использует рассказчик, кинжалы, топорики и боевые топоры с широкими лезвиями — египетские солдаты широко использовали и их. Оружие было легким и его носили как солдаты, так и офицеры, которые сражались главным образом на боевых колесницах. Пехотинцы редко использовали доспехи, предпочитая большой щит.
Но есть две области военного искусства, в которых египтяне уступали другим. Хотя верхние слои общества, поставлявшие в армию командиров колесниц, могли похвастать великолепными лучниками, солдаты из средних и нижних слоев общества вообще не умели стрелять из лука. Более того, даже лучники-египтяне были именно стрелками на колесницах, а не всадниками. Поэтому их армия постоянно нуждалась и в кавалерии и в лучниках; и обе эти позиции закрывали наемники-нубийцы, если, конечно, Египет и Нубия не воевали в это время между собой.
Не так просто представить себе Египет — и особенно Нубию — в то время, когда был написан этот свиток. Все дело в том, что Северная Африка сохнет уже больше двух тысяч лет. Еще двадцать тысяч лет назад Сахара была наполненной водой равниной, испещренной мелкими озерами, домом для огромных стад гиппопотамов. На камнях, найденных в безводной пустыне на запад от Красного Моря, вырезаны люди и собаки, охотящиеся на жирафов.
Слово «Нубия», которое так часто использует рассказчик, интересно само по себе. Оно стало использоваться именно в его время, и, быть может, он и ввел его в обращение. Если так, то он, скорее всего, взял слово у своих друзей-финикийцев, и латинизировал его. Оригинальное финикийское выражение возможно значило «Земля Нехасу». Это речное племя рассказчик часто называет Людьми Крокодила.
Древние греки называли Нубию Эфиопия — «Земля Сожженных Лиц». Заметим, что в то время некоторые географические термины, вроде Нубии, Эфиопии, Куша, Нисы и Пунта, были очень смутными и для разных людей означали совершенно разные вещи. Ниса, к примеру, могла быть (а могла и не быть) областью вокруг озера Ньяса в Центральной Африке.
Обычно люди беззаботно говорят о Египетской Тьме и Загадке Сфинкса. Но Загадка Сфинкса — греческая, а не египетская, и мы очень много знаем о древнем Египте. Мы понимаем его язык и располагаем тысячами надписей и документов, включая любовные письма и песни о любви. (Некоторые из них совершенно очаровательны. В одном письме молодой человек мужественно заявляет, что ради своей возлюбленной перейдет кишащую крокодилами реку. А в песне девушка умоляет его «послать слово моей матери». Быть может он предпочел бы реку.)
Нубия, однако, настоящая загадка. В те времена, когда был написан свиток, его народ говорил не на нубийском, но на мало известном нам языке, который называется меротийским. Поскольку надписи на нем написаны как египетскими иероглифами, так и тем, что мы называем меротийским письмом, мы знаем, как это произносится, знаем имена некоторых царей и еще несколько слов. И все. Нубианский Розеттский камень еще не найден…
Нехасу и меджаи — главные племена Нубии — были отличными лучниками и великолепными всадниками. Цари Нубии платили бешенные деньги за лошадей, которых ввозили из Благодатной Аравии (или Счастливой Аравии, в которой в те времена был намного больше воды, чем сейчас). Зачастую любимые лошади высшей знати ложились в могилу вместе с хозяином во время величественной церемонии похорон.
Меджаи, которых рассказчик называет Людьми Льва, были кочевниками, которые пасли свои стада там, где росла трава погуще. Вначале их нанимали, чтобы предотвратить грабительские вылазки из Ливии, но, очень скоро, стали использовать и в других целях. Во времена последних фараонов они были чем-то вроде египетской полиции. Многие Нубийские наемники женились на египтянках и оседали в Египте.
И последнее. Древние египтяне, которые изобрели такое множество всевозможных вещей, тем не менее никогда не чеканили свою монету! Золотые монеты, которые капитан-финикиец вручает жрецу Хатхор, а также большинство остальных, упомянутых в этом свитке, без сомнения те, которыми пользовались на бескрайних просторах Персидской Империи.
ЧАСТЬ I
1ГОВОРИТ РА'ХОТЕП
В ЭТОМ свитке я должен записать все, что произошло, и так лаконично, как только возможно. Я попробую. И я должен читать его каждое утро. Так сказал мне Муслак. И наверно Мит-сер'у тоже мне так сказала. Тогда я начну с первого, что помню.
Мы сошли с корабля, нашли гостиницу, поели там, выпили вина и отправились спать, все в одну комнату. Там было тесно, и кое-кто из нас вернулся на корабль, чтобы поспать там, но не я.
Я проснулся как и все, и, мне кажется, из-за топота их шагов. Мы опять поели, и Муслак рассказал мне как его зовут и что он капитан нашего корабля. — Мы в Кемете, Левкис, с грузом из шкур. Именно туда ты и собирался.
— Я пытался вспомнить свое имя, — ответил я. — Спасибо.
— Ты не помнишь его?
Я покачал головой.
— Плохо. Твоя память приходит и уходит. Сейчас скорее уходит. Ты знаешь, почему мы здесь?
— Я думаю, чтобы продать шкуры, — ответил я.
— Да, это мы, а ты? Почему ты здесь?
Я думал о себе только как о члене экипажа. Нет, не знаю, и я опять покачал головой.
— Я решил показать тебя целителю. Здесь — самые лучше целители в мире, и ты пойдешь к одному из них. — Он встал, поманил меня рукой, и я пошел вслед за ним.
Мы поговорили о целителях с хозяином гостиницы, и отправились в Дом Жизни, рядом с которым можно было найти их всех. Здесь я должен сказать, что этот суматошный город называется Саис.
Мне он показался очень интересным. Во-первых, он крайне странный. А во-вторых, я чувствовал, что уже видел такие места, много лет назад. Другими словами город показался мне знакомым, и, в то же самое время, совершенно чужим.
Дома бедняков, покрытые грязными соломенными крышами, был настолько малы, что большую часть того, что другие люди делают внутри, они делали снаружи. В этих домах нет окон, и только некоторые из них покрашены.
Дома богачей разительно отличались от них и были весело раскрашены зеленым или синим, а то и обоими вместе. Некоторые сделаны из глинобитных кирпичей, хотя их раскраска сбивала с толку, пока мы не подходили поближе. Другие из дерева. У некоторых был кирпичный фундамент и деревянные стены. И каждый окружен стеной, мешавшей видеть внутренний дворик. Чаще всего встречались желтые или бледно-желтые стены, но попадались как оранжевые, так и красные. Сначала я подумал, что окна должны принадлежать комнатам на втором этаже. Но потом вспомнил, что у комнаты, в который мы спали, был очень высокий потолок, и решил, что и эти должны быть такими же. Двери домов были маленькими и низкими, маленькие окна находились под самой крышей. Наверно все из-за жаркого местного солнца.
Прежде, чем я опишу целителей, я должен сказать, что здесь крыши домов плоские, и попадались настоящие двухэтажные дома, оба этажа которых были очень высокими. На плоских крышах росли настоящие сады. Я видел множество цветов и даже несколько пальм. Скорее всего они росли в кадках. И еще я видел треугольные паруса, или, возможно, шатры, всегда парой и всегда спиной к спине. Парусина тоже была раскрашена, как и дома. Я хотел спросить о них Муслака, но побоялся, что он не знает и смутится.
Первый целитель, с которым мы заговорили, оказался, как и многие здесь, высоким худым мужчиной.
— Этот парень, — сказал Муслак, указывая на меня, — офицер-наемник, который служил Великому Царю. Он — хороший человек и великолепный воин, но он не помнит даже своего имени. Каждое утро мы должны рассказывать ему, кто он такой и почему мы здесь.
Целитель потер подбородок. — И почему он здесь?
(Здесь я должен записать, что разговор шел не на моем языке, на котором я все это пишу, но на языке Кемета, который Муслак знает намного лучше меня).
— Он спас меня от рабства, — объяснил Муслак. — И взамен попросить вернуть его домой, в Лухиту.
— И ты сделал, как он просил?
— Да, и когда мы вернулись туда в следующий раз, я посмотрел, как он живет. Я надеялся, что его память вернулась и он меня узнает. Он был так же плох, как и всегда, но над своей дверью написал «Речная Страна». Я поговорил с его женой, и, судя по ее словам, ему было сказано опять отправляться в дорогу и найти то, что случилось с ним. Я спросил у местных, что это означает, и они ответили, что так называют вашу страну.
— Но мы называем нашу страну Черной, — сказал целитель (Кемет — черный на их языке).
— Я знаю. Но другие люди называют ее иначе. Во всяком случае я сказал ему, что мы отправляемся торговать, и он с радостью поплыл с нами. Его жена тоже хотела отправиться с нами, но я сказал, что это невозможно — для женщин нужны специальные каюты, а у нас их нет. Она сказала, что все равно поедет. Я сказал ей, что она подвергает свою жизнь огромной опасности. Ты же понимаешь.
Первый целитель кивнул.
— Кто-нибудь захочет задрать ей платье, а потом убьет ее, чтобы она не рассказала Левкису. Иначе Левкис совершенно точно убьет его. В бою это ужас с изогнутым мечом в руках. Когда меня продали, нас, невольников, стерегли двое, и оба умерли прежде, чем успели вздохнуть.
— Его жена здесь?
Муслак покачал головой. — Он пришел на мой корабль в гавани когда мы почти закончили погрузку, но пришел один. Мне кажется, что он вправил ей мозги, как только я ушел. Но что с ним? Вот что важно. Почему он ничего не может вспомнить?
— Я спросил не просто так, — объяснил целитель. — Жена часто знает о муже такое, что не знают самые близкие друзья. Я надеялся поговорить с ней. — Он ударил в ладоши. — Я хочу поговорить о нем с коллегами.
— Ты думаешь, что мы богачи? — сказал Муслак. — Разреши мне сказать тебе, что это не так, и, пока я не продам свой груз, денег у меня очень и очень мало.
Прибежал мальчик, и первый целитель приказал ему привести Ра'хотепа.
Пока мы ждали, первый целитель поговорил со мной, и спросил, как меня зовут. Я ответил, и он опять спросил, откуда я его знаю. Я объяснил ему, что мне это сказал Муслак.