— Почему «был»? — выдохнул он. Но тут же взял себя в руки, — Как, говоришь, княже, имя того брата?
— Игнациус, — едва ли не по слогам повторил Чародей. И вернул себе привычный вид, собранный и хищный, оценив мастерское владение собой, показанное братом Сильвестром. — А «был» потому, что больше нету. Закончил дни свои. Со святыми упокоился. Отошёл ко Господу. Отскакал даже, я бы сказал.
— Как? — ага, шутки и дипломатия пошли в сторону. «Ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь».
— Галопом, — скучным ровным тоном продолжал князь. — Конями его половцы порвали.
— Как⁇ — ну вот и эмоции подошли. Как и задумывалось.
— Пополам, думаю. Ну, может, один из кусков чуть больше другого был. Это важно? Если важно — я могу узнать точно.
Пауза длилась, и прерывать её никто не спешил. Джеймс Бонд, хотя, учитывая страну происхождения, точнее было бы Джакомо Бондино, приходил в себя. Медленно, неохотно, но неуклонно, как настоящий профессионал. Вар с Немым эмоций не выражали — пни натуральные, ни моргнут, ни вздохнут лишний раз. В глазах Рыси плясали бесенята, явно что-то задорное. На Ставре было неожиданное лицо полностью, совершенно счастливого человека. Гарасим стоял скалой, недвижимо, но, судя по редким и чуть заметным движениям бороды, тратил неимоверные силы на то, чтоб не оскалиться довольно. Всеслав был спокоен и собран. Первая часть прошла как по-писаному.
Тем, кто забыл или постеснялся поставить «сердечко» и подписаться на автора: уважаемые читатели, не стесняйтесь и ни в чём себе не отказывайте! Жмите «сердечки» и подписывайтесь! Говорят, чем больше читателей — тем чаще выходят главы)
Глава 9Непривычный компромисс
Монах «отмер», когда мы с князем уж чуть было не заскучали.
— Насколько точны твои сведения? — вот так даже, да? А где ж твои красивости и кружавчики словесные, дядя? Растерял? Голос итальянца стал сухим и жёстким.
— Абсолютно, — в тон ему отозвался Чародей.
— Допустим, — он упёр локти в стол, сложил замком пальцы и утвердил на них подбородок, не сводя глаз со Всеслава. Крепкий, битый, матёрый. Даже сейчас делал вид, что это он нас допрашивал. — Жаль старика, он был крепок в вере. Но верных слуг у матери-церкви много. Его место займут другие.
— Боюсь, им сложнее будет теперь найти общий язык с вольным кочевым народом, — выдерживая не самый приятный взгляд, предположил князь.
— Отчего же? — почти искренне озаботился монах.
— Расстроились сильно половцы. Простые они люди, прямые, как и мы, хоть и хитрые по-восточному. Как прознали, что не просто так Игнатий им рассказывал, когда князья русов в походы направляются, да где ждать караванов богатых с мехами да зерном, собрали всех, кто с монахом тем дела вёл, да и отправили прочь с кочевий. По берегам трёх морей разнесли быстрые степные скакуны вести о том, что люди в рясах с закатной стороны не угодны отныне Великому Тенгри, — объяснил Всеслав.
— Их языческие божки — ничто перед волей Господа! — фанатично-жарко выпалил Сильвестр-Джакомо. Вот только в голубых глазах его ни того фанатизма, ни огня веры и в помине не было. Там будто бусины чёток щёлкали. Или пули в барабане револьвера. Которых пока тоже не существовало.
Князь позволил себе отвести глаза и даже потёр лоб чуть досадливо, вроде как: ну вот чего ты заблажил-то, нормально ж сидели.
— Я не буду с тобой спорить, монах, — совершенно без эмоций произнёс Всеслав. И латинский подсыл снова замолчал, буравя его льдистыми глазами. — Скажу только, что растёт в мире число тех, кто начинает в голову не только пить-есть, но и думать ею. Как Господь заповедал нам, быть по образу и подобию Его. И к выводам приходят интересным, пусть и не сразу. Сперва удивляются. А потом свирепеют, Сильвестр. Когда прикидывают, сколько надо колен вольному роду слушать и слушаться сказочников в рясах, чтоб дети начали их, болтунов складных да ловких, вперёд родителей да тем более дедов-прадедов почитать. Сколько деревьев надо срубить, сколько изваяний каменных стародавних свалить да на куски расколоть, как и память народную. Мало выходит, монах. Потому и расстраиваются степняки. И не они одни.
— Интересно, чем ты купил дружбу степных дикарей, княже, — неторопливо и осторожно спросил гость через некоторое время.
А Чародей едва не плюнул в сердцах. Ну вот что за люди такие, всех продают, всех покупают. Хотя, если вдуматься, отчасти шпион был прав. Просто ему вряд ли было привычно использовать в этом контексте термины «покой», «добрососедство», «порядочность», «дружба» и «честь». Поняв, что ответа не будет, Сильвестр начал набрасывать свои варианты:
— Зерно? Железо? Золото? Рабы? Или, может быть, рабыни?
— Тихо всем! — рявкнул Чародей и едва успел. Народ в горнице подобрался один к одному, терпеливый и сдержанный, но всему был предел. И предположение о том, что мы, русские люди, могли торговать роднёй, жёнами, сёстрами и дочерьми, было слишком далеко за ним. Поэтому мечи пришлось с нескрываемой неохотой и очень медленно убирать всем, кроме князя и Ставра с Гарасимом. Всеслав по-прежнему держал ладони на столе, а у тех двоих были привычные ножи.
— Есть, други, такое слово хитрое: провокация. Это когда собеседника выводят из себя и вынуждают совершать поспешные и необдуманные действия. Наш гость преподнёс нам такой урок, — сдерживая ярость, сказал Всеслав. И продолжил без паузы, глядя на Сильвестра в упор:
— Руку? Или ногу? Или последнее целое ухо? Или у тебя такой тонкий голос, потому что там тебе терять уже нечего? — приподнял он бровь, кивнув под стол со стороны собеседника.
Тот сжал кулаки так, что левый аж хрустнул. И в глазах его была лютая ненависть и готовность убивать. И что-то ещё, непонятное пока. Но мы вывели его уже второй раз подряд, а он князя — ни одного. «Два — ноль, за явным преимуществом армейцев», как говорил в мои молодые годы замечательный Николай Николаевич Озеров.
— А ты, должно быть, очень неплох в шахматах, княже, — заметно подсевшим голосом начал монах, когда разжал кулаки и кровь его чуть отлила от лица.
— Не люблю их, — легко отозвался Всеслав.
— А что любишь? — собрался, взял себя в руки. Сложно с ним будет, серьёзный противник. Но те, кто его послал, наверняка ещё хуже.
— В прятки люблю. Как это по-вашему будет? Аподидраскинда? — слово, обозначавшее древнее название пряток выпало из чьей-то из наших с князем памятей неожиданно, как кастет при обыске, и удивило нас обоих примерно так же.
— Это по-гречески, — буркнул Джакомо Бондини, хмурясь. Надо полагать, беседу с диким князем диких русов он представлял себе решительно по-другому. Потому и в толк взять не мог, ни чего ждать, ни к чему готовиться. Погоди, дядя, ещё не вечер.
— Да? Ну, может быть, — милостиво разрешил Всеслав. — Вот прятки мне больше по душе. У меня на днях, веришь ли, митрополит один так спрятался — не найдёшь. Ромеи, говорят, целый Вселенский собор собирали, искать хотели. Как Диоген, с факелом. Не, не Роман Диоген, император Византии, а тот, другой, который Синопский. Который ещё, говорят, в бочке жил и днём с огнём по улицам бегал.
Речь князя лилась мягко и вольно, как у общительного и радушного хозяина дома, что развлекает гостей лёгкой и непринуждённой беседой. Только гость был всего один и на непринуждённого походил откровенно слабо.
— Я понял, о ком ты, — с плохо, но скрытой неприязнью заметил брат Сильвестр.
— Ну вот и замечательно! Приятно временами поговорить с умным и образованным человеком. А временами и неприятно бывает, и мне, и человеку тому. Сложный я собеседник, — вздохнув с почти искренней грустью, сделал князь печальное лицо.
— Расстраивают глупцы? Не с кем по душам поговорить? — о, как стойку сразу сделал. Профи, точно. Того и гляди в друзья набиваться начнёт. Видали мы таких вербовщиков бойких.
— И не говори! — с повышенным воодушевлением подхватил Всеслав. — Говоришь им одно и то же, а всё бестолку! Упрутся рогом, бугаи негибкие, хоть кол им на голове теши. Приходится тесать, что ж делать, — сокрушённо вздохнул князь. А монаха передёрнуло.
— А потом ещё вопят: тира-а-ан! Де-е-еспот! Колду-у-ун!
Последнее слово Всеслав выдал с подвывом. Вроде шуточно, но передёрнуло теперь не только гостя.
— Тут давеча от помянутого только что Романа Диогена народ приезжал. Да богато так, все причалы подарками заставили, не пройти! Неделю беседовали, может, и побольше. Они вина своего виноградного привезли — море. День-другой вполне и не упомнить могу, — заливал Чародей едва ли не заговорщическим тоном, каким с самыми близкими друзьями обсуждают вещи, которые с родными и упоминать-то нельзя. Судя по блеску глаз монаха, он клюнул сразу на оба крючка: и на вымышленное ромейское посольство, и на бражничество-пьянство русского вождя. Ну а что, не человек он, что ли, тот князь?
— Ох и гулеванили мы, Сильвестр! Дым коромыслом, собаки воют, девки срамные кругом! Эти-то, гости, не только по девкам, — казалось, сиди они рядом, князь бы по-дружески толкнул шпиона плечом, а так только подмигнул со значением, сально. Монах ответил смиренной понимающей улыбкой, в которой продолжали ярко блестеть слишком голубые глаза.
— А, да чего я тебе говорю-то, вы ж там тоже знаете про это всё не понаслышке! Душевно, в общем, прошло посольство, есть, что вспомнить. Хотя пару дней — те, да, как корова языком. Про Болгарию, помню, разговор был.
— А что не так с ней? — с интересом, включившись в неожиданно резко оживившийся разговор, спросил монах.
— Да сплюнь ты, всё так с ней, чего с ней будет-то? А после той штуки, что ромеи задумали, так и вовсе хорошо дела пойдут у них.
— Чего за штука-то? — латинянин втянулся в беседу и уже на полную «зеркалил» жесты, мимику и интонацию князя. Со стороны глянуть — друзья закадычные как минимум, а то и родня.
— Не-е-е, брат, шалишь! — хитро́ покачал головой и погрозил ему пальцем Всеслав. — Это вы, слуги верные церкви римской, католической, спрашивайте сами у церкви православной, греческой. А лучше — у окружения Евдохи, весёлой вдовы. Посольство-то больше от неё было, чем от Романа-примака.