Пару дней я топчусь на месте. Меня это страшно нервирует и выводит из равновесия. Ни к Гене, ни к Белле нет доступа. Информации ноль. Злобин только и делает, что лыбится, как киноактёр, проваливший пробы, но сделать с генпрокурором нихрена не может.
— Когда эта история закончится, — говорю я, — нужно будет его каким-то образом брать за жабры и насаживать на крюк, чтобы подобных эксцессов у нас больше не было.
— Займись, — кивает он, — займись. Если сможешь, мы все тебе только спасибо скажем.
— Большое комсомольское спасибо, — в качаю я головой.
Я злюсь ещё и от того, что не могу закончить и с грузино-азербайджанским делом. Все эти Джоны, Мамуки и Мишики вот у меня где уже. По горло я сыт ими всеми. Надо делами заниматься, а я тут ахинеей разной голову забиваю.
— Задолбало! — в сердцах восклицаю я.
— Согласен, — хмуро изображает улыбку Злобин. — Задолбало. Но на пенсию даже мне ещё рановато, чего уж о тебе говорить, в таком случае? Вот, послушай, что вражьи голоса передают.
В СССР и в Польше стали очень популярными два новых танца — «ярузелька» и «андрополька». Обучение им будет обязательным в детских садах, школах и вузах. Исполняя «ярузельку» — надо держать руки по швам, исполняя «андропольку» — держать руки за спиной.
Ну, анекдотов мне только не хватало…
Ознакомившись со Священным писанием, Андропов пришёл к выводу, что конец света можно устроить в одной, отдельно взятой стране.
Андропов выступает с очередной речью: '«Для того, чтобы выполнить нашу продовольственную программу, надо сажать, сажать и сажать круглый год, невзирая на погодные условия».
Почему Андропов держит у себя в кабинете портрет Пушкина? Потому что Пушкин первый сказал: '«Души прекрасные порывы!»
Правда ли, что Андропов представлен к Нобелевской премии по физике? Вполне возможно, ибо он открыл, что скорость стука превышает скорость звука.
— Ну как?
— Смешно, — хмуро говорю я.
— Заметно. Ладно, раз у тебя полностью отсутствует чувство юмора, пошли встречаться с Евой.
Собственно, это не просто встреча, а встреча, должная перерасти в совещание. Сначала к Горбачу приходим я, Платоныч и Злобин. Происходит это действо в здании ЦК на Старой площади, прямо в кабинете у Михал Сергеича.
Я представляю своих товарищей и они делают короткие доклады. Де Ниро даёт справку по фрау Еве Кох, рассказывая, кто она такая и чем занимается. Занимается она финансами и торговлей. В порочащих связях замечена не была, опыт предыдущей работы положительный. Относится к Советскому Союзу с теплом и уважением. По нашим данным, со спецслужбами других стран не связана.
Смешно про спецслужбы, будто это официальная информация, как имя и возраст. После Злобина докладывает дядя Юра. Он описывает опыт сотрудничества с Евой.
Потом в кабинет приглашают Еву, и она с чувством, с толком, с расстановкой делает короткий обзор международного рынка зерна и объясняет, какие перспективы нас ждут. И перспективы эти весьма хорошие.
После этих предварительных разговоров Ева остаётся с Горбачом, а мы выходим в приёмную, имитируя уважение к горбачовским тайнам. В приёмную заглядывает директор всесоюзного внешнеторгового объединения «Экспортхлеб». Дальнейшие разговоры они ведут уже без нас.
Мы не волнуемся, разве что самую малость. Но Ева, надо отдать ей должное, очень хорошо подготовилась и в нашем присутствии не нуждается. Сегодня, разумеется, никаких контрактов не будет. Просто стороны обозначили важные для них моменты в будущих отношениях. Но это очень круто и многообещающе.
Домой я прихожу в неплохом настроении — хотя бы что-то сдвигается с места и развивается в сторону позитива. Наташка готовит ужин, а я, как истинный домостроевец, врубаю телек и падаю на диван. Майки-алкоголички не хватает и газеты, чтобы прикрыть лицо от света и взглядов, мешающих вечерней дрёме.
Впрочем, впасть в расслабленный анабиоз я не успеваю, потому что звонит телефон.
— Алло, — неохотно и обречённо говорю я, снимая трубку.
— Здорово, Бро.
Это Цвет.
— Привет.
— Слушай, тут кое-какая проблемка возникла…
Ну, ещё бы. Просто позвонить и поговорить — нет. А вот чуть возникни проблема, кому же на мозги капать, как не мне…
— Что случилось?
— Да, блин, Ферика приняли.
Ну, твою же дивизию! Может, мы сами соберём свои манатки и явимся в прокуратору, мол, посадите нас в тюрьму, мы на всё согласные…
— Короче, Бро, –прерывает Цвет повисшую паузу. — Ты можешь его выдернуть?
20. Спираль закручивается
— Здравствуйте, Фархад Шарафович, — говорю я и, не дожидаясь приглашения, переступаю через порог. — Ну, как вы?
Он ждёт меня, поэтому открывает дверь квартиры сам, проявляя уважение. Впрочем, его крупный угрюмый охранник стоит рядом и пристально на меня смотрит.
— Сам знаешь, — кисло улыбается Ферик. — Хорошего в таких приключениях мало. Проходи, дорогой, проходи.
Мы идём в гостиную. Избыточность декора снова меня поражает. Даже интерьер от Версаче выглядел бы гораздо более сдержанно.
— Что ты будешь? Чай?
Не дожидаясь ответа он сигнализирует своему охраннику и, по совместительству, лакею. Если его нарядить во что-то азиатское, будет похож на Стивена Сигала в молодые годы.
Ферик показывает на диван, и я опускаюсь на мягкие подушки.
— Вы большой молодец, Фархад Шарафович, — говорю я. — Быстро выбрались из передряги. Пока мои люди только готовились взяться за ваше вызволение, вы сами высвободились.
— Что поделать, если менты идиоты. Они взяли не того узбека, вот и всё.
— За наркотики? — спрашиваю я как можно более невинно.
Вообще-то, я знаю, что за наркотики. Вернее, по подозрению. Точной информации пока нет. Но будет, я уверен, что будет.
Он набирает воздух и поднимает руки, глаза его загораются светом оскорблённой невинности, а рот готовится исторгнуть тираду в духе «господа, вы звери», но разум даёт отбой.
— Егор, — мягко и по-восточному сладко произносит он моё имя. — Я же говорю, это была ошибка, понимаешь? Совпадение фамилии. У меня она очень распространённая.
Серьёзно? Я бы так не сказал…
— Они подкинули наркотики, а потом, когда всё выяснилось, забрали их обратно. То есть никто мне никакого зла не сделал, и всё обошлось. Я тебе очень благодарен за заботу, но уже всё хорошо, спасибо. И, если возможно, отзови своих друзей.
— Я уже отозвал, Фархад Шарафович. Как только узнал, что вы покинули узилище, сразу отозвал.
— Вот и отлично. Сейчас мы с тобой чаю попьём со сладостями. Знаешь, какие у меня сладости? Закачаешься.
— Попьём, — хмыкаю я. — С удовольствием. А когда Айгюль приедет?
— Точно не знаю, но скоро. Скоро вернётся уже.
Входит громила с подносом. Ставит на низкий журнальный столик. Чайник с пиалушками, сушёные финики, инжир, какая-то выпечка, пропитанная мёдом. Ферик, как добрый хозяин, наливает чай.
— Угощайся, дорогой.
— Спасибо.
— Обязательно возьми финики. Самые чудесные из всех, что я пробовал.
Я киваю и отхлёбываю чай. Неплохо.
— Отличный чай, очень вкусный, — говорю я. — Мне радостно видеть вас дома, Фархад Шарафович. Дом и тюрьма — это явные противоположности и большинство людей очень много дадут, чтобы жить дома, а не в тюрьме. У нас говорят «от тюрьмы и от сумы не зарекайся»… В этом есть глубокий смысл, но мне кажется, сегодня мы с вами получаем всё больше и больше возможностей жить спокойно, не думая о лишении свободы. Согласны?
— Конечно, Егор, — глубоко кивает Ферик. — Как тут не согласиться? Всё видно невооружённым глазом. Возможностей всё больше, свободы всё больше, рисков всё меньше. Ты большой молодец. Мы живём, зарабатываем и успешно справляемся с бедами, когда такие появляются. Каждый день я благодарю всевышнего, что дал мне на пути тебя. Я говорю искренне, будто сам с собой.
Да-да, верю, конечно.
— Благодарю вас, дорогой учитель, за эти сердечные слова, — расплываюсь я в благоговейной улыбке. В вас много мудрости, и я благодарен, что вы всегда щедро делились ею со мной.
Улыбка на лице Ферика становится медово-елейной.
— Я хочу вас спросить. Можно?
Он почтительно кланяется.
— К чему вы стремитесь? Где цель, которой вы желаете достигнуть?
— Цель, — пожимает он плечами, — наверное, состоит в том, чтобы прожить жизнь без позора, полную достоинства и уважения к людям.
— А как увидеть границу? — пытаю его я. — Где та линия, за которой достаток и могущество переходят в пренебрежением к людям?
— Не беспокойся, — успокаивает он меня, — ты лично ни при каком достатке не потеряешь уважения.
А вы?
— Я всё чаще вспоминаю «Золотую рыбку» в последнее время, — качаю я головой. — Ненасытная старуха, помните? Ей всё мало было. Всё мало. И старик опротивел, хоть и всю жизнь вместе. А стал ненужным. И в жизни ведь так бывает, мне кажется. Рвёмся изо всех сил и думаем, что рвёмся к благу, а по сути, просто не ценим того, что имеем. И потребность эта не что иное, как гордыня и ненасытность. На тот свет деньги не заберём, туда попадём все нищими, как старуха, даже и без корыта. Так стоит ли перешагивать через принципы, если результат гонки известен заранее?
Он хлопает глазами, пытаясь расшифровать мой посыл. А посыл этот очень простой. Незачем хватать всё и жопой и ртом. Сказал же, отставить наркоту. Тебе что, бабла мало? Да ты не знаешь, куда его тратить, но нет, надо ещё, сто кэгэ — это не шутка, нельзя упустить.
Ты пытаешься провернуть сделку, но сам попадаешь в переплёт, оказываешься в ментовке и вдруг выходишь в тот же день на свободу. Ещё никто и ойкнуть не успел, а ты уже дома в парчовом халате, жрёшь финики и утверждаешь, что тебя прихватили по ошибке, спутав с кем-то ещё. Тебя? Не смешно, Фархад Шарафович. Не смешно. Ну, я не готов, конечно, многозначительно изрекать что-то вроде «сегодня кент, а завтра мент», но, всё равно, не смешно.