Гнат, сидя рядом верхом на Булате, казалось, видел сощуренными глазами не только всю площадь, но и весь город. С каждым из неуловимых и невидимых лиходеев-нетопырей, которых здесь должно уже было собраться под сотню. Со всеми Янкиными стрелками на каждой из крыш. Со Ждановыми богатырями, что наверняка были готовы по сигналу вмиг разлиновать щитами всё торжище на квадраты. Алесь, чудом не прилипший к диковинным лошадям, как он обычно поступал на любом торгу, прошёл мимо них незамеченным, эдак нехотя мазнув равнодушным взглядом. Но когда задержался на короткое время возле князя и воеводы, голос выдал его тщательно скрываемые волнение и азарт. Связист-кавалерист и конный энтузиаст рассказал, что порода эта звалась бретонской, водилась на землях северных франков. Алесь изнамекался, что если вдруг выйдет удача отнять, сменять или купить пару таких — он непременно в деле и готов отказаться от чего угодно, есть овёс и спать на снегу, но лошадок этих, что обладали, с его слов, какими-то уникальными скоком-аллюром и неутомимостью, упустить никак нельзя.
Чародей, чья правая рука легла и не уходила с рукояти меча, смотрел за кукольным спектаклем без единой уловимой эмоции на лице, кроме вежливой лёгкой заинтересованности. Только бровь, правая, иногда чуть заметно подрагивала под старым шрамом.
Она вышла тогда, когда кукла в сером плаще добила противников. Когда горожане подняли крик до облаков, вслед за потешным визгливым волчьим воем, которым залилась деревянная фигурка на помосте. Когда каждый, наверное, воин мог бы залихватски ухмыльнуться, дескать: конечно, и германцам, и латинянам по загривкам настучим!
Стройная фигура в небогатой овчинной шубейке. Шапка, вряд ли пригодная для выступления на людях. Валенки со следами частого и умелого ремонта. Она вышла из-за кулис странного театра-кибитки и запела.
Старинная местная колыбельная, звуки которой, кажется, сразу утихомирили толпу. Древний, стародавний местный напев, которым убаюкивали малышей матери веками. «Баю-баю, люли-люли». Она пела негромко, но от её голоса затихла в три удара сердца вся площадь и, кажется, весь город.
Светло-русые волосы. Красные губы. Серо-зелёные глаза. Она была похожа на Дарёнку не как две капли воды. А как одна.
Глава 22Кэррол был прав
Народ слушал переливчатый звонкий голос, как заворожённый. Люди, только что азартно оравшие в поддержку куклы, так похожей на великого князя, затихли. На лицах расцветали добрые, тихие, чуть рассеянные улыбки, будто каждый слышал, как поёт эту колыбельную матушка, когда позади долгий день, а впереди долгая жизнь, а сам ты ещё несмышлёныш. И на сердце от этого становилось как-то легко и радостно.
— Слав, — еле слышно выдохнул Гнат. И тревогу в его голосе не различил бы никто, кроме лучшего друга. — Ты хоть дыши, что ли.
— Найди мне того, кто прислал сюда этих скоморохов, Рысь. Найди живым. Человек проделал очень большую и очень хорошую работу. Просто замечательную. Нам с тобой не грех и поучиться у такого ловкого выдумщика. Ну, или на тризне за него чашу-другую поднять, если не доведут Боги с ним живым встретиться, — в голосе Чародея опять пропали оттенки и эмоции. Будто говорил снова не он, а безносая старуха с косой.
— Думаешь?.. — не успел договорить вопрос воевода.
— Знаю, Гнат. Таких совпадений не бывает. Смотри, одно лицо, одна фигура. Песня ещё эта, колыбельная-калыханка наша, мать-то… Прям детство вспомнилось. Видать, тоже чаровать голосом умеет. А сейчас она подойдёт, шапчонку снимет, чтоб народ в неё деньжат набросал. И волосы по плечам распустит, так, что у мужиков сразу глаз масленый станет, а у баб — ядовитый.
Будто повинуясь княжьему приказу, певица-актриса и явно шпионка закончила песню, сняла убогую шапку и пару раз качнула головой, подняв повыше подбородок. Явив и лебяжью белую шейку, и водопад светло-русых волос, что заструился по плечам и спине. Вызвав восхищённый вздох у толпы. Забывшей, что на девушке затрапезный армячок и штопанные валенки. Умело сделано, профессионально. В этот момент можно было, наверное, не только кошели с поясов срезать, но и шубы снимать, никто и глазом бы не моргнул. Талантливая девочка.
«Дай-ка я, княже. Увлёкся ты, кажется. Беды бы не было», — попросил я Чародея. Чувствуя, как его захлёстывает ярость. И улавливая надёжно скрытую от остальных тревогу. Что кто-то смог просчитать-прочитать его, как раскрытую книгу, и подобраться так близко.
«Давай, Врач. Хвала Богам, что с тобой меня свели. Сам бы наворотил сейчас дел, как пить дать. Если б выжил тогда в порубе», — откликнулся Всеслав, «отступая назад». Необычно и странно ощущалось, как его душа словно отвернулась от творящегося на площади шоу, опустила плечи и глубоко, тяжко выдохнула, проводя ладонями по лицу, будто сгоняя тревогу и напряжение.
Светловолосая двигалась в толпе галсами, лавируя, кажется, совершенно непредсказуемо. Но с коня было видно и понятно, что финальной точкой маршрута певицы были именно мы. Народ расступался, щедро награждая иноземную артистку. У неё заполнилась уже третья шапка, и неуловимый, будто смазанный персонаж в неброской рванине поменял её на четвёртую, точно такую же. Мастера́, ничего не скажешь. Но то, как по обе стороны от них, тусклого и яркой, двигались тенями нетопыри, острый княжий глаз уловил. Как и то, что маршрут с крыш чётко отслеживался наконечниками стрел Яновых ребят.
— Как зовут тебя, красавица? — голосом радушного хозяина спросил я у артистки, что замерла возле Гнатова Булата, будто не решаясь двигаться дальше.
— Моё имя — Али́с, великий князь руссов, — с поклоном ответила она, чуть картавя. Мирей Матьё, мать её.
— Ты проделала долгий путь, Алис. Добраться в наши земли от острова Ситэ, от Сен-Жермен-де-Пре непросто, — проговорил князь Полоцкий и великий князь Киевский. По-французски.
Давным-давно, через тысячу с лишком лет вперёд, я учил этот язык в ординатуре. Без него не было шансов поехать в заграничную командировку от объединения «Загранпоставка». Тогда хорошие советские врачи получали очень хорошие деньги в валюте и чеках, работая вдали от Родины. Но отправляли только политически подкованных, со знанием иностранного, и преимущественно — без семей. Я думал поехать в Африку, там без французского никуда. Но не вышло. Вышло жениться и через некоторое время улететь через Ташкент в Кабул, пропади он пропадом. Там, кажется, всем было наплевать, на каком языке говорили врачи, лишь бы работу свою делали. А её, той работы, было ох как много.
Алис едва не отшатнулась, услышав речь Всеслава. Оставалось надеяться, что грамматика и произношение у меня хоть немного соответствовали этому времени.
— Вы поразили меня в самое сердце, Ваше Высочество, — загадочная певица склонилась ниже, изобразив что-то вроде сложного книксена, под армяком было плохо понятно. — Никак не ожидала, что в этих местах услышу родную речь, господин принц!
— Давай перейдём на здешнее наречие, Алис. Уважим жителей. Нехорошо, если ты не понимаешь, о чём говорят и что задумали те, кто рядом с тобой. Это напрягает, — ответил Чародей. Позволив себе чуть приподнять левую бровь. И от этого малозаметного жеста артистка побледнела и закусила нижнюю губу. Став при этом отчаянно привлекательной и милой. Будь сейчас «за рулём» Всеслав — кто знает, что могло бы произойти. Но мне было очень много лет, и в инструментарии дамского кокетства я разбирался получше князя. Хоть и не понимал по-прежнему даже близко их логики, разумеется.
— Я приглашаю тебя и твоих артистов в терем, Алис. Надеюсь, вы не откажетесь дать ещё одно представление вечером для меня, моей семьи и важных людей города. Не всем так повезло, не все увидели и услышали твой талант и красоту, — вот так тебе, шпионская гражданка, не ты одна кокетничать и кружева плести умеешь!
— Мы с радостью и почтением принимаем твоё приглашение, великий князь, — вновь склонилась она.
— Вас проводят на подворье, помогут разместиться и досмотрят мои люди, — Чародей включился в беседу так, что перехода не заметил никто, даже, кажется, Гнат.
Князь кивнул воеводе, тот щёлкнул пальцами, неторопливо стянув рукавицу — и возле Алис «проявились» двое Гнатовых. Как и вокруг каждого из скоморохов-менестрелей, что казались совершенно невидимыми и неуловимыми в толпе. Для самой толпы и для них, но не для нетопырей-головорезов, конечно. А у повозки артистов выросли сами собой, будто скалы-утёсы при сильном отливе, фигуры Ждановых богатырей. У Рысьиных, что ли, стажировались так ловко появляться? Народ аж ахнул, отступив от кибитки с куклами, что застыли над ширмой. Фигурки императора и папы забавно схватились за сердце и свалились вниз. Кукла в волчьем плаще победно вскинула вверх оба меча. Или подняла, сдаваясь, руки. Которые заметно подрагивали.
То, как стрельнула глазами в толпу и на повозку француженка, давало понять, что опыт оценки и анализа ситуаций в краткие сроки у неё имелся, и приличный. Подняв глаза на Всеслава, она лишь кивнула, вежливо и сдержанно, давая понять, что оценила жест и правила принимает.
— Айда к дому, друже, — сказал князь, поворачивая Бурана, — дел до вечера ещё полно, и к представлению подготовиться надо. Лавки там расставить…
Рысь двинул Булата следом, махнув непонятным жестом над головой. А певица, чуть нахмурив светлые брови, смотрела, как убирают луки и спускаются с окрестных крыш невидимые до сих пор стрелки.
— Ты зачем эту выдру домой позвал? — глаза Дарёны жгли огнём. — От неё ж за версту несёт: подсыл она! И гулящая наверняка!
— Не шуми, мать, не стоят эти пустяки беспокойства твоего. И волноваться тебе нельзя, — мирно подняв ладони, ответил Всеслав.
— Так и не тащил бы паскуд всяких на двор тогда! Заботливый ты мой! — жена упёрла руки в боки, видимо, не планируя прекращать скандалить.
— Помнишь, ладушка, как с монахом-латинянином вышло? Который перепугался так, что и думать позабыл, чтоб гадости нам с тобой делать? — не реагируя на тон и позу Дарёны, продолжал спокойно говорить князь. — Так вот он, думается мне, этой банде бродячих менестрелей и в подмётки не годится. Серьёзные люди к нам в гости этих скоморохов направили. Как бы не те, кто за папой и императором стоят. Невежливо от такого подарка отказываться.