Вчерашний разговор крепко засел в памяти, и в моей, и во Всеславовой. И у каждого, кто был за столом, надо думать. Но сомнений ни в одном из сказанных слов не было. Была лишь знакомая железобетонно-твёрдая уверенность в том, что всё задуманное было верным и правильным. Оставалось только достичь поставленных целей.
На ступенях лестницы-всхода сидели бок о бок, неслышно о чём-то переговариваясь, Рысь с Байгаром. Чуть поодаль, возле костерка, расположился десяток половцев. Семеро спали вповалку на каких-то шерстяных подстилках цвета старой грязи, трое бдили, поглядывая, чтобы дымок костра не особо тянуло к окнам. Один из них еле слышно выводил какой-то протяжный бесконечный напев. Со стороны кухни тянуло чем-то съестным, вроде разваристой кашей с жёлтым, как сыр, коровьим маслом.
На крыльцо вышла боком давешняя корова-Маланья, держа закрытый котёл. За ней следом показалась Домна с двумя пари́вшими на утреннем морозце корчажками в руках. Вручила их с вежливым, но сдержанным поклоном, главам конкурирующих спецслужб, зябко поёжилась и зашла обратно в сени. Воеводы грели руки о горячие глиняные бока посуды, с отеческой благостностью и миролюбием глядя, как толстуха щедро шлёпает черпаком в миски половецкого десятка густую кашу. Руки тянули все, проспать завтрак, видимо, считалось позорной глупостью в любой из армий каждого из времён. Картинка была настолько мирной и умильной, что когда пространство снова закружило меня в водоворот, я бы искренне улыбался. Будь у меня в этой бестелесной форме лицо.
Но едва сознание привычно заняло место «за плечом» князя, что осторожно утирал после умывания бороду, опасаясь разбудить сына и улыбавшуюся во сне жену, как губы разошлись и у Чародея. Наши памяти как-то наловчились мгновенно меняться образами, и увиденная картина утреннего двора Всеславу тоже пришлась по душе.
Пациенты чувствовали себя нормально. Деда предсказуемо штормило после почти недели на морфиновой диете, и выглядел он очень уставшим. Но от еды и питья не отказывался, просто на вопросы отвечал явно нехотя и через силу. Шов был в порядке, температуры, вроде бы, не было.
Сырчан наоборот удивил общительностью и тем, что по-русски шпарил без запинки, с тем же, что и у отца, лёгким акцентом. А ещё удивила рана, которую на ночь я обвязал капустными листьями. Отёк на ноге почти исчез, а лёгкое покраснение возле нескольких стежков было вполне в пределах нормы. Феодосий, что взялся помогать болящим, пусть и не православным, предложил к капусте добавить давленой моркови, которая, как он уверял, «тоже хорошо вытягивает». Я согласился, дав добро. Пожалуй, будет толк из него. Насчёт по духовной линии — не знаю, не ко мне вопрос, а вот интерес ко врачебному делу у него искренний, неподдельный. Примерно такой же, с каким смотрел на меня Шарукан, не отходивший от изголовья отцовской лавки.
Выйдя на крыльцо, махнул рукой подскочившим было министрам обороны и уселся между ними.
— Ну, как ночь прошла? — поинтересовался Чародей у разведки.
— Тишь да гладь, княже, — отозвался Рысь тут же. — Гостям никто обиды не чинил, и сами они вполне себе мирно ночевали. К лодьям их сунулись было одни, глянуть, вдруг что лежало плохо? Но там рядом Ти́тов десяток дремал сторо́жко, они и объяснили, что всё правильно лежит, хорошо, как великий князь велел.
— Все живы хоть из проверяльщиков ночных? — хмыкнул Всеслав. Тит и его парни были, конечно, не такими суровыми, как Лютовы. Но простых ратников в Гнатовой сотне не водилось. Ти́товы могли притаиться, кажется, посреди пустой горницы белым днём так, что мимо пройдёшь — не заметишь. А уж ножи метали как.
— Ну а как же? — фальшиво возмутился Рысь. — Мы ж не душегубы какие!
От этого его насквозь сомнительного утверждения одинаково понимающие улыбки расцвели у всех троих.
— А пойдём, Гнатка, мечами постучим чуток. Зябко поутру, — повёл плечами Всеслав и поднялся со ступенек. Друг шагнул следом. Байгар проводил их характерным для мудрого восточного человека взглядом, смесью понимающей улыбки и вечной профессиональной настороженности, глубоко скрытой под чуть прикрытыми ве́ками.
Привычная медленная пляска с мечами была, понятное дело, ширмой, прикрытием для отвода глаз. Ну, пошли князь с воеводой поразмяться, чего такого? А на самом деле Всеслав собирал сведения, получал, как в моё время говорили, актуальные сводки с лент информагентств, пользуясь умением друга говорить, почти не размыкая губ, и своим — слышать еле уловимо сказанное им сквозь перезвон железа. Эдакое комплексное упражнение для ума и тела, концентрация, недоступная многим.
— У пору́ба шныряли, вопросы задавали на торгу. Не верят, что в яме у тебя целый митрополит сидит, — неслышно доложил Рысь, смещаясь так, чтобы к крыльцу князь оказался спиной.
— Правильно делают. Он же не в пору́бе. Да и не целый уж, поди? — поддел Всеслав друга.
— Ну, есть немного. Помогли гниде вспомнить кое-чего. А то вздумал он в великомученика играть. Не всем везёт помереть быстро, можно и медленно, — ответил Гнат, и в глазах его будто мелькнула сама смерть, равнодушная и от этого ещё более страшная.
— Ещё что? — спросил Чародей, выписывая вензеля клинком, что с шумом рвал звонкий студёный воздух вокруг.
— Ясинь за ночь сыну с внуком всю плешь проел насчёт тебя. Мол, колдун ты редкий. У них слово такое нарочное есть, вроде как «ду́хами одержимый». Про тебя как-то иначе оно звучало. Будто не ду́хи тобой управляют, а ты ими. В степи одержимых уважают и боятся. А таких, у кого те ду́хи на побегушках, как у тебя, так и подавно.
— Лишним точно не будет, — кивнул Всеслав. — Дальше давай.
— Байгар намекнул, что у них сейчас тоже один проповедник гостит. Часто, вроде как, приезжает, с давних пор. И всегда находит что Ясиня, что Шарукана, где бы не кочевали табуны. Трое, что близко с тем латинянином общались, на Подоле в корчме на постой остановились. Смотрят за ними.
Мечи сходились плашмя, как раз в те моменты, когда Рысь заканчивал предложение. Внимательно глядя в начинавшие темнеть глаза князя.
— Давно гостит? — в голосе Чародея слышались нетерпение и какая-то догадка, в которой он будто бы очень хотел ошибиться.
— Давно. За две луны до битвы на Альте приплыл. С подарками богатыми. На те подарки с трёх дальних кочевий воины подтянуться успели, о которых Ярославичи не знали. Тише, Слав, убьёшь ведь, — отступил, сорвав дистанцию, Рысь. А князь сбавил темп, что значительно вырос от этих новых данных.
Некоторое время двигались в тишине.
— Сходим сегодня с ханом к Егору, побеседуем. Но сперва — к Софии, после обедни. Собери народ. Если уж Ставру с Юрием объяснять пришлось, то и люду киевскому знать правду не помешает. Тем более такую. — Всеслав вновь говорил тихо и ровно, как тот самый Левитановский метроном из моей памяти. — Узнай у Байгара, есть ли у него в Царьграде верные люди. Надо паскуду одну отравить. Нет, не одну, пожалуй. Додумаю — скажу.
— Добро, — кивнул Гнат, салютуя мечом, завершая тренировочный поединок-планёрку. И крикнул соколом, от чего вздрогнули и принялись изучать серые тучи половцы.
Князь шёл к Домне, что привычно вынесла воды и утереться. А мимо него к Рыси бежал один из Гнатовых, которого на дворе только что совершенно точно не было.
Завтракали тоже «расширенно», но сегодня никто на половецких гостей не косился и бровь не супил.
— А верно ли говорят, Шарукан, что гостит в землях твоих монах с земель италийских? — вполне светским тоном осведомился князь.
— Верно. Игнациус его имя, — отложив ложку и переглянувшись с чуть прикрывшим веки Байгаром, ответил хан.
— И частый гость тот Игнатий? — вроде как без особого интереса продолжал Всеслав.
— Ещё к отцу приезжал, деда моего помнит. В свою веру обращать не спешит, так, сказки про Нового Бога рассказывает, — с тем лицом, что было сейчас на невозмутимом обычно Степном волке, только по чужим минным полям бегать.
— Это они завсегда, точно, — согласно кивнул князь. — Мол, прости дикарей, ибо не ведают они, что творят. Вот только соседей промеж собой ссорить их Бог не велел, вроде бы. И привозить одному золота целыми телегами, а второму в эту же пору подсунуть выгодную сделку, чтоб все живые деньги выдернуть из казны, как-то не по-Божески выглядит, думаю. Дрянная история выходит…
Шарукан рассказал, что Игнациус такое проделывал не впервые. Бывало, и про торговые караваны русских лодок со слабой охраной предупреждал. И о том, что князья с дружинами своими на восход или на полночь отправились. И не было заметно, чтобы рассказ этот доставлял ему удовольствие. От дедо́в же, что от Ставра, что от Юрия, и вовсе можно было, наверное, лучину поджигать.
— Пойдём, добрый сосед, по городу пройдёмся. Нам по-прежнему много о чём есть поговорить. Рома, Глеб, пойдём тоже. А ты, Ставр, помнишь ли, где в первый раз встретились? Подходи с людьми верными, ближними. Сказку послушаете…
Напряжённый старик лишь кивнул коротко, давая понять, что понял и будет.
По городу шли неторопливо. Народу было мало, утро, кто делами занят, кто в храм к обедне пошёл. Я только сейчас понял с удивлением, что всю свою долгую жизнь ошибался, считая, что раз обедня, то и служить её должны после полудня. На деле же литургия начиналась утром и длилась часа полтора-два по ощущениям. Часов, чтоб их проверить, в одиннадцатом веке на Руси не было. Счастливые люди как-то справлялись и без них, по Солнышку жили.
Хан молчал, как и сыновья, шагавшие следом. От Вара с Немым тоже ожидать лишней общительности не стоило, как и всегда.
— Всеслав, — начал было кочевой вождь, но князь поднял руку, прервав его.
— Погоди, Шарукан. Ясно, что ромеи играли грязно. Что с вами им выгоднее было торговать и подманивать-приручать, как ловчих соколов. Ошибёшься — и ищи вас потом по всей Степи, как ветра в поле. Мы же привыкли на своей земле жить, хлеб растить, детей. Богатые края, много кому глаз слепит чужое добро. А у греков да латинян заведено так, чтоб одних с другими стравить, а потом самим поживиться да руки погреть. Ох, удивятся они, когда наш с тобой уговор в полную силу вступит. Наплачутся, во́роны. Кто жив останется. Но об том после. Ты мне вот что скажи. Говорят, далеко на востоке, за Степью и высокими горами, народ живёт издавна, волосом чёрен, кожей жёлт, с лица на вас похож. В науках и торговле сведущ, и тайн у них много. Что вот те нити шёлковые, какими, сам видел, живых людей шить довелось. Их же, говорят, с каки