— Та как же он прочтет, если я ему ещё осенью язык оттяпал?
Немоступ заныл, согласно кивая головой, широко разевая пустой рот.
Травень перевернулся на бок, сунул руку в карман, скривился. Пальцы всё-таки болели. Листков было несколько. Стоило немалых усилий зацепить один, извлечь наружу. Золотой обрез страницы привлек пристальное внимание Ярослава. Парень перестал вертеть головой, замер. Прежде чем сунуть измятую страницу Немоступу, Сашка успел заметить в его глазах испуг.
— Пусть пишет на обороте Символ веры, — проговорил Травень.
Немоступ затрясся.
— Авторучки немае, — заступился Терапевт.
— У меня есть! — Ярослав, вытянувшись в струнку, вложил «Паркер» в ладонь разведчика Пастухов.
Голова и руки Немоступа скрылись под бронежилетом.
— Что он делает? — спросил Травень.
— Як шо? — Терапевт сплюнул. — Пишет авторучкой на твоёму листи. Не дорезай Немоступа. Нехай живе. Неплохой чоловик, та и не вякает более. Только мычит. Гы-ы-ы…
Новый залп заставил его умолкнуть. Данила-Терапевт спрятал голову под бронежилет. Обстрел усилился, на некоторое время вынудив каждого из них застыть в удобной для принятия смерти позе. Долгие минуты сыпались на их головы истертым в мелкий прах коричневым гравием. Травень чувствовал, с каким неизбывным, детским доверием Ярослав жмется к его боку. Тело его сотрясал озноб. Боится? Плачет? Затосковал ли по родительской заботе? Но вот Ярик отстранился, приподнял голову, озирается.
Каким чудом дитя, рожденное для войны, узнает о конце обстрела? Кто оповещает его о том, что именно этот вот, секунду тому ахнувший неподалеку разрыв является последним?
— Дядя Саша! — шепот Ярослава показался ему слишком уж громким во внезапно наступившей тишине.
— Что тебе, дитя?
— У меня была тетрадка… дневник. Но, похоже, я его потерял. Он мог попасть не в те руки, и тогда… Но там были неисписанные странички… И тогда…
— Та сжег же я твою пропажу! — Травень зарычал так грозно, что Терапевт, высунувшись из-под бронежилета, в изумлении уставился на него.
Ярик притих, снова спрятал лицо, сжался.
— Парнишка стоит немалых денег, — заметил Даниил. — Если мы вас обоих продадим Лихоте, будем всем Пустопольем жить целый год…
— Вы только нас ещё и не продали, суки! — огрызнулся Травень. — Эй, ты дефективный! — Он нова торкнул Немоступа заточкой. — Дописал?
Тот ни слова не говоря протянул ему листок. На перепачканной сажей бумаге вкривь и вкось расположился короткий текст, озаглавленный так: «Ненавижу Даньку Косолапова (позывной Терапевт)». Далее следовали строки Символа веры, кое-как, с ужасными ошибками и пропусками целых предложений, написанные фирменным «Паркером».
— Я ж казав, його доризати не треба. Хай живе! — оскалился Данька. — А ти, Травень, наша людина. Глотки упирьи переризати великий мастак. Хтось ще залишився неохопленим або всих вже випробували?
— Да! Остался! Станислав Рей! Но его и испытывать не надо. В расход без лишних разговоров! — Травень поднялся на ноги.
Даниил благоразумно прикрыл голову бронежилетом. Немоступ оголтело затряс головой, испуганно косясь на окровавленный штырь арматуры. Травень бросил своё оружие под ноги и для надежности наступил на него ногой. Немоступ снова прижался к Даниилу, будто к матери родной. Видно, уверовал, болезный, что больше уж Данька ничего ему не отрежет.
Им удалось отжать круглоголовых за стену Лихотиного дома. Удалось закрыть ворота и организовать оборону, вызвать подкрепление из Пустополья. Подкрепление! Толпа плохо вооруженной шпаны верхом на ржавых тачках против хорошо обученных бойцов. Радовало одно: круглоголовые понесли значительные потери, а оставшиеся в живых ни за что не хотели умирать. Лишившись предводителей, пустопольцы снова стали одноклассниками, добрыми соседями и кумовьями. Неисповедимым промыслом Его былая вражда выцвела, иссякла, испарилась. Даже вечно суровая Яночка доверчиво прислонилась к боку Даниила. Даже Коля Волосянкин, позабыв о своей наивной свирепости, отдал рыхлотелому Ромке-Индейцу мятую пачку «LM» с двумя последними сигаретами.
Сводная бригада Пастухов и Землекопов, лишенная начальства и изрядно обескровленная, расположилась на отдых на Лихотином дворе. Неподалеку от ворот Благоденствия они дожидались нового штурма. Никто и не подумал зарываться в землю. Прикрылись чем бог послал — мешками, ящиками, телами павших.
Ярика тоже прогнать не удалось. Парень перемещался по двору от одной группы бойцов до другой, ровным счетом ничего не предпринимая.
Травень взобрался на козырёк заднего крылечка. Спрятался за исковерканным телом статуи, изображавшей доисторического монстра, крылатого, хвостатого, кривоглазого, с обвисшими старушечьими грудями над выпуклым животом. Статуя сильно пострадала от осколков, но всё ещё могла служить приемлемым укрытием. Обзор отсюда был хороший — вполне можно вести прицельную стрельбу по целям на дворе. Можно видеть всё происходящее на кровлях гаража и ангара. Для такой ситуации очень кстати пришлась и трофейная мелкашка — оружие швейцарской сборки, подобранное Сашкой при отступлении круглоголовых.
Травень волновался. Где Рей? Где Сильвестр? Где Митя Водорез? Этого, последнего, жальче всего. Неужто полёг?
Перестрелка на время утихла, и Сашка хорошо слышал голоса своих земляков. Они подсчитывали потери, когда Травень заметил движение на крыше ангара. Кто-то, одетый в «кикимору» и вооруженный мелким калибром, осторожно перемещался по краю кровли. Травню удалось поймать в перекрестье прицела лицо снайпера. Так и есть: впалые щеки, кончик острого носа навис над верхней губой, подбородок зачернен суточной щетиной. Клоун собственной персоной.
— Вот он, мой недострел, — прошептал Травень. — Где же остальные?
На робкий Сашкин вопрос мироздание дало вполне развернутый и исчерпывающий ответ. Следом за одетым в «кикимору» Клоуном над урезом крыши ангара появились и Стас Рей, и Митя Водорез, и господин Сильвестр собственной персоной.
— Вот они. Дедушкина потеря у бабушки за пазухой, — пробормотал Травень.
Оба, Стас и Дмитрий, следовали за Сильвестром, как приклеенные. Клоун же перемещался по одному ему известной траектории. Оптика мелкашки позволяла Травню рассмотреть его в мельчайших подробностях. Влажные очи Клоуна внимательно оглядывали двор. Он мог видеть многих бойцов объединившихся бригад. Но ему, похоже, было дано конкретное задание. Кто же станет жертвой? Вот снайпер залег, изготовился к стрельбе. Стас и Дмитрий замерли плечом к плечу неподалеку от него.
Картина казалась вполне логичной. Если замирились Пастухи и Землекопы, то почему не побрататься и их командирам? Одно лишь смущало Сашку в этом, не лишенном логики раскладе. Не станет Водорез нарушать присягу. Не изменит слову. Не нужен ему Стас Рей. Матадор Киборгу враг. По-иному не может быть.
Сашка размышлял, не забывая прислушиваться к голосам на дворе.
— Как так могло получиться? Как? — причитал Коля Волосянкин где-то неподалеку. — Убили попа! Почто он им дался? Чем мешал?
— Та давно уж надо было прекращать свару, — сплевывая, поддержал бывшего врага Терапевт. — Сколько можно? Ты ж с моей сестрой, Коля, в одном классе учился.
— Та какая у тебя сестра, враль?
— Какая?! А Маринка?
— Маринка?! Та она не твоя сестра!
— Моя! Двоюродная! Сука ты, Волосянкин! Вот я тебя…
— Перестаньте, хлопцы! — Витек Середенко встрял между ними. — Вон Травень пиятьим нашим глотки переризав. За що?
— Та ты глянь, он снова в кого-то целится! — проговорил Терапевт.
— В дружка твоего, Клоуна, целюсь, — тихо проговорил Травень.
— Почему?
— Та лишний он на наших поминках. Мы плачем — он танцует. Где справедливость?
Травень нажал на курок. Голова Клоуна исчезла, но все видели ясно, как по металлической обшивке гаража потекла алая струя густой, похожей на акриловую краску, жидкости.
— Насмерть завалил или ранил? — Терапевт ковырял во рту зубочисткой.
— Много крови, смотри! Если и ранил, то рана тяжелая, — отозвался Ярослав.
— Из Травня больше вытекло неделю назад, — хмыкнул Терапевт.
Сашка заметил, как побелели губы Ярика. Нет, так продолжаться не может. Ангелу мщения не место среди пустопольцев.
— А ну, дефектиктивная команда! Проверьте оружие! Они предпримут ещё одну попытку. Может быть, последнюю.
За стеной Благоденствия слышался отдаленный рев моторов, иноязычная брань, топот множества ног. На плече Косолапова ожила рация.
— Терапевта вызывает Разведчик, — проговорил молодой голос. — Их не более тридцати человек. Сейчас время.
— Ну и шо? — вздохнул Волосянкин.
— Сигай через стену, «чи шо», — отозвался Травень.
— А ты, дядя Сашко? — с неприятной ласковостью воззрился на него Даниил.
— А я, тобой потраченный, тут останусь. Пальцы стану обсасывать, тобой изуродованные!
Миротворец Середенко переместился. Тщедушным своим телом разделил Косолапова и Травня. Яночка со слезливой жалостливостью воззрилась на сашкины грязные бинты.
— Сигайте через стену, хлопцы! Не сидеть же так до исхода времен!
Первый натиск Сашка пережидал за ржавым жигуленком — транспортным средством пустопольского пополнения. Сейчас низкий клиренс допотопной тачки был Травню очень приятен. Конечно, ему под днищем тесно, зато переднее, спущенное колесо служит хорошим щитом и обзор достойный.
Поначалу он слушал, как лупят по наружной стороне стены осколки, следил за перемещениями бойцов объединившихся бригад. Потом бригада пустопольцев под слитный рев множества глоток скатилась со стены на головы чужаков. Пальба как-то сразу утихла. Война предателей с предателями перешла в заключительную фазу рукопашной схватки.
Ярослав ушел вместе со всеми, но, со свойственной ему самостоятельностью, подался совсем в другую сторону. Куда? Зачем? Сашка не хотел размышлять об этом. Почуяв скорый конец войнушки, раны его стали мучительно болеть. Болело всё, даже изуродованные Терапевтом десны. Даже позабытые за треволнениями последних дней крылья — старая, кандагарская рана — вн