Минуты текли, качая гондолы на ленивых волнах залива. Старик проснулся.
— What are we waiting for? — он тряхнул головой, прогоняя остатки сна.
— Митюша вот-вот должен подойти, — женщина отозвалась по-русски. — Он уже позвонил. Совсем скоро. Потерпи, Саввушка.
Саввушка, Митюша — совсем русские люди. Сильвестра пробрала внезапная дрожь. Ему вдруг почудилось, будто мужчина рассматривает его из-под полей шляпы. Но старик в инвалидном кресле продолжал капризничать, и великан в шляпе повернулся к нему.
— Скажи мне, Сашко, как дела у Виктории?
— Я тебе вчера рассказывал, Савва. Сегодня первое сентября — Виктория повела детей в школу.
— Я могу видеть это? — настаивал старик. — Видеозапись? Фотографии?
— Я всё показывала тебе, Саввушка, — вмешалась женщина в очках. — И часа не прошло…
— Я забыл… я хочу видеть…
— Сколько можно толковать об одном и том же? — Мужчина в шляпе начинал раздражаться. Старик в инвалидном кресле сник. Женщина заволновалась.
— Послушай, Сашка! — Она пыталась шептать, но, похоже, совсем не умела говорить тихо.
Сильвестр приподнялся и снова осел в неудобное пластиковое кресло. Дьявол! Его до сих пор волнует страстная самоотверженность русских женщин.
— Пережить такие травмы, — громогласно шептала женщина в очках. — Гибель сына, авария вертолета… Савва чудом выжил. Ну, хочет он видеть Вичку и дитя, так покажи ему!
Мужчина достал из кармана смартфон. Солнышко позднего лета ударило в золоченый корпус. По стене Дворца дожей запрыгали яркие пятна. Всюду и всегда русские готовы демонстрировать свой пошловатый шик.
— Напонтованный! — фыркнул Сильвестр и тут же поймал холодный взгляд из-под полей шляпы.
А инвалид уже водил кривым пальцем по дисплею.
— Ванюша подрос. Не правда ли, Саввушка? — ласково ворковала женщина. — А на Шуру посмотри!.. Невеста! Выпускница! Сама бы, как ты, каждый день любовалась.
— Мой внук… — трясся инвалид. — Иван Ярославович… Но почему же он — Половинка?
Вероятно, великан в шляпе почувствовал пристальное внимание Сильвестра. Их взгляды схлестнулись в жесткий захват, когда наконец явился и четвертый, тот, кого они ждали, тоже русский. Этот по возрасту как раз годился женщине в мужья, но не он был её мужем — не поцеловал, не приложился к плечику, называл по русскому обычаю полным именем — Алена Игоревна.
Большой мужчина снял шляпу, протер бритый череп бумажной салфеткой со стола и бросил её себе под ноги на камни площади Святого Марка. Очень по-русски. Эти почитают только своих святых и не терпят идеальной чистоты ни в чем. В какие одежды ни ряди неумытой народ грязноватой страны, всё равно они останутся источником вселенского хаоса.
Что это, или Сильвестру показалось, будто вновь прибывший Митюша вперил в него свой иссиня-серый взгляд?.. Ещё одна странность: в русском народе много светлоглазых людей. Сильвестру вспомнились русские иконы: седобородые старцы, суровые воители, Богородичные лики — нежные, строгие, темноокие. Конечно! Русскую рожу узнаешь в любой разноплеменной толпе, вычленишь из тысячи лиц. Каждый из них, вне зависимости от формы носа или цвета радужки, похож на изображение русской Мадонны, словно все они поголовно её прямые потомки. Сильвестру вспомнилось недавнее приключение — городишко Пустополье, лицо паренька в перекрестье прицела, увядшие черные крыла у него за спиной.
— Странно! А ведь Дева Мария была иудейкой! — Сильвестр поднялся. Бросил купюры на пластмассовую столешницу.
Увядающий раек! Цена паршивого кофе, налитого нечистыми руками в пластиковый стакан, тут эквивалентна стоимости недельного рациона пустопольской семьи. Но почему он снова вспомнил о Пустополье?..
Женщина быстро поднялась. Она схватила ручки инвалидного кресла, толкнула его от себя с иррациональной, внезапной русской ненавистью. Инвалид в кресле воспрял, залопотал что-то l,italiano.
— Заткнись, упырь ущербный! — рявкнула она и толпа на площади Сан-Марко подалась на стороны.
Наверное, несчастный инвалид — не бедный человек. Кресло у него хорошее, снабжено эффективными амортизаторами, в таком не растрясет даже на камнях Сан-Марко. Женщина почему-то торопилась, толкала коляску бесцеремонно, словно спасалась от преследования. Куда она так заспешила?
— Вот и мы тоже глазеем по сторонам. Пытаемся отличить педиков от натуралов. Буквально считаем по головам — кого больше? А ты, как думаешь, господин Сильвестр? — проговорил над самым его ухом вкрадчивый голос.
Сильвестр обернулся. Холодные глаза Травня смотрели на него с усмешкой и испытующе. Второй, тот, что моложе — его Сильвестр никак не мог припомнить — поначалу заговорил с ним по-итальянски:
— Я — Дмитрий Водорез. Помнишь меня? Пустополье, две тысячи пятнадцатый год. Ну?.. Жаль. Эх, незначительная я тварь! Травня-то ты сразу припомнил. — И, обернувшись к товарищу, добавил: — Что будем делать, дядя Сашко?
Бритый мужик вместо ответа провел ребром ладони по горлу.
— Я убью тебя, Сильвестр. — Теперь Митюша говорил по-русски.
А говорил он так громко, что праздная публика на площади не на шутку разволновалась. Сереброкудрые педики подняли тощие зады с теплого парапета и ретировались в сторону Дворца дожей. Туристы из Восточной Европы и японские пенсионеры тоже обеспокоились, но эти не сбежали. Лишь отступили на десяток шагов, приготовили гаджеты, надеясь запечатлеть нетолерантную драчку. Откуда-то явилась женщина в униформе и по-доброму попросила:
— Seniors, you should not sit on the curb. It is forbidden![26]
— Та мы и не сядем, — усмехнулся Травень. Новые зубы в его широком рту, были куда красивее, чем те, что выбил Терапевт. — Мы купаться хотим. Брюхи вашим гондолам обследовать хотим на предмет наличия налипания ракушек. Заодно и поскоблим.
— Мы утопим его, — подтвердил Митюша. — Средиземноморская вода всё примет: и серу, и дерьмо.
— Растворит и перенесет через Гибралтар и Атлантику к обетованным берегам, — подтвердил Травень.