Сотники и советники смотрели на него во все глаза. Может, и не вполне понимая задумку, но теперь уж точно готовясь исполнить приказ без отсебятины. Вид бледного Буривоя наводил на правильные мысли.
— Ставр, — продолжил Всеслав без паузы, — есть ли люди верные среди ятвягов и западнее, кто там?
— Есть, — мгновенно отозвался ветеран-инвалид. — Там земли мазовшан, вислян и волынян к югу, но те уже к древлянам ближе.
— Волыняне под рукой Турова сейчас? — коротко уточнил Чародей.
— Да под Киевом, вернее сказать. С той поры, как Злобный Хромец Ярослав Туров-град приму́чил. И радости им с того — как древлянам, — пояснил обстановку безногий.
— Всем им ве́сти: великий князь киевский и полоцкий Всеслав в гости зовёт. Говорить о том, кто в чьих землях хозяином будет. Кому помощь нужна да поддержка, когда и какие. А про дань да про жадность мою пусть у тех же древлян спросят. Передай, идёт санный поезд по Припяти их землями с людьми моими верными, да висят на плечах у них псы римские и германские. Кто моим поможет — большой подарок мне сделает, а я добро помню.
Князь говорил, будто ответную телеграмму диктовал на почтамте. И до мнения работников почты, принимавших текст сообщения, как и до цены отправления средневековой «сверхмолнии» ему не было ни малейшего дела.
— Гнат, проследи, чтобы завтра, когда дочку ханскую врачевать станем с Дарёной, Байгар при Шарукане был. Важно это, друже, — Всеслав потёр глаза, что после Одера и Припяти пробежались и по Дунаю.
— Сделаю, Слав. Надо будет — на руках принесу в лазарет, — твёрдо кивнул друг.
— Не надо на руках. И силком не надо, потому тебя прошу, а не Ждана вон. Он мне там целый нужен, не мятый и при памяти, — Чародей впервые за весь разговор позволил себе улыбку, не похожую на волчий оскал.
Сотник громил-богатырей, сам человек весьма крупный, заметный, несмело улыбнулся в ответ, поняв, что это была просто шутка.
Утром отчитались об отправке приказов в Полоцк и на земли самых западных из восточных славян Алесь и Ставр. Отец Иван посетовал, что помочь не вышло — не было в нужных краях нужных людей у Русской православной церкви. Пока не было.
Чародей велел Ставру передать древлянам, чтоб постояли вокруг Кракова день-два-три, пока не надоест или не подтянут ляхи подмогу, а потом отходить врассыпную. Их, пусть и крупных, в лесу поодиночке ловить — как с медведями в прятки-салочки играть. Вот пусть Болеславовы и поиграют, раз им охота.
Для ятвягов, при разговорах о которых у Яна Немого, несмотря на всю тренированную выдержку, второй день дёргался шрам на щеке, полетела или поскакала вдогонку вторая весть, контрольная, чтобы прибыть чуть позже первого зова: помощь князю-волку в этом деле перевесит все грехи прошлого. Пояснял Всеслав, вроде как, всем в комнате сразу, никого не выделяя особенно, рассказывая о том, что мёртвых не воскресить, искалеченных не исцелить, нога или рука вырасти заново не смогут. А вот дети, что не будут в своих играх «убивать» ближайших соседей, называя их, повторяя за старшими, самыми последними словами — могут. И вырастут, если всё удастся сделать так, как задумано. К концу этого безадресного объяснения щека Немого перестала плясать, и брови от переносицы чуть отошли. И это было очень важно, и очень нелегко.
На Буривоя смотреть было страшно и тревожно. Ясно читалось, что верховный волхв не спал ни минуты, не единожды передумав и пережив разговор вчерашней ночи. И воспоминания о том были не из приятных.
— Не казнись, волхв, — уже выходя на тренировку, задержался рядом с его сгорбленной спиной и опущенными скорбно плечами Чародей. — В том нет проку, нет пользы, и уж точно чести никакой нет. Ты привык с племенами соседними речи вести́ да наказы давать. И враги у тебя были простые и понятные: князья, от жадности слепые, которыми другие руки водили, хитрые, многоопытные. Теперь всё иначе. Границы, что я им на карте обозначил и с монахом-латинянином передал, конечно, сильно навырост нарисованы, не на пять и даже не на десять зим вперёд. Это цель дальняя, и путь к ней долог и труден. И ошибок, страшных, дорогих, оплаченных жизнями русскими, много на нём можно допустить. Думай лучше о том, что такую же, чтоб мою задумку хотеть сделать лучше, да чуть всё не испортить, никто больше не сделает. Ты сам первый и не позволишь. Так?
Волхв поднял глаза на князя. И боль в них сменялась удивлением и надеждой.
— Так, Всеслав. Благодарствую… за науку… и за доверие твои. Ваши, — еле слышно отозвался Буривой. И склонил голову.
Про эти новости знали считанные единицы. Князь внимательно и убедительно, как прекрасно умел, пояснил ещё ночью: цена этим знаниям несказанно велика. Золото и серебро, меха и каменья — брызги, не стоившие и упоминания. А вот два десятка жизней русов-героев, каждый из которых годами учился-готовился и опыта нужного, редкого, имел в достатке таком, что как бы не сотни один стоил — это не просто дорого. Это бесценно. И когда Чародей узнает — а он узнает непременно — от кого прошла молва, из-за которой вышло хоть единому ратнику живым до дома не добраться — этот кто-то сразу же станет князю-оборотню врагом. А они живут недолго и очень нервно, а вот умирают медленно и очень плохо.
Даже Дарёне, что начала было выспрашивать вчера, дождавшись, всё-таки, мужа, ничего не рассказал Всеслав.
— Прости, ладушка, не буду говорить. Знаешь, как, бывает, говорят: лишние уши. Тут, в этот именно раз, счёт идёт не на лишние, а на все вообще. Слишком цена велика, мужикам сказал, и тебе повторю. Да и сглазить боюсь, хоть ты и не глазливая у меня, — Чародей говорил тихо, чтобы не потревожить сына. У Рогволда резались клыки, и спал он третью ночь беспокойно. Как и они с женой.
— Не буду допытываться, Всеславушка. Ты, верно, лучше знаешь, что делаешь. Если не ты — то никто точно ничего сладить не сможет. Как скажешь, любый мой, — она поцеловала мужа и почти сразу заснула, пристроив щёку ему на грудь. На тот самый шрам от копья, появившийся тогда же, когда и я в этом мире. Всеслав глубоко вздохнул — и тоже уснул.
Мы с князем за привычным столом над кроватью снова и снова «пробегались» по плану, но найти, как и чем ещё его можно было улучшить, не получалось. Оставалось только ждать. То, чего так не любили ни он, ни я.
Глава 18Уникальные операции
Оставив игроков-ледняков и дорогих гостей с патриархом и боярами, мы с Дарёной направились в лазарет. Домна уверяла, что они с Агафьей присмотрят за Рогволдом, который сегодня был значительно веселее. Грачова жена наморозила лёд с мёдом и отварами мяты и ромашки, заворачивала колотые кусочки в чистую холстину и давала сыну. Ему и вкусно было, и боль отступала.
В лазарете оставалось человек пять после той чёртовой метели. И двое из них — те самые ампутанты, старуха и мальчонка. У бабки был Свен, они с Фомой и ещё каким-то мужиком опробовали стул со спинкой и колёсами, вроде тележных, но полегче. Ясно, что по лестницам и крытым досками улицам не покататься, но в избе — вполне. Старуха, закусив губу, тренировалась одновременно двигать колёса в разные стороны, чтобы разворачиваться на месте, но никак не могла перестать путаться в руках. Судя по лицам мастеров, их выдержка была на исходе.
— Гляди, мать, — не удержавшись, влез я, — ты ж когда корову доишь, и вниз тянешь, и вверх рукой ведёшь, чтоб молоко-то набраться успевало?
Баба Люба, Любава Мирославовна, просившая испуганно князя не величать её по батюшке, оторопело кивнула головой.
— Ну так представь, что одно колесо — одна титька, а другое — вторая. Тянешь обе — назад едешь, толкаешь — вперёд. А если левую к себе, а правую от себя — влево и повернёшься. Ну-ка пробуй?
Старуха автоматически сделала то, о чём говорил ей князь, чуть помогая себе гипнозом, и развернулась на месте, да так споро, что наехала Фоме на ногу и едва не выпала из кресла.
— Во, молодцом, баба Люба! Давай, старайся потихоньку. Да мастеров не калечь мне, штучные они у меня, рукодельники, — Всеслав в шутку погрозил бабке пальцем, уже выходя из горницы-палаты. Вслед ему смотрели четыре пары обалделых глаз.
С мальчишкой было проще. У него и культя подживала гораздо быстрее, всё-таки не дед дряхлый, и ходил он вполне себе сам. А то, что рубаху натянуть или валенок придержать теперь выходило только одной рукой, так это привыкнет. С ложкой-то уже наловчился, переучившись с правой, которой не было, на оставшуюся левую. Значит, и с остальным справится. Главное, что жив остался. Как и многие тогда.
Дойдя до палаты с Аксулу, кивнул Гнату и Немому, что дожидались у дверей. Других ассистентов у меня пока не было. Ученики были, но твёрдостью ни рук, ни характера похвастаться пока не могли. А оперировать дочь главы соседнего государства, отвлекаясь на падающих в обмороки помощников мне никак не улыбалось.
— Готовы, други? — улыбнулся им князь.
— Тут изготовишься, пожалуй, — недовольно отозвался Рысь. — Ты ж сейчас опять начнёшь живых людей ножами резать, а нам отвечай потом всем, кто спросит, что ты то, что отхватил у них, не сожрал потом!
Ян аж с ноги на ногу переступил от неожиданности и на друга посмотрел очень выразительно. Было видно, что в курсе этого экспромта он не был.
— А коли и скажешь, что сожрал, беды не будет, — легко отозвалась Дарёна. — И сам, скажи, отведал. Будут и про тебя, как про нас, сказки рассказывать: одна на помеле летает, второй волком оборачивается и народ режет, что овец, а ты следом подъедаешь!
Да, за словом в карман не лезла точно. Прямо как моя жена! Правда, тут и карманов пока не выдумали. Жуткая гримаса, что заменяла Немому усмешку, дала понять, что он в этой шуточной дуэли целиком на стороне матушки-княгини. Улыбнулся и Гнат, широко и по-доброму. Так в двери и вошли.
Там, кажется, пахло паникой. Холодный кислый «испуганный» пот и вправду имеет свой запах, отличающийся от «рабочего», после труда в поле или тренажёрном зале, или «больного», когда пациент мечется в жару.