой, чем-то трещит, стучит, чиркает. Вот тарахтит двигатель и тихо наигрывает рэпчик. Слова и музыка её любимой группы нравятся кому-то ещё в этом доме.
— «Жизнь тлеет чуть криво, как папироса, дым ест глаза и оттого слёзы, а на сердце так тихо и легко — другие тоже не уйдут далеко»[17], — тихонько подпевая едва различимой за домашними шумами музыке, Вика отправилась на поиски курева.
Она пошла на грохот и звук голосов — на кухню.
— О! Наша болявая! — приветствовала её говорливая и веселая повариха. — Поесть?.. Нет?.. Тогда чего тебе? Доктора?..
— Курить. — Вика ткнула пальцем в сторону парнишки, чуть старше её годами, наголо бритого и с сигареткой в зубах.
— Дай ей! — распорядилась повариха. — Да ступайте на двор. Не смолите тут!
Паренек просто протянул ей початую пачку «LM». Вика осторожно выползла через узкую дверь кухни на задний двор, где её мгновенно оглушили грохот и блеск Ярикова байка. Ярослав тоже заметил её, поднял руку в прощальном жесте, но даже не притормозил. Его «мерседес», грозно рыча, скрылся за углом дома. Вика присела на ступени крылечка рядом с курящим пареньком. Она откуда-то знала его — серый мышонок, проворное и тихое существо, работающее по ночам. Разведчик? Бармен в спортбаре?
— По Пустополью давно гулял? — спросила она просто так.
Парнишка ткнул безымянным пальцем в шею, чуть выше кадыка и отрицательно помотал головой.
— Не можешь говорить? — спросила Вичка.
За её спиной хлопнула кухонная дверь. Повариха вынесла на крыльцо два стакана жидкого компота из прошлогодних сушеных абрикосов.
— Как же он поговорит с тобой, если ему по осени ваш Данила язык отрезал вместе с гландами? — хмыкнула она. — На живую резал, сволочь, без анестезии. Вот поймать бы его и яйца оттяпать! Недаром Яночка от него сбежала!
— Яночка здесь? — Вика не удивилась, спросила просто для поддержания разговора.
Она осторожно посматривала на паренька. Тогда они со Стасом увязли в грязи чуть южнее Лисичановки. Пришлось принять ночной бой. Потом хоронить двоих двухсотых. Не ночевали в штабе трое суток, а Терапевт в это время разошелся не на шутку. Переборщил он с этим пареньком, действительно «удалил гланды» — так он это называл. Но Стас не позволил Чулку его избивать и потом отпустил.
Странное дело! Находясь в доме врага, в том самом месте, которое не один раз пыталась взять штурмом — зачем? — она теперь чувствовала себя, как дома. Враждебное гнездо Лихоты вдруг стало ей милей отчего дома и штаба Землекопов в горном училище.
Вика допила компот, вернулась в свою подвальную келью и крепко уснула.
Пробуждение оказалось тихим и приятным. Немного смущало долгое уединение, но дверь её комнаты теперь не запиралась снаружи. Несколько смущал странный факт — комната находилась в подвальном этаже. Крошечное, всегда, даже в самый солнечный день, пасмурное оконце ютилось под потолком, а переселиться в верхние апартаменты Вике не предлагали, но она могла беспрепятственно бродить по огромному, пахнущему необжитым жильем дому.
Во время следующей прогулки она встретила Яночку, но старая знакомая дичилась, не желая узнавать. Вика смотрелась во все встреченные ею в доме зеркала. Конечно, она пока перемещается, цепляясь за стены, скособоченная и лохматая, потому что не в силах толком помыть голову. Конечно, она бледна, и с лица её не сходит затравленное, кроличье выражение. Но она вполне узнаваема. Разве нет?..
Сомнения её разрешил родич — Витек Середенко. Этот прямо пояснил, что опасаясь наказания, не станет вступать в сношения с ней. Вику развеселила фраза «вступать в сношения», и она опять успокоилась.
Кто-то указал ей на филенчатые, выкрашенные странной салатовой краской двери. Будто бы за ними располагались комнаты хозяйского сынка. Вика подходила и к ним. Зачем-то дергала за ручку. Неужто решилась бы войти в отсутствие хозяина?
Очень не хватало оружия. С АКМ совсем хорошо жить, даже если рана ещё не зажила и голова давно немыта. Мало ли кого встретишь во вражеском гнезде? Осмотрев каждый коридор и те из комнат, посещение которых представлялось ей безопасным, Вика зареклась подниматься выше первого этажа, где находились кухня и некоторые хозяйственные помещения, в том числе прачечная и баня. Странный дом — гибрид казармы и аристократического особняка — не очень-то соответствовал её представлениям о семейном гнезде.
От былой утонченности, обретенной вместе с подарками Стаса Рея — изысканными ароматами, шелковым бельем — не осталось и следа. Доктор обрядил Вику в простецкое трикотажное бельё, мужскую толстовку и спортивные штаны с манжетами. Одежда была ей не по росту — штанины и рукава пришлось закатать.
Вика догадывалась: одежда принадлежит Ярику, и только бельё куплено специально. С трусов и майки даже не срезали ярлыки, не простирнули, только наскоро провели горячим утюгом — и всё. Она хватала себя за подол рубахи, принюхивалась, пытаясь запомнить его запах. Здесь, под крышей странного дома, он показался ей совсем иным, не экзотическим персонажем голливудского фильма, не чужаком, идеально выучившим её родной язык.
Она помнила их первые встречи, до того дня как он нашел её в степи возле сгоревшего БТР. Да, они виделись несколько раз. Она нарочно искала этих встреч. И всякий раз он смотрел на неё с плохо скрываемой, отстраненной жалостью, так посетитель зоопарка наблюдает жизнь обезьянок за прутьями клетки. Нет, он не полюбит её такую, простую солдатку безо всяких изысков. Нет, он не простит ей войны против отца. Ей надо бежать! Но как бежать, если Ярослав поручился за неё? Обмануть его доверие? Невозможно. Остаться тут, рискуя подвергнуться мучительной пытке и, возможно, казни?..
— Ты рискуешь, девочка!
Рана в боку отозвалась этому голосу пульсирующей болью.
— Отвали! — огрызнулась Вика.
— Называй меня — господин Сильвестр!
Он крепко схватил её поперек туловища, ничуть не щадя раны. А она уже успела привыкнуть к тому, что её щадят и жалеют!
Несколько раз во время длинного пути от крыльца дома, через широкий передний двор до сторожки привратника, ей удалось пнуть его. Ответом на каждый пинок становились чувствительные побои. На миг Вике показалось: вот сейчас он откроет дверку рядом с воротами и, проклянув, выкинет в пыль Благоденствия. Но он зачем-то потащил её к лесенке, ведущей на крышу сторожки. Сверху её приняли сильные руки.
От побоев рана в боку сильно разболелась. Не найдя возможности к сопротивлению, она встала на краю «крепостной стены», построенной отцом её возлюбленного, человеком, которому она желала не только смерти, но и полного, скорейшего забвения.
Вика смотрела вниз, на свои ноги, обутые в чужие, сильно заношенные кроссовки без шнурков, на твердый подбородок Стаса Рея под зеркальными стеклами очков, на растерянное лицо Ромашки Нестерова. Данька Косолапов топтался тут же. Они молча, задрав головы, смотрели только на неё. А она смотрела на «двухсотого» — большого, совершенно мертвого человека, лежащего под ногами у Романа. Человека этого в Пустополье называли Смайлом. Кажется, именно так и звучала взаправдашняя его фамилия. У него был синий паспорт иностранного подданного, сильно исковерканная малопонятным акцентом речь. Он вел темные делишки, приторговывая огневыми средствами, одеждой, лекарствами. Иногда работал от имени Сильвестра, а порой и сам на себя как будто старался. Сейчас полуобнаженное тело Смайла валялось в пыли. Безрукавый тельник, прикрывавший его торс, был в нескольких местах продырявлен и покрыт кровавыми пятнами. Страшная, колотая рана зияла в правом глазу. Кровь уже не сочилась. Смайл умер несколько часов назад.
— Ты видишь его? — спросил Стас.
— Да! — отозвался голос у Вики над ухом, и она поняла: сейчас её удерживает Дмитрий Водорез. Держит крепко и аккуратно, под мышки. Захват продуманный: рукой не пошевелишь, можно только ногами болтать.
Какая честь! Да и кому же ещё тискать её, если Сильвестр только что взобрался на крышу, а по левую руку от Вики, покачиваясь, стоит её родич Середенко. Тут же неподалеку пыхтит и смурная Яночка. Кто-то ещё чавкает жвачкой сзади. Это, наверное, помощники Сильвестра — вновь прибывшие наемники-иностранцы. Ни один на местной мове не кумекает. Каждый — тупой, исполнительный чурбан. Такого и прибить не просто, и терпеть невмочь. Стоп!.. Ей нельзя злиться, иначе бок снова начнет болеть.
Вика стала прислушиваться к речам Стаса, который, попинывая труп, рассказывал господам на крыше, где и при каких обстоятельствах был обнаружен мертвый Смайл.
— Его убили ночью, — говорил Стас. — Этой самой ночью, которую Виктория Половинка провела за этим забором. Уяснил? Не она убивает людей. Теперь тебе это понятно?