мелодии и ритмы зарубежной эстрады. Было ново и интересно, а сочетания мужских и женских голосов, непривычные для отечественного шоу-бизнеса, очень красиво дополняли друг друга. Три песни, исторического и легендарного характера, понравились публике значительно больше, чем кривляния гимнастов. Одежда на артистах была вполне приличной, хоть и тоже непривычного покроя, привлекавшего внимание.
В финале этой части прошла уже виденная князем на торгу миниатюра, как фигурка в волчьем плаще отвешивала подзатыльников германцу и латинянину. Бомонд покатывался со смеху по лавкам, колотил по столам и ржал во всю глотку, стараясь переорать друг дружку. Да, над этикетом в одиннадцатом веке никто особенно не заморачивался, хватало дел и поважнее.
Рогволд, которому вряд ли было много видно, и тем более понятно, увлечённо махал ладошками в такт взмахам мечей серого воина над ширмой, указывал на него пальцем и хохотал от всей души. Ну да, мультиков тут не показывали, а игрушки были в основном полезными и экологичными: деревянными, соломенными и тряпочными. И ни одна из них не прыгала и не голосила так, как эта, невиданная.
— Тятя, дай!
Дарёна посмотрела на мужа гордо и довольно, будто сын не два слова подряд сказал, а как минимум песню спел, сложную, с припевом. А князь остолбенел, поняв, что шоу-то, вполне возможно, оказалось срежиссировано и не им. Не подумал он об этой возможности.
Мальчик лет двенадцати выбрался из-за кулис-ширмы и пошёл, огибая столы со знатью, к великокняжескому. Маленький Рогволд глаз не сводил с куклы, что будто сама тянулась к нему и шла в руки. А Дарёна с тревогой смотрела на мрачневшего с каждым шагом мужа. Откуда бы ей было знать, что думал Чародей про те чётки чёрного дерева, снятые с бывшего митрополита Георгия. Которые, попади они на молочный зуб сыну, убили бы его быстрее, чем можно было успеть дать противоядие. Из чего была сделана кукла русского князя, что она могла таить в себе — не было ни единой идеи.
Волков спасли собаки. Да, неожиданно, но факт.
Мальчишку-кукольника, чернявого, сероглазого, остановил пёс, один из тех телят, что до поры спокойно сидели и лежали среди зрителей. Паренёк замер, не сводя искренне напуганных глаз со здоровенной скотины, чья лохматая серая морда была не сильно ниже его собственной, бледной. С чувством глубокого превосходства над двуногим, кобель обнюхал сперва его, от странной обуви с загнутыми наверх носами, до самой макушки. Потом внимательно изучил куклу, тыкаясь носом. Затем неожиданно быстро облизал маленькому менестрелю обе руки, потом лизнул куклу в нарисованное лицо, едва не смыв его здоровенным языком. А потом трижды, обстоятельно, прошёлся по онемевшему и остолбеневшему пареньку.
Кто так учил этих собак, и учил ли, князь не знал, но отметил, что выяснить нужно было непременно. И наградить. Пёс облизал места, где мог находиться яд, а после облобызал троекратно самого дарителя. Сильная отрава, что могла таиться в кукле или на руках кукловода, наверняка уже дала бы знать о себе. Смертью геройского пса, мальчишки или их обоих. Празднику бы, конечно, тогда уже вряд ли что-то помогло. Но Боги снова уберегли. Видимо, это представление здесь, внизу, на земле, по-прежнему чем-то их интересовало.
У стоявшего растерянно в собачьих слюнях мальчика куклу забрал Гнат. Осторожно, как алый уголь из костра или гадюку с кочки. Мало ли, каких хитростей навыдумывали его западные коллеги? Но серый князь висел безвольно, тряпочкой, опустив руки с зажатыми мечами. Не вспыхивал, не дымил и не взрывался. Наверное, потому, что о том, как делать так, чтобы что-то вспыхивало, взрывалось и дымило лучше всех в этом мире теперь знали Всеслав, Рысь и ещё три человека, которых сейчас в зале не было. Они вообще из подвала последние два месяца никуда не выходили, даже несмотря на то, что двое из них были немыми. Семьи их получали щедрое, баснословно щедрое довольствие, и были уверены, что мужья и отцы уехали с торговыми делами князя куда-то далеко. Гнат сказал, что так будет вернее, и Чародей не стал с ним спорить. Да и привычки он такой особенно не имел, чтоб против правды переть.
У Рыси куклу взял Всеслав. Присмотрелся. Портретного сходства, конечно, ждать не стоило. В этом времени его, собственно говоря, и от портретов-то никто не ждал. Но глаза, намалёванные серо-зелёным и шрам над правой бровью давали понять, что это не просто какой-то неизвестный князь русов. Этот как раз был вполне себе известным. Пожалуй, даже больше, чем ему самому бы хотелось.
Кукла, надетая на правую руку, покрутила головой, помахала мечами, будто разминаясь.
— Здр-р-рав будь, Р-р-рогволд! — чуть пискляво прорычала она.
Волька разинул рот так, что можно было изучать миндалины, приди такая охота. Дарёна вскинула брови, как и Домна, стоявшая рядом. Они обе не сводили глаз с волшебной куклы, что «оживил» Чародей. О том, что говорить, не особо шевеля губами, умел не только Гнат, обе позабыли напрочь.
— Я буду твой др-р-руг! Меня зовут Бус!
Сняв куклу, Всеслав передал её заверещавшему от радости сыну. Мальчонке, так и стоявшему в паре шагов от стола, кинул щелчком золотую монету, которую тот поймал на лету́ двумя руками, тут же запихав за щёку, отчего сразу стал выглядеть так, будто заработал не денег, а флюс. А князь провёл большим пальцем по правой брови. Внимательно глядя на становившуюся ещё загадочнее Алис. Которая прижала руки к груди и прикрыла глаза. Заметив крошечный хвостик белой шёлковой ленты, зажатой в правом кулаке Чародея. Он нащупал её в кукле и достал так, что кроме него, Рыси и зарубежной шпионки об этом никто не знал.
Когда начались песни, публика отвлеклась на них. Особенно на ту колыбельную, что снова мастерски исполнила гостья из дальних сказочных стран. В её голосе и впрямь было что-то завораживающее. А ещё она явно не была дурой. Одежда на ней оказалась вполне целомудренной, на лице неяркий грим, волосы убраны в многоэтажную причёску. Плечи певица держала чуть опущенными, как и глаза. Несложные и совершенно несвязанные, кажется, между собой действия исключали даже возможность сравнить её с великой княгиней. На которую она по-прежнему была похожа, как сестра-близнец.
Пока все слушали и даже вполголоса подпевали колыбельной, князь изучил послание, чуть качнув бородой Гнату, чтоб тот тоже глянул. Рысь прищурился на вязь буквиц и символов. И разинул рот, потеряв разом всю извечную собранность и невозмутимость. Пришлось Чародею ткнуть друга локтем в бок, вручную возвращая на его лицо нужное выражение. Убирая не свойственные нетопырям оторопь и крайнее изумление. Из гостей эту краткую пантомиму углядели, кажется, только волхв с патриархом. И Ставр, что, в отличие от Гарасима, представление смотрел без видимого интереса. Ну и Вар с Немым — им по должности полагалось всё примечать.
После выступления декорации отнесли к дальней стене, а на их месте установили стол для лицедеев-менестрелей. Это в просвещённой Европе принято было иногда кормить их с пола, вместе с шутами и собаками, забавляясь, глядя на то, как охотничьи псы вырывали еду из рук и ртов артистов. И это ещё в самом лучшем случае. Не было привычки усаживать их за один стол с «чистой публикой» и на Руси. Но Чародей, как многие уже понимали, с обычаями и привычками отношения поддерживал особые. Он соблюдал те, которые были ему близки и удобны, и без стеснения заводил новые, запуская их в массы широко, с плеча. Одна ледня вон чего стоила. Поэтому на сидевших с настороженно-напуганными лицами скоморохов посмотрели-посмотрели, да и перестали смотреть. Раз князь-батюшка, а с ним и сам патриарх Всея Руси, ничего зазорного в том не видят — значит, и остальным не следует.
Через некоторое время, когда нарядных представителей бомонда по одному-по двое начали выносить на воздух Ждановы, Всеслав заметил, что с француженкой о чём-то вполне легко беседовала Домна, что, как водится у баб, чисто случайно проходила мимо, но обратила внимание на интересный покрой платья. Ещё чуть позже зав.столовой мимоходом шепнула что-то на ухо Гнату, и через некоторое время тот оказался, тоже совершенно случайно, возле неприметного мужичка, того самого, что менял шапки на торговой площади. Блёклый, не выразительный, как небрежно оштукатуренная стена, он не вызывал никакого интереса, взгляду на нём решительно не за что было задержаться. Но вот если присмотреться, приложив усилие, как Чародей, то можно было заметить несколько интересных деталей.
Подходившего плавной рысьей походкой воеводу и начальника разведки невзрачный заметил спиной. Которая неявно напряглась, а ноги чуть изменили положение на полу, под лавкой. Знающий человек сразу понял бы, что из такого положения менестрель — или работник сцены, или кем он там был — мог легко сигануть минимум в три направления. Руки неприметного показательно медленно отложили ложку и нож, причём последний он одним пальцем развернул на столе лезвием к себе. Вроде как и не схватишь в запале с маху. Но Чародей видел тех, кто любые ножи метал на десяток-другой шагов, попадая в яблочко мишени, что было размером не больше куриного яйца. Не важно, на какую часть ножа ложились пальцы. Всеслав и сам так умел. А ещё он отметил необычные мозоли на ладонях и пальцах серого мужичка, помимо вполне обычных на кулаках. Только для воинов обычных, не для менестрелей. И то, что волосы у него были крашеными. Да как-то удивительно ловко: в том, что причёска совершенно настоящая, родная, сомнений не возникало. Но вот какого цвета была она на прошлом и позапрошлом задании этого незаметного — поди знай? А когда он вежливо обернулся на лавке к Рыси, что остановился от него чуть дальше вытянутой руки, князь отметил и пару шрамов, уходивших под рубаху, и знакомый характерный взгляд. И снова более подходящий кому-то из нетопырей, а уж никак не бродячему музыканту. Интересный, очень интересный персонаж. Да и вообще вся история выходила на редкость интересная. И запутанная. Даже слишком.
Они подходили по очереди, замирая возле князя и княгини на краткое время, вскоре отходя за какими-то срочными надобностями, Домна и Гнат. И то, что зав.столовой и старший страшных душегубов что-то докладывали или сообщали какие-то важные новости, предположить по лицам любого из них никто бы и не догадался. Но история с каждым новым подходом становилась ещё более захватывающей.