им оружием они уже не знали себе равных. Эти края - рай для снайперов, на плато полно точек с великолепным обзором. Классический афганский стрелок с презрением смотрит на молокососа-талиба, молотящего по воздуху из "калашникова" и что-то там вопящего про джихад. И его сомнительная меткость, и его фанатизм вызывают в настоящем мастере лишь отвращение. В афганском обществе смерть поджидает на каждом шагу, но остается в рамках почтенной традиции. Ни один афганский воин не желает умирать. На террористов-смертников он смотрит свысока. Он ненавидит фундаментализм. Склонность к мученичеству и автомат Калашникова - вот две главные бреши в броне Талибана.
- Похоже, разумнее поручить эту войну самим афганцам, - заметил Костас.
- Вооружите сотню-другую афганских горцев снайперскими винтовками, и они переломают талибам хребет. Им просто нужно понять, что фундаменталисты - их главные враги. А еще им нужна уверенность, что коалиция останется и поможет восстановить страну.
- Для саперов будет много работы, - вставил Костас.
- Мы к ней готовы, - с воодушевлением отозвался Прадеш. - Я с коллегами изучил архивы 1878 года. Тогда мадрасские саперы возвели на Хайберском перевале несколько мостов. Мы могли бы проделать это еще раз.
В проходе показался второй пилот и жестом позвал капитана за собой.
- Моя очередь усесться за штурвал, - сказал Прадеш. - Давненько я не пилотировал самолет. До скорой встречи.
- Пап, - Ребекка снова посмотрела в книжку, - надо же, только сейчас заметила. На полях что-то ниписано карандашом. Едва разборчиво.
- Что за книга? - поинтересовался Костас.
- "Записки о походе к истоку реки Окс" Вуда, - ответил Джек. - Из моей каюты. Личный экземпляр Джона Ховарда. Я как-то тебе ее показывал.
- А, да. Обалденно пишет про горное дело.
- Пока вы тут храпели, я дошла до места, где он натыкается на лазуритовые копи, - заявила Ребекка. - Увлекательно до жути, будто приключенческий роман читаешь. Он говорит, существует три оттенка ляпис-лазури. Вот послушайте: "Называются они так: Нили, то есть индиговый; Асмани, светло-голубой; Сувси, то есть зеленый". По его словам, самый ценный из них - это Нили. "Чем темнее порода, тем насыщенней оттенок; чем ближе залежь к реке, тем меньше, по слухам, в минерале примесей".
- Нили… - повторил Костас. - Очень похоже на nielo, как в той надписи на саркофаге: sappheiros nielo minium.
Джек кивнул:
- Это одно и то же слово на пушту и латыни. Судя по всему, оба произошли от общего индоевропейского корня. Если моя версия верна, то автор надписи, древнеримский скульптор, и сам побывал в афганских копях. Выбор именно этого слова вполне может объясняться тем, что местные жители называли лучшую ляпис-лазурь "темной", а наш легионер успел с ними пообщаться. - Он подался к Ребекке. - Стало быть, заметки на полях… Куда мне смотреть?
- Под абзацем, который я сейчас прочла.
Джек вгляделся в книгу.
- А ведь ты права. Раньше я их не замечал. Ховард часто писал на полях, а на эту страницу я что-то не обращал внимания. - Он забрал томик у дочери и поднес поближе к светильнику. - Почерк определенно его. Хотя следы карандаша поистерлись, надпись по-прежнему разборчива. - Он снова приник к книге и начал медленно читать: - "Говорят, что если соединить ляпис-лазурь с перидотом, человеку откроется секрет вечной жизни. Однако кристаллы должны быть правильной формы. Так гласит древняя китайская мудрость, поведанная мне моей айей". О Господи…
Джек опустил книгу.
- Перидот и ляпис-лазурь! - воскликнул Костас. - Знакомое сочетание. А кто такая "айя"?
- Няня, - проговорил Джек. - В детстве Ховард жил на отцовской плантации индиго в Бихаре, недалеко от границы с Непалом. За ним присматривала двоюродная бабка Хуань-Ли - того самого слуги, который в 1908 году провожал хозяина из Кветты. Во время восстания сипаев она прятала мальчика в Гималаях. Впоследствии старушка нянчила его собственных детей и даже внуков. Никто наверняка не знал, сколько ей лет, но за сотню ей перевалило задолго до смерти. В 1930-х она ушла на покой и отправилась доживать остаток дней в горах Тибета. Больше ее никто не видел. Она утверждала, что ее предки явились в Гималаи с далекого востока, из северного Китая. Когда мой дедушка был маленьким мальчиком, айя рассказывала ему истории о Первом императоре, великом властителе динстии Цинь, объединившем под своим началом Китай в третьем веке до нашей эры. А еще она уверяла, будто ведет род от хранителя гробницы Первого императора. Легенда скорее всего, но моего деда она приводила в восторг. Среди книг, с которыми он меня познакомил, были "Исторические записки" Сыма Цяня - большой труд о династии Цинь. Раньше книга принадлежала Джону Ховарду, и после исчезновения полковника ее нашли в его кабинете.
- Кстати о семейных легендах, - вставил Костас, - и о впечатлительных детя. Наверное, тебя мучил когда-то вопрос, а не наткнулись ли Ховард с Уохопом на какой-нибудь сказочный клад, не зажили ли по-королевски в потаенной горной крепости, точно по Киплингу…
- Что ж, есть одна такая история. Ее рассказывала жена Ховарда, моя прапрабабушка. Кроме моего деда, ей никто не верил, поскольку у нее были нелады со здоровьем. Муж делал для нее все, что мог, но когда их дети подросли, она стала быстро сдавать. Ей так и не удалось смириться со смертью первенца. Сначала за ней ухаживали родные сестры, потом ее положили в лечебницу. От отца-плантатора Ховарду досталось неплохое наследство, так что средств он не жалел и вернулся в Индию, лишь когда утрати надежду. Однако перед исчезновением он несколько раз виделся с ней - в последний раз в 1907 году, вскоре после выхода в отставку. Несколько дней они провели в сельском домике близ границы с Уэльсом. Там их ждало краткое мгновение счастья… Стояло начало лета, погада была прекрасная, и они гуляли по окрестным холмам. Много лет спустя, когда мой дед навестил ее в больнице, в минуту просветления она вспоминала эти дни. После встречи с Уохопом в Кветте Ховард уже больше никогда не видел свою жену. В итоге она надолго пережила его и просуществовала в своеобразном безвременье до самой смерти в 1933 году.
- Она ничего больше не вспомнила? - спросила Ребекка дрожащим голосом.
- Вот что услышал мой дед. Стоило ей зажмуриться, она представляла себя стоящей рядом с Эдвардом, только уже не младенцем, а мальчиком постарше. Они держатся за руки и видят перед собой нечто сверкающе прекрасное, какую-то чудесную пещеру. Потом она видит Ховарда - горделивого молодого человека в мундире и с огоньком в глазах. Видит отца маленького Эдварда, любимого мужа… И тут мальчик бросается к нему с вытянутыми ручонками, выкрикивая слово "папа", которое едва научился выговаривать за свою короткую жизнь… Прапрабабушка говорила, что в такие минуты абсолютно счастлива. В больнице она проводила много времени с закрытыми глазами…
По лицу Ребекки потекли слезы. Джек взял ее за руку.
- Но было и еще кое-что. На ее слова никто не обращал внимания, поскольку больницей заправляли монахини, от которых старушка могла наслушаться молитв. Она все время твердила, что ее муж отправился на поиски Сына небес.
- Христианские монашки? - включился в разговор Костас. - Наверное, многие вдовы слышали от них нечто подобное.
- Так все и подумали. - Джек подался вперед, глаза его сияли. - Но моему деду, в ту пору молодому офицеру флота, ее слова запали в память. Пятьдесят лет спустя, уже в преклонном возрасте, он как-то раз позвонил мне в школу и говорил с таким волнением, что я сразу бросил все дела и примчался к нему. Тогда-то мне и достались "Исторические записки". Перелистывая книгу, он вдруг наткнулся на те самые слова, "Сын небес", и тут же вспомнил, где их видел раньше. В 1924 году, еще курсантом, мой дед сошел на берег в Шанхае и отправился в Сиань поглядеть на прославленную гробницу Первого императора. Его фотография была в числе первых, попавших в западную прессу. Там ему и встретились эти слова. "Сином небес" по традиции называли китайского императора.
Ребекка вытерла глаза.
- Точно. Нам говорили на выставке терракотовых воинов.
- Но все сложнее, чем кажется, - продолжил ее отец. - Дед раскопал в архиве тот старый снимок. На фотографии был запечатлен громандный, размером с египетскую пирамиду, курган; на тот момент к раскопкам еще даже не приступали и до обнаружения терракотовой армии оставались годы. Гробница Первого императора - Шихуанди, Сына небес… Дед перечитал главу "Исторических записок", в которой описывалось внутреннее устройство гробницы. Там соорудили копию Вселенной в миниатюре и завалили ее несметными сокровищами, придав каменной палате подобие небес и заключив в ей величайший из светочей. И тут деда озарило. Тогда-то он и кинулся мне звонить. На самом деле жена Ховарда говорила не о "Сыне", а о "Солнце небес". Солнце - величайшее светило на небосводе, с ним императора ждало бессметрие. Величайшая драгоценность на небесах - вот что имела в виду моя прапрабабка. Муж открыл ей, что отправляется на поиски легендарного утраченного самоцвета.
- Я так и знал, - осклабился Костас. - Охота за сокровищами.
- И все такое прочее, - проворчала Ребекка. - А здорово ты все раскидал, пап.
Джек опустился в кресло.
- Я всего лишь порылся в старом комоде и дал его содержимому говорить за себя.
Под потолком вспыхнула красная лампочка. Джек проверил, пристегнута ли Ребекка. За иллюминатором серел рассвет. Снижение выдалось ухабистым - над Бишкеком дули сильные боковые ветры. Изредка сквозь бреши в облаках проглядывал наземный пейзаж - безликий плоский пустырь и периметр аэропорта. На бетонированной площадке выстроились в ряд огромные грузовые самолеты "Си-5 Гэлэкси": у перевалочной авиабазы США и гражданского аэропорта была одна взлетно-посадочная полоса на двоих. Внезапно пилоты прибавили тяги, и "Эмбраер" с завыванием пошел на новый круг: из-за турбулентности они спустились слишком низко.
Джек откинулся на спинку и закрыл глаза, чувствуя, что в любую секунду может забыться сном. Неожиданно ему представилось лицо деда, каким оно было в тот давний день, когда они вместе изучали китайские летописи. Старик рассказал ему о стародавних поисках вечной жизни, о походах Первого императора,задумавшего найти священные Острова Бессмертных. Хотя Джек был совсем мальчишкой, он заявил деду, чтооднажды и сам станет искать клады. Тогда они виделись в последний раз. В памяти всплыли слова, произнесенные старым Ховардом на прощание. Он сказал, что отходил по морю тысячу миль, но само путешествие всегда было ему милее, чем конечная цель. И лишь теперь, полжизни отдав охоте на величайшие сокровища мира, Джек начал его понимать.