Черниговцы заозирались было с опаской, но горожане с горделивым превосходством поведали, что волчий вой ныне не приносит местным беды и страшиться его не нужно. Ведь сам оборотень-князь поклялся хранить в городе Правду и Честь. И ни единого разу не обманул. Приезжие слушали объяснения и следующие за ними истории с явным недоверием. Но горожане клялись и божились все как один, что говорили, как всё было на самом деле.
Вчера с Радомиром, Гнатом и Ставром засиделись допоздна. Старшие нашли непременных общих знакомых и вспоминали битвы, где доводилось ратиться по одну сторону поля. И оба искренне недоумевали, что за шлея попала под хвост Изяславу, что он надумал лезть в братову и племянникову вотчину. Но о том, что такое «приказ» и «княжья воля» оба прекрасно знали, поэтому недоумение было скорее риторическим.
— А что, правду люди говорят? — прищурился черниговский боярин на Всеслава. Уже не раз отведав чудодейственной настойки отца Антония.
— Редко. Врут в основном, подлецы, — уверенно влез Гнат, не отстававший в плане дегустации. Особенно удачной единогласно была признана хреновуха с красным перцем. Чистый лесной пожар, а не напиток. Но, кажется, после пары глотков на улицу можно было выходить без шубы и валенок.
— Смотря о чём, Радомир, — более вдумчиво подошёл к ответу Чародей. Он напиткам тоже отдал должное, но не более того.
— Ну, полёты на крылатом волке… Тени-призраки, что с тобой вместе на струге том сотню татей в брызги изрубили, — странно это смотрелось, когда человек сказанному самим собой одновременно и верил, и не верил.
— Тут привирают, верно Рысь говорит, — кивнул, подтверждая слова друга, князь. — Волков там не было — я на Буране своём сиганул в реку. Пришлось ему, бедному, глаза закрыть да выть в самое ухо, чтоб он с обрыва прыгнул. Как раз только перед самым снегом еле-еле расходился, а то хромал всё. Не подвёл коновал здешний, выправил ногу ему.
— А про призраков-навий? — этот момент волновал гостя нешуточно, он вон аж локоть в миску с капустой поставил.
— Мы, боярин, люди взрослые, многое видали, — задумчиво проговорил князь. — Ты наверняка поболее моего видел да слышал от верных людей, тех, что плести не станут. Я один был на струге.
Радомир, что было придвинулся вместе с миской поближе, чтоб лучше слышать, отпрянул.
— Но насчёт сотни — точно врут. Десятка три рыл там было. Наверное, — ровно закончил Чародей.
— Да кто ж их считал-то… Там целых не было, это я точно тебе скажу, боярин, — снова не удержался Рысь. — А так с той солянки, что, почитай, вровень с бортами тогда над водой в струге напластанной убоиной пари́ла, можно и три десятка собрать было, и четыре. Наверное.
Радомир, поняв, что врать вовсе уж напропалую тут никто не собирался, разговорился и сам. С его слов выходило, что чёртова баба Ода, не успев появиться в городе Чернигове, перессорила промеж собой половину боярских семей, настраивая одних против других вроде как вовсе без пользы. Будто удовольствие дурное получала, глядя на то, как люди друг на друга волками смотрят да зуб точат. А уж до мужиков охочая была — хуже кошки. Но вот так, чтобы прилюдно осрамиться, не доводилось ей. Старый воин, кажется, даже радовался про себя тому, что новая жена князя попала в такой оборот. Дома ей никто не указ был, а тут на́ тебе: великий князь да сам святейший! Ну и пусть про князя того с княгиней говорят разное. Одна, мол, чуть ли не на помеле летает ночами, а второй будто бы с нечистым и Старыми Богами знается. От прежних Богов Радомир ничего плохого не видел. И словам патриарха верил истово. Раз тот сказал, что Всеслава сам Господь направляет — так тому и быть.
Когда вдали показались сани с кибитками в окружении всадников, черниговский боярин подобрался. Мало ли, места новые, народ незнакомый. С князем-то худо-бедно вчера ладом поговорили, нормальный он оказался, даром, что молод ещё. Правда, питьё то, что в святой Печорской лавре придумал настоятель, хитрое оказалось, под конец вечера мало что в голове задерживалось. Но точно помнилось, что было всё очень хорошо. Надо будет у старцев тамошних или рецепт тех составов разузнать, или с собой в Чернигов прихватить, с запасом.
Чем ближе приближался поезд, тем тише становилось на берегу. Слишком долго конные степные воины в этих краях приносили только смерть, зло и беду.
— Обождите, гости дорогие, меня. Пойду других гостей встречу. Сейчас буду, — Чародей легко поднялся и перемахнул через перильца трибуны, приземлившись прямо на широкий ледяной бортик площадки. Пробежал легко по нему до подававшего какие-то хитрые знаки Гната и с разбегу взлетел на спину серого Бурана. И почитай с места взял намётом в сторону степняков. Безоружный.
Черниговцы, густо заполонившие берег, зашумели. Но, поглядывая на Радомира, за оружие не хватались и суеты не поднимали. Все зрители, собравшиеся поглазеть на диковинную ледню́, вглядывались в снежные клубы, что поднял следом за собой конь великого князя.
Буранко летел стрелой, застоялся в зиму, редко вволю размяться удавалось, в городе дел хватало. Не удалось и сейчас. Кибитки останавливались, до ближней было от силы половину перестрела, справному коню за такое время и не разогреться даже. Только припустил — и уже крепкая хозяйская рука окорот даёт, останавливает.
Из первых саней, крупнее, шире обычных русских, что, приди нужда, и по лесу прошли бы, выходил, откинув белый войлочный полог, сам Степной волк Шарукан. Всеслав спрыгнул с коня, прошёл два шага навстречу. Лицо гостя было таким же привычно невозмутимым, угадывать мысли и настроение по нему — как по их каменным идолам в степи.
— Рад видеть тебя здоровым, добрый сосед Шарукан! — искренне улыбнулся Чародей. — Всё ли ладно дома, как здоровье Ясинь-хана и молодого Сырчана?
— И я рад, Всеслав, что Великий Тенгри сберёг тебя живым до нашей встречи. Поговаривали, ты снова удивлял своих Богов удачей, а они за это наградили тебя новыми друзьями? — с тем же лёгким акцентом ответил хан. И лишь по голосу было понятно, что говорит он с улыбкой.
Два вождя, великий князь и великий хан, за разговорами преодолели разделявшее их расстояние и сперва крепко пожали руки, а затем и обнялись. За спиной Чародея с берега донесло многоголосое громкое и протяжное «Любо!».
— Чего это шумят твои? — поинтересовался степной гость.
— Так радуются. Давно ли то было, что когда ваши с нашими встречались и кровь реками лилась? А теперь вот в гости друг к другу ездим, торговлишка пошла помаленьку, — объяснил Всеслав.
— Скажешь тоже, «помаленьку»! Отец говорит, что кабы мы на три-четыре зимы раньше с тобой повстречались — сейчас бы земли болгарские занимали вокруг моря русского. Да не силой. Просто купили бы их у ромеев, — ясно было, что сотрудничество хана устраивало полностью, а то, что это оценивал и его легендарный отец, живой и здоровый, радовало в особенности.
— Так что, Ясинь-хан с тобой? Да поехали уже, а то же к началу опоздаем! — будто опомнился князь.
— К началу чего? — удивился Степной волк.
— У нас вон праздник, а к нему новая забава: вроде битвы и охоты, только без крови почти и по правилам. Проще показать, чем объяснять, глаза-то сами вернее расскажут, — махнул на странное сооружение за спиной Всеслав.
— Сын со мной, да три дочери вызвались на дивный Киев-город посмотреть. Он им понарассказывал, как тут чисто, кормят сытно и не по-нашему, да в каких платьях бабы ходят. Пристали репьями, не оторвёшь, — с досадой, знакомой отцам нескольких дочерей, отозвался хан. — Ясинь-хан, хвала Вечному Синему Небу, жив и здоров, поклон тебе передавал и даров богатых. Винился, что не может сам приехать погостить, дела не отпускают.
— Потом, Шарукан, всё потом. У меня вон весь город, почитай, зябнет на берегу, игры дожидаясь. Отправляй своих на моё подворье. Есть те, кто дорогу помнит, без провожатых найдёт?
— Есть, отправлю. Просьба у меня, Всеслав. Одна из дочерей хворает. Всем хороша, сильная, толковая, да вот в прошлом году начала желвачина на глазу расти. Сперва окривела на один, а теперь того и гляди второй закроется. Вдруг твои Боги будут милостивы и к ней? — стало понятно, отчего не спешил хан. Наверное, думал, что снова развернётся под ногами кошма-самобранка и можно будет неспешно обсудить новости под кумыс. Не угадал.
— Глянем, и Богов попросим о милости. Только вечером, когда домой вернёмся. Пойдём, я тебя с детьми на почётное место усажу, откуда видно лучше, — да, восток — дело тонкое, но и мы не лаптем щи хлебаем, разбираемся уже немного в степной дипломатии.
Когда рассаживались, быстро перезнакомившись, Чародей услышал еле различимый шёпот черниговского митрополита:
— Неужто сам Степной волк Шарукан?
— А то ты сам не видишь? Он и есть. Гостили давеча, он, отец его и сын. Хворали они тяжко, а князь-батюшка отвёл болезни их с Божьей помощью, обоих на ноги поставил. С тех пор мир у нас и доброе соседство, — так же неслышно, но с ощутимой гордостью отвечал патриарх.
— Вот бы год назад им встретиться. Столько душ сберегли бы на Альте, — с тоской прошептал Неофит.
— Об том мы ещё не раз поговорим, друже. Одно тебе скажу: пока Всеслав на Руси — быть Правде и порядку, — а потом уже не различить стало, потому что на лёд стали выкатываться отряды, и толпа подняла натуральный вой.
Над берегом зазвучала музыка, удивив зрителей ещё сильнее. Хотя после выхода команд-отрядов на лёд казалось, что сильнее уже некуда. Статные богатыри в цветных накидках вместо свитеров-джерси смотрелись Божьим воинством, непобедимым и ярким, как фрески в Софии Киевской.
Удачно заехавшие в город скоморохи не подвели. Не подвёл и патриарх, складно и вовремя ввернувший на проповеди несколько раз про спорт, рекорды и лидеров, с внятными пояснениями, что первое слово означало «занятия и уроки, вроде воинских, которые делают крепче и мощнее тело и дух», второе — «победы, достижения, которые запомнятся навсегда», а третье — «победителей, подающих пример, ведущих за собой».