— Не знает, — пожимаю я плечами и начинаю крутить диск телефона. — Юрий Михайлович, здравствуйте, ещё раз. Это Егор. Я к вам с огромной просьбой. Нельзя ли выяснить…
И всё такое. Всё такое прочее. Обещает узнать.
— Ничего-ничего, — тихонько говорю я, обнимая Наташку за плечи. — Его и взять-то не за что. Это ошибка какая-то. Разберёмся. Сейчас Чурбанов…
Я не успеваю договорить, потому что раздаётся звонок. Это дежурный.
— Егор, тут Галина Леонидовна со спутником.
— Твою дивизию! — зло бросаю я. — Да почему сейчас-то!
— Не пускать? — спрашивает он.
— Что там случилось? — белеет от ужаса Наташка.
— Да, Галя, блин, припёрлась со спутником каким-то. Пропускай! Пусть проходит.
Гали мне сейчас только не хватало. Человек-праздник нам здесь сейчас не нужен. Я иду ко входной двери, а из-за неё несётся: «Ур-р-р-а-а-а!!!» Блин, на кочерге уже!
Открываю дверь и под громогласное «Ура» в квартиру вваливается Галя, а за ней Боря Буряце. Давненько я его не видел.
— Привет! — кричит радостная и возбуждённая Галя. — Привет, славяне! Б-о-о-оря, давай!
Борис улыбается и протягивает мне коробку с бутылками и бумажными свёртками. Еда, надо полагать.
— О, Боря, — киваю я. — Давно не виделись.
— Так он в тюрьме был! — хохочет Галя. — А сегодня его выпустили! Не смогли пришить, так что ли говорится, не смогли, в общем доказать, что он причастен к делу Толстой! Помните, у неё лилию французскую украли?
Блин! Я же хотел его предупредить, что ему кирдык готовят. Не прямо сейчас, но всё-таки. Совсем я про Борю забыл. Напрочь! Я правда на него злой был из-за того чувачка, которого он мне посоветовал, но мстить не собирался.
— Поздравляю, — снова киваю я. — Поздравляю…
Наташка тоже поздравляет.
— Вы чего такие кислые⁈ — грозно спрашивает Галя. — Поругались что ли?
— Нет, — улыбается через силу Наталья. — У меня с папой проблема. Его там арестовал кто-то, непонятная ситуация какая-то. Юрию Михайловичу Егор позвонил уже, он обещал помочь, разобраться.
— Ну, и всё! — уверенно ставит точку на этом деле Галя. — Если Юра взялся, значит он поможет! Можете не волноваться! Давай бокалы. Борь, наливай, сегодня пьём за твоё освобождение и за Натальиного отца! Геннадий же он у тебя? Я его помню со свадьбы. Ох! Шикарный мужик!
Смеётся. Эх, не всё так просто, Галя. К сожалению, не всё так просто.
Звонит телефон.
— Алло…
— Егор, слушай… Там прокуратура, в общем. Его по делу Бородкиной свидетелем на допрос взяли, но приехал Калиниченко и быстренько всё переквалифицировал. Вроде бы. В общем, пока трудно что-то определённое сказать. Вечер уже. Завтра утром всё решим. Но сегодня он останется там. Что-то больно уж рьяно взялись за эту Бородкину.
Какая там, нахрен, Бородкина. Это же шоу для одного зрителя — для меня. Всё для меня — спектакли, цирковые выступления и оперы про зайчика. Пиф-паф, ой-ой-ой… Только для меня. Сука, чего ему надо, Черненке этому…
Меня, конечно, вовлечь во всю эту театральную чехарду не так просто, поскольку я не просто гражданин, а пограничник, практически нахожусь при отдаче долга Родине, но, всё равно, приятного мало. Показывает мне, козёл, что будет громить меня и пойдёт до самого конца. Козья морда! Ну, ладно, это мы ещё посмотрим, кто кого разгромит, в конце концов.
Веселье не клеится. Галя хочет праздника, да только праздник к нам никак не приходит. Мы что-то едим, пытаемся поддерживать разговор и делаем вид, что пьём, хотя Галя вид не делает, а пьёт действительно и бескомпромиссно.
Она в модном брючном костюме, волосы распущены, как у рок-певицы, глаза сияют. Счастье у человека, друг сердечный вышел из застенков. Друг же после испытаний последних месяцев остался без лоска и выглядит немного побитым жизнью и бывшим в употреблении…
А у меня сердце не на месте. Мурашка, Рыбкин… Капец, кто следующий? Хочется кому-нибудь оторвать башку. Пойти грохнуть Устиныча? Эх, если бы это было так легко…
— Боря, — говорю я, когда девушки уходят на кухню заваривать чай. — Уходить тебе надо в следующем году. Тебя за спекуляцию упекут и типа за взятки.
— Чего? — ошалело смотрит он.
— Что там дублёнки у тебя нашли, брюллики, да? Ну… то есть могут найти. Не храни дома никаких ценностей, Борис. И Андропов и Чурбанов тебя загнобят. Так что у тебя буквально пара месяцев есть, пока они не взялись за тебя по новой. Делай документы и, как говорится, готовь отступление.
— Ты что! — хмурится он и вмиг делается сосредоточенным. — Точно? Откуда знаешь? Да, с чего бы вообще?
— Слышал разговоры. Я теперь с Андроповым каждый день встречаюсь. Работаю у него. Вот, предупреждаю тебя. Он хочет показательный процесс устроить. Парень ты нормальный, всегда с добром был. И я хочу тебе добром отплатить. Сечёшь?
Он кивает, а я чуть понижаю голос.
— Ну, а то, что Чурбанов тебя не особо жалует, сам должен понимаь. Так что, такие дела, Боря. У тебя всё там выгребли при обыске?
Он неопределённо крутит рукой.
— Как будет дело подходящее, а оно будет, ты уж поверь, будут на тебя вешать.
— Какое это подходящее?
— Драгоценности прежде всего. Ограбление, убийство, понимаешь? Смотри, услышишь что-нибудь подобное, лучше затаись.
— Понял тебя, Егор, — хмуро говорит он. — Спасибо, что сказал.
Появляются барышни с чаем.
— Галя, уходить надо, — бросает Буряце, и я ловлю себя на мысли, что его хорошо бы сыграл молодой Джигарханян…
— Что такое? — хмурится Галина. — Не поделили что ли чего?
— Нет, всё нормально у нас с Егором, очень хорошо даже. Просто дела появились. Да и чего сидеть, видишь же, у них неприятности, не до нас.
— Какие дела? — недоверчиво улыбается Галя. — Шутишь что ли? Сегодня ночью никаких дел!
— Не шучу, Галчонок, не шучу.
— Ну, чай-то попьём? Смотри, «Птичье молоко».
— Хорошо, — соглашается он. — Чай попьём и пойдём.
— Ты чего? Плачешь?
Наташка лежит на боку спиной ко мне и едва заметно подрагивает. Нет, я этого не вижу, но чувствую лёгкую дрожь. Уже ночь, настенные часы тикают утомлённо и медленно. Тик… Так… Тик… Так… На кухне падает капля из крана.
Других звуков нет. За окном темно, шторы не впускают свет фонарей и фар заплутавших авто. Встрепенувшись, начинает гудеть холодильник. Тик… Так… Тик… Так… Где-то едет машина.
…Красавицы уже лишились своих чар
Машины в парк, и все гангстеры спят
Остались только мы на растерзание-е
Парочка простых и молодых ребят…
— Наташ, — тихонько говорю я и кладу руку на её плечо.
Оно прохладное и гладкое, как шёлк. Она застывает.
— Всё хорошо будет, — шепчу я, наклоняясь над её ухом. — Мы со всем разберёмся, а потом как заживём…
Она кивает. Я легко давлю на плечо, переворачивая её на спину. На мгновенье лицо оказывается в тусклом луче уличного фонаря, нашедшем щёлку в шторе. И в этот короткий миг я замечаю блеск. Мимолётный. Это её глаза. А в глазах слёзы.
— Иди сюда… — шепчет она и кладёт руку мне на шею. — Иди…
Она притягивает меня к себе и жадно целует. А я целую её в ответ. Как ненасытные изголодавшиеся животные мы сосём плоть друг друга, прижимаемся, приклеиваемся друг к другу, слипаемся, обхватываем руками, душим и…
— Погоди, — шепчет она. — Погоди…
Одной рукой отбрасывает одеяло, а потом, извернувшись, подо мной стаскивает пижамные шорты, обхватывает меня ногами и с нова целует. Целует так, будто это последний день. Последний день Помпеи и всего мира…
Мы любим друг друга неистово, сосредоточенно, молча. Только стоны и хрипы слышатся этой ночью и ещё тиканье часов. Время… Время… Тик… Так… Тик… Так…
— Что… — хрипит моя милая, — что бы я делала, если бы у меня не было тебя…
Я и сам не знаю. Как я только жил первые пятьдесят лет? Ты спрашивала кто я — Добров или Брагин… Вот, что я тебе скажу, нет больше никакого Доброва… Никакого мента Доброва. Да и не знаю, был ли он когда-нибудь…
Вообще-то был. И даже если бы я вдруг захотел забыть о существовании себя прежнего, председатель КГБ Андропов мне ни за что бы не позволил.
Каждое утро мы посвящаем тому, что выуживаем из этого самого Доброва всю информацию, накопленную им за последние пятьдесят лет. Персоны, события, происшествия… И сплошные «Интриги, скандалы, расследования»…
— Думаю, нужно будет поработать с гипнозом, — задумчиво говорит Андропов.
Думает он…
— Надеюсь, он не выжжет мне мозги, — мотаю я головой.
— Не должен, — успокаивает председатель. — Не должен…
— Юрий Владимирович, а вы с Ельциным решили что-нибудь?
— Решаем пока. Думаешь, это так просто? Захотел и убрал, как с полки в магазине, да? Он же на хорошем счету. Молодой, энергичный руководитель области. Успехи у него есть. Ты, к тому же, связи ему расширил…
— Да какие там связи…
Это он про тот момент, когда я через Гурко устроил Ельцину кучу встреч, осваивая византийские приёмчики.
— Шучу, — серьёзно говорит шеф. — Про связи шучу, а про то, что руководителя убрать не так просто не шучу. Работаем. Распространяться не хочу, скажу, что дел в области по хищениям хватает, будет за что зацепиться. Ну, и готовим ему место в Госстрое или каком-нибудь министерстве строительном. Успеем, не беспокойся, пристроим его к хорошему делу, чтобы пользу обществу приносил.
— А по вчерашнему вопросу?
Сегодня мы вдвоём, тет-а-тет. Де Ниро занимается Геной и Беллой.
— Это по какому? — хмурится председатель.
— По зачистке Грузии и Азербайджана от бандосов.
Он хмыкает.
— От бандосов, — пробует слово на вкус. — От бандосов решили избавляться строго по закону.
— Ну и зря, — разочарованно отвечаю я. — Время уходит, они крепнут, прорастают во все слои общества.
— Ничего, успеем. Пойдём методично и всё сделаем. А сейчас ещё не сезон.
У тебя вечно не сезон. Блин… Придётся всё самим разруливать. Так глубоко не зачистим без органов, сука.